Ирина Александровна, маленькая, худая, как подросток, шестидесятилетняя женщина, врач приемного отделения, чуть не плакала от жалости. Она обожала этого актера, смотрела все фильмы с его участием. Она и представить не могла, что ее кумир – запойный алкоголик.

В кабинет постоянно под каким-нибудь предлогом заглядывали санитары, сестры, врачи. По клинике уже прошел слух, что привезли знаменитость, и всем хотелось поглазеть.

– Зачем они на меня смотрят? Проверьте их документы и отпечатки пальцев, – говорил актер, – заприте дверь, никого не пускайте!

Когда просунулась очередная любопытная голова, больной дернулся и чуть не упал со стула.

– Хватит! Дайте умереть спокойно!

Наконец его отвели в бокс.

– Знаешь, Оленька – сказала Ирина Александровна и шумно высморкалась, – в юности я была в него влюблена. Честное слово. Девочки обычно влюбляются в красавцев, в героев-любовников, а я вот в него. Я даже согласилась выйти за моего первого мужа только потому, что он был похож на моего смешного кумира. Господи, как все банально и как грустно. Скажи, ты думаешь, он совсем безнадежен?

– Не знаю. Если только чудо. – Оля посмотрела на часы.

– Торопишься? Может, чайку выпьем? Я, кстати, хотела с тобой посоветоваться. Главный дал мне статью какого-то юноши, просит, чтобы я помогла ему подобрать иллюстративный материал. Я посмотрела, знаешь, это не кандидат наук писал, а двоечник из средней школы. Не знаю, что делать.

– Двоечника зовут Иванов Егор Петрович? – улыбнулась Оля.

– Да. Неужели к тебе тоже с этим подкатывали?

– Мг-м.

– Отказалась?

– Разумеется.

– Умница. Боюсь, я так не смогу, – вздохнула Ирина Александровна, – главный намекнул, что отправит меня на пенсию.

– Не отправит, не бойтесь. На нашу с вами зарплату желающих мало.

– Да? Ты считаешь, надо отказаться?

– Конечно. Или денег потребуйте. С какой стати вы будете писать статью за этого наглого тупицу бесплатно? Потом еще он и докторскую захочет. Главный сказал вам, что он Иванов по матери, а отец у него олигарх.

Ирина Александровна вжала в плечи маленькую стриженую голову. Черные глаза недоуменно смотрели из-под седой челки.

– Олигарх? Ой, батюшки, а зачем ему понадобилась психиатрия? Он что, больных лечить собирается?

– Никого он лечить не будет. Ему хочется иметь докторскую степень. Кандидатскую уже имеет. Почему психиатрия, а не микробиология или ядерная физика, это вы у него спросите.

– Ой, какой ужас! – Ирина Александровна перешла на шепот. – Думаешь, там фигурируют деньги?

– Я предпочитаю об этом вообще не думать. Очень уж противно. Лучше не связывайтесь с этим двоечником.

Ирина Александровна отвернулась, покрутила дешевую сережку в ухе, тяжело вздохнула, помолчала, потом заговорила совсем другим, преувеличенно бодрым голосом:

– Значит, чаю ты со мной не выпьешь, Оленька?

– Нет, спасибо. Мне пора.

Оля посмотрела на сморщенное личико, заметила, что седая челка мелко дрожит, и поняла, что Иванову по матери повезло. Он нашел ученого идиота, вернее, идиотку, которая напишет ему и статью, и диссертацию, причем о деньгах не заикнется. Не так воспитана.

– Это тебе спасибо, Оленька. Так удачно получилось, что ты зашла.

– Ирина Александровна, вы же меня попросили зайти.

– Я? – Черные глаза удивленно округлились, тонкие брови поползли вверх и спрятались под челкой. – Нет, Оленька, я не просила. Кто тебе сказал?

– Ну вставай, пойдем лечиться.

Из-за головной боли Марк соображал совсем плохо, мысли путались, цеплялись одна за другую, скручивались бешеным змеиным клубком.

– Пойдем, пойдем, не бойся, – санитар взял его за локоть, – да ты чего, мужик? Вставай! А то клизму поставлю, доктор прописала тебе клизму керосиновую. – Санитар заржал и повел Марка по коридору, позвякивая ключами.

