Ося резко сел на кровати, помотал головой:

– Слишком бездарно и скучно. Персонажи все на одно лицо: идиоты, мерзавцы и трусы. В жизни так не бывает.

Тень расползлась по косому потолку, полоска лунного света, сочившегося сквозь щель между шторами, рассекла ее на две половины.

– При чем здесь жизнь? Сюжет совсем о другом, на то он и последний. Действуют в нем не люди, а массы. Откуда же взяться разнообразию?

– Массы не могут действовать, у них нет разума.

– Ладно, они не действуют, они движутся, колышатся, вопят и терзают друг друга. – Тень помахала смутными руками и покрутила квадратной головой. – Разума ни капли, зато предрассудков и суеверий – океан. Зачем суетиться, рисковать жалким остатком собственной жизни, если все уже предрешено?

– Кем предрешено?

– Никем. Они сами это делают. Из века в век одно и то же. Или ты предпочитаешь верить в существование тайного заговора темных сил?

Мысль о том, что все предрешено и этот сюжет может стать последним, не давала покоя. Ося искал исторические аналогии. Первой была чума. Миллионы трупов без всяких танков и пулеметов. Таинственная «черная смерть» питалась обыкновенной грязью, банальным человеческим свинством. Средневековые европейцы не мылись годами, поскольку считали грехом созерцать свое обнаженное тело. Ели руками, плевали куда попало. Содержимое ночных горшков выплескивали из окон на головы прохожим. В сточных канавах дерьмо и помои смешивались с кровью скотобоен, и все это стекало в реки, из которых брали питьевую воду. Улицы представляли собой свалки и болота нечистот, горожане передвигались по ним на высоких деревянных ходулях, чтобы не увязнуть. Тонули в собственном дерьме, задыхались вонью, разводили крыс, блох и вшей, но, вместо того чтобы мыться, стирать одежду и чистить улицы, искали виноватых, заговорщиков, отравителей, распространителей заразы.

В Средние века «черная смерть» забрала каждого четвертого и отступила, когда европейцы освоили элементарные гигиенические правила, известные с древнейших времен. Мыться вроде бы научились, но предрассудки и суеверия выросли до масштабов массового безумия.

Следующая аналогия – охота на ведьм. Конец пятнадцатого века. Роль чумной крысы сыграло сочинение монахов-инквизиторов Генриха Инститориса и Якова Шпренгера «Молот ведьм». Наукообразный трактат о том, что женщина – несовершенное животное и орудие дьявола. Женщины привораживают мужчин с помощью магии, летают на метлах, пьют кровь, насылают болезни, град и засуху. Если их не истреблять, они окончательно поработят мужчин, завладеют миром, и наступит конец света. Каждый, кто это отрицает, – сам колдун и орудие дьявола. Далее следовала инструкция, как пытать уличенных в колдовстве и добиваться признаний.

Предисловием к трактату стала «Булла о ведьмах» папы Иннокентия VIII, официальное церковное благословение на истребление женщин. Гутенберг уже изобрел печатный станок, и книга распространилась по Европе со скоростью чумы.

«Молот ведьм» был написан на латыни, его переводили на европейские языки, изучали в университетах, неграмотным читали вслух с алтарей. Дела о колдовстве вели не церковные, а светские суды. Заодно с женщинами пытали и сжигали детей, от двух лет и старше, студентов, врачей, ученых, священников и монахов, в общем, всех подряд. Монахини сами объявляли себя ведьмами и сходили с ума дружно, целыми монастырями. Протестанты из соображений экономии древесины и хвороста привязывали к одному столбу десяток осужденных.

Сюжет такой же бездарный, как нынешний. Тоже строится на неправдоподобных совпадениях и фальшивых мотивациях. Папская булла, печатный станок, Реформация, войны, засухи и град, проказа и сифилис, открытие Америки, наводнившее Европу дешевым золотом, которое вызвало экономический кризис, – все вовремя, все на пользу безумию.

Современники Леонардо, Ньютона, Бэкона, Кеплера, Шекспира с восторгом читали скучнейший текст двух свихнувшихся монахов, верили каждому слову. В эпоху расцвета науки, искусства, Великих географических открытий главной наукой была демонология, а главным искусством – пытка.

