Она не замечала, что руки ее упрямо поднимаются к лицу. Пальцы нашли отлепившийся уголок пластыря, прихватили, потянули. Он отклеился удивительно легко, наверное, потому, что размок от слез.

– Кирилл Петрович, – произнесла Оля и не узнала собственного голоса, – мы с вами нашли Молоха. Ваша формула работает отлично. Он – это вы. Не дайте ему вас сожрать.

Открыть дверцу Диме удалось неожиданно легко и быстро, при помощи тонкой отвертки из перочинного ножика. Взвыла сигнализация, но некому было ее услышать. В салоне «Фокуса» воняло. Коврики на полу заляпаны комьями грязи. Фонарь в мобильном телефоне давал мало света, но Дима заметил в левом углу, у спинки заднего сиденья, что-то блестящее. Маленькие женские часы на тонком золотом браслете. Он не мог не узнать их. Он так долго выбирал для нее подарок на день рождения два года назад и нашел эти часики, изящные, нежные, с овальным перламутровым циферблатом.

Тогда поиски Молоха только начались. Они работали в диком напряжении, и Оля не собиралась праздновать свой день рождения. Она удивилась и смутилась, когда Дима вручил ей подарок.

– Ты что, они же такие дорогие! С ума сошел!

Часы очень красиво смотрелись на ее запястье. Она с ними не расставалась. Дима застыл, глядя на крошечный циферблат. Часы стояли.

«Глупости, суеверие, просто кончилась батарейка. Почему это произошло именно в половине одиннадцатого, через две минуты после того, как она выскочила из моей машины?»

Сквозь вой сигнализации пробился телефонный звонок.

– Слушай, это бред какой-то! Я вообще ни фига уже не понимаю! – растерянно бормотал в трубку Завидов. – Ты еще там? Посмотри на номер, может, ты ошибся?

Дима повторил номер.

– Ну, бли-ин, – простонал Завидов, – все точно. Это машина Гущенко Кирилла Петровича. Слушай, а если совпадение? Может, угнали, знаешь, как бывает?

– Эд, проверь, у него должна быть вторая машина, «Шкода» или «Опель». Выясни и сразу дай информацию наперехват, только уже за кольцевой, на Волоколамке или на Ленинградке. Там есть несколько объездных путей.

– Хорошо. Понял. Как думаешь, он вооружен?

– Не знаю. Все, Эд. Нет времени.

– Погоди, Дима, не отключайся, ты что, серьезно думаешь, он повез ее в это, как его? В Давыдово? Почему именно туда?

– У тебя есть другие варианты?

– Нет.

– Отправь Антона к Лобову. Пусть старик точно укажет на карте места, где Молох убивал слепых детей. Он должен помнить.

– Лобов? Кто это?

– Некогда объяснять. Антон знает, у него есть телефон и адрес.

– Гоминиды не ведают, кто они. Но оборотню все известно. Это более совершенный вид. Генетически он близок к человеку, настолько, что можно ошибиться. Странник не имеет права на ошибку.

Скрипучий голос вещал монотонно и вяло. Музыка кончилась. Дождь заливал окна, стучал по крыше. Молох свернул с трассы и ехал по проселочным дорогам. Машина подскакивала на ухабах, грязь летела из-под колес.

– Кирилл Петрович, проснитесь! Он сожрет вас, он убивал детей, он, не вы. Он Молох, он врет вам, Кирилл Петрович, вы больны, я могу помочь вам, вы это знаете, нет ничего необратимого. – Оля старалась говорить как можно спокойней, но голос все равно дрожал.

Она повторяла его имя. Он еще не лишился способности противостоять самому себе. Его реальное «Я» существовало, жило, иначе он не мог бы так легко адаптироваться, так безупречно притворяться. Оля пыталась пробиться сквозь капсулу бреда, но ничего у нее не получалось.

– Врет оборотень. Я не говорю с оборотнем, я обращаюсь к ангелу. Не плачь, не бойся, осталось совсем немного. Я не дам тебе задохнуться. Я спасу тебя.

– Кирилл Петрович, очень хочется покурить. У вас есть сигареты? Вы ведь тоже хотите. Давайте остановимся, покурим, передохнем. Сегодня был сумасшедший день. Порнографа убили прямо в отделении, в коридоре. Помните этот закуток, где больные смотрят телевизор? Киллер спокойно вошел и вышел. Никто его не заметил. Самое ужасное, что он бросил пистолет под лавку, и пистолет взял мальчик. Я рассказывала вам о нем. Марик, совсем ребенок, всего восемнадцать лет. Он чуть не выстрелил себе в голову. Кирилл Петрович, вернитесь, поговорите со мной, пожалуйста.

