Неподалеку от здания концертного зала, в пустом темном переулке, стоял у обочины старый облезлый «Запорожец». За рулем сидел худой сутулый человек. Перед ним был экран крошечного переносного телевизора «Юность», работавшего от батареек. Антенна никуда не годилась, черно-белое изображение расплывалось и прыгало. Человек глядел не отрываясь в дрожащий, как ртуть, экран, прямо в глаза Веронике Сергеевне.

– Вы напрасно не хлопаете своему супругу, госпожа губернаторша, – пробормотал он, – вы похудели и выглядите усталой. Простите, что испортил вам праздник. Вместо того чтобы радоваться блестящей победе нежного супруга, вы, мадам, плакали сегодня. Этого никто не видел. И правильно. Плакать лучше наедине с собой. Мир жесток, никого не разжалобишь. Вы плакали, закрывшись в ванной, расчесывая массажной щеткой волосы, подкрашивая губы контурным карандашиком, скользя пуховкой по щекам, вы запудривали соленые тонкие дорожки, а слезы все бежали. Хорошо, что вы не красите ресницы, ведь самая водостойкая тушь, не выдержала бы таких слез. Вы собирались на его праздник. На его последний праздник, уверяю вас Последний. Сейчас вы смотрите в камеру, прямо мне в глаза, и думаете, как же вам дальше жить. Впрочем, вы уже приняли решение. Через двадцать минут вы незаметно ускользнете с торжества, сядете в мою машину и я, случайный водитель дрянного «Запорожца», повезу вас, госпожу губернаторшу, в аэропорт. Вы уже приняли решение, хотя сами не желаете себе признаться в этом. Вы не терпите тупиков, вы упрямо ищете выход даже там, где одни лишь глухие стены. Но в такие тупики, мадам, вы еще никогда не забредали.

Трансляция прервалась. Запрыгали кадры рекламы ударили в уши гнусные фальшивые голоса. Человек в «Запорожце» выключил телевизор, взглянул на часы.

– Ну, в общем, уже пора, – пробормотал он, – где же наша птичка? А, вот и она. Надо же, какая точность!

В конце переулка показалась маленькая тонкая фигурка в широком мешкообразном свитере, с рюкзачком за плечами. Водитель «Запорожца» убрал телевизор под сиденье, накрыл куском ветоши.

– Вы уже здесь? – спросила Зина Резникова, усаживаясь в машину.

– Как договаривались, – ответил водитель, – подруга ваша не опоздает?

– Нет. Она человек точный.

Виновник торжества оглядел банкетный зал. Зеленели бутылки шампанского в запотевших серебряных ведерках, лоснились горки паюсной икры в обрамлении тонких салатных листьев, бледно-розовые молочные поросята на овальных блюдах тревожно вздергивали майонезные пятачки, словно собирались повыть по-собачьи на хрустальный свет люстры. Приглашенные деловито рассаживались, звякали приборы.

Губернатор рассеянно кивал, улыбался; не слыша собственного голоса, отвечал на вопросы. Когда гости наконец заняли положенные по чинам места, повисла долгая выжидательная пауза. Всем до единого в огромном зале бросилось в глаза, что почетное место во главе стола, рядом с губернаторским креслом, пусто. Только сам господин Русов, казалось, не заметил отсутствия своей молчаливой, всегда спокойной красавицы жены.

Зазвучали тосты, сначала официальные, потом все более свободные. Быстро таяла икра в вазочках, от молочных поросят оставались только бело-розовые косточки, вышколенные официанты летали за спинами пирующих бесшумно и легко, как призраки. Все красней становились лица, все громче смех.

В последний раз восторженное молчание воцарилось, когда при погашенном свете под звуки Первой симфонии Чайковского был внесен в зал колоссальный торт, украшенный шоколадной буровой вышкой и березками, отлитыми из сахарной глазури, с ярко-зелеными мармеладными листиками.

Под нервное соло скрипки господин губернатор безжалостно всадил нож в кондитерский шедевр, опять вспыхнул свет, буровая вышка рухнула, березки рассыпались, гости, окончательно расслабившись, принялись поглощать десерт и фрукты.

Губернатор курил, прихлебывал горький черный кофе и рассеянно отвечал на вопросы стаи журналистов, допущенных к барскому столу.

– Да, конечно… спасибо… нет, не сразу… вероятно, вышла куда-то.