– Она сказала, чтобы ты дал мне анальгину, – напомнил Марк.

– Ага, – кивнул Славик, – сейчас. Посиди пока.

Он усадил Марка на банкетку и ушел.

Началось время посещений. Больные потекли к столовой. Марк не стал ждать санитара с анальгином, поплелся в другой конец коридора, туда, где сейчас было тихо и пусто. Опустился на лавку, закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. И вдруг услышал тихий мужской голос:

– Привет. Вмазаться хочешь?

Рядом с ним на скамейку присел парень лет тридцати, толстый блондин в очках, с аккуратной бородкой. Одет он был в джинсы и свитер. На руке висела легкая черная куртка.

– Ты кто такой? – спросил Марк.

– Я к тебе в гости, Хохлов Марк Анатольевич. – Парень произнес это очень тихо, на ухо.

Марк вздрогнул и почувствовал, как что-то твердое уперлось в левый бок.

– Не дергайся. Пушка с глушителем. Пикнешь – пальну, никто не услышит. Короче, так. Адреса двух квартир, той, где клиенты с твоими детками отдыхают, и той, где ты снимаешь свое кино. В квартире на Полежаевской мы уже были. Девочка твоя, Дроздова Ирина Павловна, просила передать тебе пламенный привет.

– Сука, – прошептал Марк и стиснул зубы.

– Короче, дашь адреса по-хорошему, выйдешь отсюда здоровым и богатым. Не дашь – сдохнешь.

Марку вдруг жутко захотелось кокаина. Одну маленькую понюшку. Он бы часть дозы вдохнул, а часть втер в верхнюю десну. Сразу такой холодок и онемение, как от анестезии, можно зубы драть, не будет больно. И вообще ничего не больно. Ты гений, красавец, супермен, плейбой, все от тебя без ума, и даже дуло с глушителем у левого бока можно не замечать. Подумаешь, дуло.

Высокий детский голос отчетливо и чисто пропел:

Голос был Женин. Она часто напевала песенки Вазелина. Марку некоторые из них нравились. Особенно эта.

Он провел по десне языком, воображая нежно-горький вкус тончайших белых кристаллов.

Голос Жени звучал так отчетливо, словно она сидела рядом с Марком на лавке. Блондин слева, Женя справа.

– Память отшибло? Помочь тебе? Смотри, пальну в печень, умирать будешь долго и больно. Ну, считаю до трех. Раз!

– Не надо, – процедил Марк сквозь зубы и медленно, четко назвал оба адреса.

– Молодец, – похвалил парень, – видишь, как все просто, блин!

Одновременно со словом «блин» прозвучал мягкий глухой хлопок, словно где-то за стеной открыли бутылку шампанского. Блондин встал и спокойно пошел по коридору, не оглядываясь.

Боли не было, перехватило дыхание. Марк хотел спросить, в чем дело? Он же назвал оба адреса. Но звука не получилось. И вдоха не получилось.

Коридор медленно заливала тьма. Черные тени шептали, клубились, свивались в подвижный конус, который уходил острым концом вниз, сквозь пол.

Марка подбросило, как в машине, которая резко тормозит на полном ходу. Он взлетел вверх, к потолку, дернулся и оказался внутри ледяной воронки. Вокруг вращались черные плотные тени. Он отчаянно барахтался, пытался вырваться, но его несло вниз, как щепку или окурок уносит под ночным ливнем в сток, сквозь решетку канализации.

Издалека, изнутри водоворота теней он видел комнату, широкий проем без двери, лавки, телевизор, закрепленный высоко, под самым потолком. Комната плавала над ним, в невесомости, крутилась, поворачивалась разными боками, давая разглядеть со всех сторон лысого мужчину в коричневой пижаме.

Поза у мужчины была странная. Он сидел, но завалился на бок. Рот широко открыт, глаза вытаращены.

– Это я! Где я? Почему? За что? Я же все сказал!

Сквозь нарастающую волну новых звуков, сквозь вой, плач, хохот и вопли ужаса чистый детский голос пропел ему прямо в ухо: