Первые журналисты задавали вопросы писателю книги которого прочитали, выделили из общей массы, открыли для себя благодаря собственному вкусу и чутью. А потом пошли те, кто клевал только на имя, на известность и ни строчки не прочитал.

Леонтьев выписал в свой блокнот пару журналистских имен, из тех, что интервьюировали Годунова в самом начале. Николай Зигс и Татьяна Владимирова. Судя по вопросам, эти двое были самыми умными и добросовестными из всей прочей журналистской братии. С ними хотелось побеседовать.

Надежда Семеновна принесла кофе и заглянула Леонтьеву через плечо. Он читал критическую заметку в «Новых известиях», которая называлась «Как же нам без достоевщины?».

"Гордость переполняет этого интеллигентного молодого человека оттого, что ему известно, например, кого на блатном жаргоне называют опущенными, и он, используя свою утонченную лексику, объясняет это нам, несведущим. Вообще заметно, что уже совсем было заскучавший без застойных задушевных разговоров богемный мужчина вновь ожил. Интерес к жизни в нем пробудили наемные убийцы, красиво именуемые киллерами, экстрасенсы и сексуальные маньяки, спрятанные под маской благопристойных чиновников. Все эти атрибуты восторженно кочуют из романа в роман.

Окончивший Литературный институт и вращающийся в богемных кругах, Виктор Годунов с явным удовольствием фантазирует на тему неведомых ему темных сторон жизни, о которых он слышал от своих точно таких же знакомых. Примерно с аналогичной достоверностью Годунов мог бы описывать внеземные цивилизации или царство гномов… Наконец, надо пожелать Виктору Годунову, если ему, не дай Бог, доведется общаться с реальным наемным убийцей, пусть он обладает хотя бы половиной того благородства, каким он наделил его в своем произведении".

Под шедевром критической мысли стояла подпись

«Мария Тюльпанова».

– Тьфу, дура. Накаркала, – пробормотал капитан под нос.

– Простите, что вы сказали? – Надежда Семеновна осторожно наливала ему кофе из старинной мельхиоровой турки в фарфоровую чашку, такую тонкую, что в руки взять страшно.

– Очень уж гадостная статейка, – поморщившись, объяснил капитан.

– Гадостная? Ну что вы, это же крик души. Человек ночами не спит от лютой зависти. А это крайне вредно для здоровья. Знаете, многие болезни от зависти. Она гложет, сжигает заживо. Иммунитет резко падает, кровяное давление подскакивает, начинаются всякие сложные хвори.

– И как Никита реагировал на этот «крик души»? – криво усмехнулся капитан. – Он искренне пожалел автора. – Пожалел? Не обиделся, не разозлился?

– Ну разве можно обижаться и злиться на убогого человека?

– Мне кажется, вы слишком снисходительны, – усмехнулся капитан.

– А как же без снисхождения? Завистник самого себя так сильно наказывает, как никто другой не сумеет. Я же говорю вам, зависть – это болезнь, медленное самоубийство.

– Или мотив убийства… – капитан отхлебнул кофе, – скажите, Никита, случайно, не был знаком с этой самой Тюльпановой? Ни разу их пути не пересекались?

– Почему вы спрашиваете?

– Очень много личного в статейке. Невозможно так сильно ненавидеть человека, которого совсем не знаешь, просто за то, что он талантливей тебя.

– Ну, во-первых, Тюльпанова – псевдоним. На самом деле писал мужчина. Его лично Никита не знает, но в газете работает один его давний приятель. Он позвонил Никите, хотел предупредить, что выйдет такая вот статейка, ну, знаете, заранее подготовить. Правда, под большим секретом. Материал-то платный.

– Даже так?

– Да. Представляете, человек деньги заплатил, и не маленькие, чтобы часть своей кипящей желчи излить на публику, до того ему тяжко все это в себе держать.

– А настоящую фамилию автора этот знакомый не называл, не знаете?

– К сожалению, нет. Честно говоря, мы не так уж много беседовали с Никитой на эту тему. Он забыл на следующий день.

– Ну хорошо, Надежда Семеновна, а фамилию того знакомого, который работает в газете, тоже не знаете?