Машину сильно тряхнуло. Рядом послышался протяжный гудок и стук колес поезда. Окна запотели, она не видела, где они едут, но поняла, что пересекли железную дорогу.

– Оля, не надрывайся, – произнес знакомый, живой голос, – бесполезно.

– Кирилл Петрович, миленький, ну, слава богу, вы справились, я знала, что у вас получится.

– Оля, ты слышала, что я сказал? Не надрывайся. Я все равно убью тебя. Ты, душа моя, оборотень, и сама это отлично знаешь.

Дима никогда в жизни не был в этом чертовом Давыдове. Пока он ехал по Волоколамке, ему позвонил Лобов и сказал, что за памятником героям обороны Москвы есть неприметный поворот налево, там дрянная дорога, но это самый короткий путь.

– Как пересечешь железку, сразу бери вправо, проедешь два дачных поселка и упрешься в сосновую рощу. За ней озеро.

Старик говорил из машины. Он выехал вместе с группой.

Дворники едва справлялись с потоками воды. Дима разглядел станцию, будку. Шлагбаум медленно опускался, отчаянно звенел звонок. Приближался огромный, тяжелый товарняк. Гремели колеса, дрожали рельсы. Такие составы едут невыносимо долго. Можно потерять минут двадцать. Впереди, за пеленой дождя, мелькнули красные огоньки машины. Дима нажал на газ и проскочил перед поездом. Машинист возмущенно загудел ему вслед.

Справа был лес, слева заборы дачного поселка. Лобов сказал, что до озера можно дойти только пешком, через рощу. К тому месту, где Молох убивал детей, на машине не подъедешь. Дима не включал дальний свет, он надеялся, что из-за дождя Молох не услышит и не увидит его.

Второй поселок остался позади. Красные огоньки были все ближе и вдруг исчезли. Дорога уперлась в ряд темных сосен. Ничего не было слышно, кроме шума дождя.

– Ты, действительно, лучшая из моего выводка, Оленька. Но гордиться нечем. Это не твоя заслуга. Просто они все гоминиды, а ты оборотень.

Ноги вязли в мокром суглинке, хрустел заледеневший твердый снег. Дуло пистолета упиралось в спину. Шумел дождь, качались верхушки сосен. Оля слышала, как скрипят старые стволы, как гудит совсем близко электричка и лают собаки в поселке. Она больше не могла говорить. Что толку повторять: «Кирилл Петрович, опомнитесь, вам надо лечиться».

Нет никакого Кирилла Петровича, да и не было никогда. Неведомое, чуждое существо многие годы находилось рядом, ело, дышало, читало лекции, принимало экзамены и зачеты, при помощи гипноза вторгалось в больные души людей, легко, талантливо вычисляло серийных убийц, своих кровных братьев.

Оля остановилась и развернулась к нему лицом.

Из-под капюшона видна была короткая трубка очков ночного видения. Глаз циклопа. Оля подумала, что если поднять связанные руки и вмазать снизу по этой штуке, а потом метнуться вбок, в темноту, появится шанс. Все равно терять нечего. Лучше уж пусть он выстрелит, чем будет раздевать и душить.

Но сначала надо собраться с силами, немного отдохнуть, рассчитать траекторию удара. Руки слишком слабые, голова кружится. Убежать далеко по снегу и мокрому суглинку на высоких каблуках не получится.

– Ладно. Я оборотень. Другие гоминиды. Кто человек?

– Людей не осталось. Никого, кроме меня. Я спасаю ангелов, – опять голос из колодца, – ну, иди, иди вперед, ангел в тебе устал ждать, ты и так слишком долго мучила его, бедняжку.

– Нет. Я не пойду. Можете стрелять. Вы хотите получить свой кайф. Биоплазмид, верно? Близкий физический контакт в момент агонии. Жизнь, выраженная в энергетическом потоке. Так вот, Кирилл Петрович, Странник, Разведчик, Молох, кто там еще? Никакого биоплазмида вы не получите. Идите к черту.

Вдруг Оля услышала смех. В темноте под капюшоном блестели зубы.