– Григорий Петрович, где ваша жена? – Он вздрогнул только тогда, когда этот вопрос был задан в третий раз, настойчиво и бесцеремонно.

– Вероятно, вышла куда-то, повторил он и отвернулся от фотовспышки.

Сквозь толпу двигалась к нему мощная двухметровая фигура в темно-сером костюме. Начальник охраны Игорь Симкин, потный, бледный, подошел к нему вплотную и, припав губами к уху, прошептал чуть слышно:

– Вероника Сергеевна только что улетела в Москву.

Русов сглотнул, быстро облизнул пересохшие пухлые губы и, ни на кого не глядя, вышел из зала. Начальник охраны последовал за ним.

– Передай по связи, чтобы самолет развернули, – едва шевеля губами, приказал губернатор. – Нет… это глупо… невозможно… организуй встречу в Москве. Пусть вернут назад, отправь за ней мой самолет, чтобы назад летела не обычным рейсом, а из Тушина, прямо сегодня…

– Она ведь должна была лететь послезавтра, вашим самолетом, но почему-то улетела сейчас, обычным рейсовым, с городского аэропорта, – растерянно пробормотал охранник.

– Мне твои рассуждения на фиг не нужны, – глухо рявкнул губернатор. – Кто ее отвез в аэропорт? Кто купил билеты?

– Машина ждала в соседнем переулке.

– Какая машина? Чья машина?

– Выясняем. Уже нашли одного свидетеля. Он говорит, это был «Запорожец», старый, полуразвалившийся. Однако сразу взял скорость около ста километров.

– Разумеется, номер ваш свидетель не запомнил.

– Темно было, – пожал плечами Симкин. – Встретить в Москве и вернуть, – бросил губернатор и, резко крутанувшись на каблуках, направился назад, в банкетный зал.

– А если?.. – растерянно начал Симкин, едва поспевая за ним по коридору.

– Если ей станет плохо в аэропорту, все равно пусть везут в Тушино. Медицинская помощь будет оказана прямо на борту моего самолета.

– Но если ей станет плохо, – чеканя жестким шепотом каждое слово, возразил начальник охраны, – мне кажется, не избежать скандала.

Они уже стояли на пороге банкетного зала.

– Вероника Сергеевна очень тонкий, ранимый человек, – громко, в чей-то подставленный микрофон, проговорил губернатор, – нам пришлось пережить сложное время, как известно, предвыборная борьба проходила страшно напряженно, моя жена переживала и нервничала из-за всей той грязи, которую обрушили на нас конкуренты и купленная ими пресса. Журналисты не оставляли ее в покое ни на минуту, ей здорово потрепали нервы. Сейчас ей необходим отдых, а возможно, даже лечение. Я намерен отправить ее в Швейцарию в хороший санаторий. Слишком тяжело ей далась эта наша победа.

– Вы хотите сказать, у вашей жены произошел нервный срыв? Депрессия?

– Моя жена просто устала. А вот у вас, господин журналист, совсем плохи дела. Вам надо обратиться к врачу. У вас атрофировано чувство такта, – жесткий неуклюжий каламбур был смягчен добродушной улыбкой.

– Однако Вероника Сергеевна производит впечатление очень спокойного, выдержанного человека. Она врач, хирург-травматолог, а эта профессия предполагает железные нервы, – не моргнув глазом тараторил бойкий журналист, – неужели она так болезненно реагировала на перипетии вашей предвыборной борьбы?

– Сейчас я сам прореагирую на тебя болезненно, сынок, – продолжая улыбаться, произнес Русов и добавил еле слышно:

– Отстань, дурак, надоел.

Двое здоровенных охранников уже теснили тощенького репортера с хвостиком на затылке. Он не сопротивлялся. Покинув банкетный зал, выбравшись на воздух, он быстро зашагал через площадь перед концертным залом, свернул в темный переулок, огляделся по сторонам и, убедившись, что никого рядом нет, вытащил из сумки сотовый телефон, набрал московский код и номер круглосуточного дежурного по отделу светских новостей своей газеты.

– Пусть кто-нибудь дует в Домодедово, надо встретить самолет из Синедольска. Жена Русова сбежала прямо с инаугурации, полетела в Москву. Ну откуда я знаю номер рейса? Это совсем не сложно выяснить. Вылетел только что, не больше получаса назад. Пусть нащелкают побольше кадров, а если удастся взять интервью, будет вообще класс.