– Миленький мой, у Никиты столько этих газетных и журнальных знакомых, разве я могу всех помнить? Он ведь много лет занимался журналистикой, сотрудничал с разными изданиями. Хотите курить? – она заметила, что Леонтьев теребит в пальцах сигарету,

И поставила перед ним пепельницу. – Не стесняйтесь. Я спокойно отношусь к дыму. Послушайте, Андрей Михайлович, вы мне главного не сказали. Насколько я знаю, никакого уголовного дела не возбуждено. Принято официальное решение, что произошел несчастный случай, и виноватых искать никто не собирается. А вы из уголовного розыска, и вопросы задаете вполне целенаправленные. Это как же понимать?

– Это понимать так, Надежда Семеновна, что я лично сомневаюсь в несчастном случае и пытаюсь выяснить, а вдруг они все-таки есть, виноватые?

– То есть вы не исключаете убийство?

– Не исключаю.

– И пытаетесь найти убийцу?

– Пытаюсь.

– Спасибо, миленький.

– За что?

– За то, что вам не все равно. Вы даже не представляете, как это важно, чтобы кто-то нашел убийцу или хотя бы попытался.

– Вы кого-то подозреваете?

– Нет-нет-нет, – она покачала головой, – никого я не подозреваю.

– Но ведь были у Никиты враги, недоброжелатели? Вы сказали, он ничего от вас не скрывал.

– Не было у него врагов, – быстро проговорила Надежда Семеновна и отвернулась.

– Ну как же? – вскинул брови капитан. – Вот хотя бы автор этой статейки…

– Пустое, – она стянула со спинки стула вязаную шаль, накинула на плечи, закуталась, словно ей вдруг стало холодно. – Врагов у Никиты нет, – повторила она, чуть повысив голос, – их нет потому, что он не отвечает им взаимностью.

– То есть?

– То есть обидеть его может только человек, которого он любит. Только очень близкий человек.

– Такое случалось?

– Никогда.

– Простите, Надежда Семеновна, я понимаю, вопрос очень личный, но как же развод с женой? Там что не было никаких обид?

– С Галочкой они расстались мирно. Они просто не любили друг друга, и им было совсем не больно.

– А ребенок?

– А что ребенок? Машенька не лишена ни матери ни отца. С ней все нормально, – быстро, сердито проворчала Надежда Семеновна и вскинула на капитана близорукие глаза, – еще кофе?

– Да, спасибо. Кофе у вас замечательный. Но чуть позже, если можно. Вы простите меня за очередной нескромный вопрос. Скажите, Надежда Семеновна, была рядом с Никитой в последнее время какая-нибудь женщина? Я имею в виду серьезные отношения.

– Женщина была. Но это несерьезно.

– Вы знаете ее имя?

– Имя знаю. Татьяна ее зовут. А как фамилия – не спрашивала. И не видела ни разу. Вроде бы она журналистка. Из первых, которые брали у него интервью. Но точно сказать не могу.

– А почему вы думаете, что это несерьезно?

– Он нас не знакомил, – мрачно сообщила Надежда Семеновна, видимо, считая, что это доказывает совершенную несерьезность отношений с журналисткой по имени Татьяна, – и вообще у него вряд ли могло случиться в личной жизни что-нибудь значительное. Ожегся однажды, и навсегда.

– Ну а как же женитьба? Он ведь прожил с Галиной четыре года.

– Не прожил, – Надежда Семеновна поджала губы, – это не жизнь была. Так, взаимный компромисс, ради Машеньки.

– Почему же так мрачно, Надежда Семеновна? – улыбнулся капитан.

– Потому что ожегся он. Я же сказала, – произнесла старушка с легким вызовом. – С самого начала не повезло. Еще в юности. Так и тащит за собой этот хвост через всю жизнь. Была у него первая любовь, с шестнадцати лет. Она же и последняя. Вышла замуж за приятеля его, за полное ничтожество… Ладно, все, увольте, не буду я об этом говорить. С убийством это никак не связано. Никоим образом.

Надежда Семеновна неловко, преувеличенно засуетилась, убирая чашку и кофейник со стола, стряхнула невидимые крошки с вышитой скатерти, взяла турку и чашку, быстро засеменила на кухню.

– Значит, вы совсем не верите в несчастный случай? – задумчиво произнес капитан ей в спину. Старушка замерла на пороге и резко развернулась. Капитан заметил, что бледные морщинистые щеки вспыхнули. Надежда Семеновна покраснела, как девочка.