– Она с другой стороны дома, на улице, прямо под балконом. – Борис Александрович поднялся с кресла, открыл балконную дверь.

Гость вышел вместе с ним, перегнулся через перила. С высоты четвертого этажа, в фонарном свете, машину было хорошо видно.

– Вот эта? Красная?

– Нет. Зеленая. С решеткой на крыше.

– Ну, вовсе не старушка. Можно сказать, девица. Сигнализация хотя бы есть?

– Нет. Я снял. Она была дурацкая, включалась сама по себе и выла ночами. – Борис Александрович поежился, закрыл балкон. – Холодно. Весны все нет. Может, чаю или кофе?

– Спасибо. От чая не откажусь.

Когда он вернулся из кухни с подносом, гость стоял посреди комнаты, изучал фотографии.

– Ваши ученики?

– Да.

– Совсем другие лица, – гость покачал головой, – выпуски семидесятых, восьмидесятых очень отличаются от нынешних. Вам не кажется?

– Конечно. Разные поколения. Но в каждом есть и хорошее, и плохое. Труднее всего пришлось тем, кто оканчивал школу в конце восьмидесятых. Тогда все встало с ног на голову. Ценность образования упала, считалось – зачем учиться, если торговец в коммерческом ларьке зарабатывает больше академика?

– Да, время было ужасное. – Гость тяжело опустился в кресло. – Но сейчас не лучше. В определенном смысле даже хуже. И, как всегда, виноваты взрослые, а страдают дети.

Борис Александрович разлил чай по кружкам. Гость вдруг занервничал, стал покашливать, облизывать губы.

– Страдания детей – это так ужасно. Жизнь бывает страшнее смерти. Грязь, мерзость, растление. Надо спасать детей, пока они маленькие, пока остается в них что-то чистое, светлое. Невыносимо наблюдать, как они деградируют. Сердце разрывается.

Голос вдруг стал глухим, хриплым, на лбу блеснули капли пота. Глаз не было видно за стеклами очков, но Борису Александровичу почудилось, что глаза закрыты, что его гость впал в какое-то полусонное состояние. Это выглядело странно, даже немного страшно.

– Михаил Николаевич, вам нехорошо?

– А? Что? – Он дернулся, выпрямил спину. Руки спокойно легли на колени.

– Вы хотели поговорить о Жене, – мягко напомнил старый учитель.

– Простите. Я волнуюсь. Даже не знаю, с чего начать. – Он еще раз прокашлялся, голос стал нормальным. – Видите ли, я уже, кажется, говорил вам, меня долго не было в России, я работал за границей. И вот, вернувшись, узнал, что в жизни моей племянницы происходит катастрофа. Ситуация в семье такова, что Женя не может поделиться ни с матерью, ни с отцом.

Он сморщился, потер лоб, прикоснулся к дужке очков, словно хотел снять их, но не снял.

– Да вы пейте чай, не волнуйтесь, – подбодрил его старый учитель.

– Как же не волноваться? У вас есть дети?

– Сын. Уже взрослый. Живет в Америке.

– А у меня никого, кроме Женечки. Конечно, я сам виноват. Нельзя было уезжать так надолго. Пока я отсутствовал, Женя попала в чудовищную ситуацию. Она мне все рассказала. Она снимается в детском порно и обслуживает клиентов-педофилов. За деньги.

Гость низко опустил голову, сжал виски. Борис Александрович хлебнул чаю. Гость к своей кружке не притронулся.

– Я знаю, – сказал старый учитель.

– Да, она сказала мне, что вы знаете. И теперь ко всем прочим страхам прибавился еще один. Она боится, что вы расскажете об этом в школе, позвоните ее маме. Видите ли, она хочет прекратить все это. Прекратить и забыть, начать новую жизнь. Вы понимаете, о чем я?

– Конечно, понимаю. Никому в школе я говорить не буду. Что касается мамы – да, я собирался ей звонить.

– Собирались? Но еще не звонили?

– Нет. Не успел. Скажите, а вы, если я правильно понял, брат Жениной мамы?

– Да. Совершенно верно. Старший брат. У нас с Ниной огромная разница в возрасте. Так получилось, что я был ей вместо отца. Правда, в последние годы отношения между нами испортились. Она отреклась от меня и говорит, что никакого брата у нее нет.

– Даже так? – удивился Борис Александрович и сочувственно покачал головой.