Психическая эпидемия продолжалась триста лет. Последний европейский процесс по обвинению в колдовстве прошел тут, в Швейцарии, в 1782 году. Подсудимая Анна Гёльди, горничная, под пытками призналась в сношениях с дьяволом и была обезглавлена. Мода на доносы, пытки и публичные казни закончилась так же внезапно и необъяснимо, как началась. В отличие от чумы, охота на ведьм ничему не научила. После недолгой передышки Европа опять сошла с ума.

Может, Гитлер и Сталин – очередные воплощения двух маньяков-доминиканцев? Они не придумали ничего нового, просто вскипятили старый суп из предрассудков и суеверий. Гитлер использовал теоретическую часть «Молота ведьм», объявил орудиями дьявола не женщин, а евреев, остальной текст оставил прежним. Сталин взял из теоретической части обобщенное понятие врага и вражеского заговора, но без конкретных указаний. Просто враг, независимо от пола и национальности. Любой, на выбор. Каждый, кто сомневается в существовании заговора, враг. Практическую часть «Молота» Сталин использовал как прямое руководство к действию. Доносы и пытки. Обвиняемый должен признаться в сношениях с дьяволом, полетах на шабаш, наведении порчи и назвать максимальное число сообщников.

Триста лет европейского безумия не коснулись православной России, но, будто наверстывая упущенное, охота на ведьм вспыхнула в двадцатом веке, когда Россия стала Советским Союзом. Что это? Предопределенность? Обязательность кошмара? Почему люди так легко заражаются безумием и сливаются в массы, покорные воле маньяков и бандитов? Сегодня источник эпидемии очевиден. Чтобы отступила чума, достаточно прихлопнуть двух крыс.

Достаточно? Разве физическая смерть Генриха Инститориса и Якова Шпренгера стала финалом охоты на ведьм? Как долго они коптили небо, неизвестно, но уж точно не триста лет. В отличие от своих будущих воплощений, они не стали правителями стран. Им досталась огромная литературная слава и неограниченная возможность наслаждаться мучениями женщин.

Ося включил лампу, встал, надел халат, вышел на балкон.

Озеро слабо светилось в темноте. Профиль Маркса больше не портил красоту пейзажа. Силуэт Монблана стал смутным, его накрыло сизое облако, похожее на женщину в длинном платье. Беспокойный призрак бывшей подсудимой Анны Гёльди устал кружить над Женевским озером и прилег отдохнуть.

Покачиваясь в кресле, Ося думал: «Сюжет написан очень давно. “Молот ведьм”, “Майн кампф” или “Краткий курс”. Название ничего не меняет. Знакомый бред, огрызок яблока с древа глупости. Неужели урановая бомба – молот, который разобьет башку человечеству и поставит финальную точку? Во времена чумных и психических эпидемий отдельные люди решались бороться с массовым безумием. Наверняка это дело казалось им безнадежным и платить приходилось собственной жизнью, но они не отступали. Что ими двигало? Закон предустановленной гармонии или личное отвращение к бездарным сюжетам?»

* * *

Из приемной гуськом выходили военные, всего человек пятнадцать. Хозяин собрал их накануне большого мероприятия, посвященного разбору финских полетов. Они безвылазно проторчали в его кабинете с девяти вечера до часа ночи. По предполью двигались молча, рысью, обгоняя друг друга, скрывались за дверью сортира. Илья подумал: «Все не поместятся. Интересно, к писсуарам выстроятся по старшинству или в порядке живой очереди?» Он посторонился, застыл у стены, прижимая к животу папку, механически здороваясь с теми, кто его замечал.

Проскуров, поравнявшись с ним, пожал руку. Лицо его было серым, он щурился. После полумрака хозяйского кабинета яркий свет в предполье резал глаза.

– Спустись на первый, направо по коридору, дверь с буквой «М», там никого, – посоветовал Илья, подмигнул и добавил шепотом: – Освобожусь скоро, подожди в Александровском.

Проскуров кивнул. Илья посмотрел ему вслед, заметил, что держится он прямо. Может, не все так уж плохо? А лицо серое просто от усталости.