– Именно так. Со стороны это выглядит нелепо, дико. И, кстати, для Жени наш разрыв стал дополнительной тяжелейшей травмой. Как вы думаете, почему с ней это произошло? Потому, что в семье с самого ее младенчества были сплошные конфликты. Отец ничтожество, похотливое животное. В мире так называемой попсы они все животные. Он ушел от Нины, когда Женечка была совсем крошка. Нина стала пить. Знаете, как легко спиваются женщины? Нет, я не дал ей окончательно опуститься. Она прошла курс лечения, сейчас все сравнительно благополучно. Но мне она не может простить, что я помню ее безобразные запои. Я прошу вас, ни в коем случае не звоните Нине. Она человек нервный, непредсказуемый, и реакция может быть любая, вплоть до суицида.

– Хорошо. Допустим, я не стану ей звонить. Но вдруг она все-таки узнает? Не от меня, не от вас, откуда-то еще.

– Откуда? Женя никогда не расскажет.

– Но я ведь узнал, – напомнил Борис Александрович, – совершенно случайно, наткнулся на картинку в Интернете.

– Нина не пользуется Интернетом. У нее слабое зрение. Да, кстати, насчет случайностей. Есть один очень неприятный момент. Язык не поворачивается произнести вслух. – Гость быстро взглянул на часы, встал, прошелся по комнате.

– Ну говорите, раз начали. – Старый учитель попробовал улыбнуться, но вышла гримаса. Он почувствовал, что краснеет, и это было совсем уж глупо.

– Вы встречались с ней вечером, в сквере у казино? – спросил гость, глядя на него снизу вверх.

– Да. Но…

– Вы назначили ей свидание, – гость говорил быстро, жестко, словно допрашивал Бориса Александровича, – вы угрожали, что, если она не согласится прийти к вам домой, вы расскажете директору школы о порносайте.

– Это ложь! У нас был совсем другой разговор! – Старый учитель вцепился в подлокотники так, что побелели костяшки пальцев.

– Кто-нибудь, кроме вас двоих, присутствовал при этом разговоре?

– Нет.

– То есть поблизости не было ни души? Только вы и она?

– За кустами у ограды стояла машина.

– Какая машина? Вы ее видели?

– Только свет фар. Было уже темно.

– Ни цвет, ни марку, ни номер вы не знаете?

– Нет. Послушайте, я не понимаю…

– Вы говорили с Женей о порносайте?

– Да, но я не угрожал, совсем наоборот…

– Борис Александрович, не надо оправдываться. – Голос гостя опять стал мягким, вкрадчивым. – Я вам верю. Вам, а не ей. Если бы я хотя бы на секунду усомнился в вашей порядочности, никогда не пришел бы сюда. Женя билась в истерике. Я пытался ее успокоить, но тщетно. Она говорила, что не хочет жить, что все мужчины похотливые скоты. И рассказала о вас, Борис Александрович. Будто вы тоже… как бы приличней выразиться? Проявляли к ней определенный интерес, отнюдь не учительский. Извините. Я счел своим долгом предупредить.

– Предупредить о чем? – спросил Борис Александрович, отцепил пальцы от подлокотников, взял кружку, глотнул чаю, поперхнулся, закашлялся.

– О том, что девочка ни перед чем не остановится. Она ожесточилась, стала агрессивной. Ей хочется отомстить всему миру. Она может обвинить вас публично, распространить слух по школе. Не исключено, что она уже нашептала кому-нибудь из подружек по секрету.

– Что? Что она могла нашептать?

– Что угодно. Вы ведь занимались с ней дополнительно у себя дома?

– Не только с ней.

– Ну вот видите! Значит, и другие дети подтвердят. Девочки-подростки любят фантазировать, что все мужчины на свете проявляют к ним активный сексуальный интерес. Вам ли, педагогу с огромным опытом, не знать этого?

– Да вы с ума сошли! – Борис Александрович резко поднялся с кресла. – Я работаю в школе тридцать семь лет, я заслуженный учитель России!

– Тихо, тихо, тихо! – Гость шагнул к нему, посмотрел в глаза сквозь свои дымчатые очки. – Что вы так нервничаете? Зачем все время оправдываетесь? Я же с самого начала сказал: я вас ни в чем таком не подозреваю. И никто не заподозрит! Даже враги, даже те, кто мечтает отправить вас на пенсию, кто завидует вам, даже они не посмеют бросить в вас этот грязный камень. С вашим педагогическим стажем, с вашим авторитетом опасаться совершенно нечего. Тем более доказательств никаких. На порносайт вы наткнулись случайно. Ваш компьютер завис. Разве можно представить, что вы специально искали эту мерзость, что вид голой девочки, вашей ученицы, вызвал у вас какие-то иные чувства, кроме ужаса и возмущения? Не переживайте. Нет доказательств. Нет ничего конкретного. Только слухи, шепот за спиной. На каждый роток не накинешь платок.