Это были люди в хороших дорогих костюмах, с нормальными, даже приятными манерами. Но в их глазах светилось что-то жуткое, хищное, в их речи мелькали особые словечки, из их машин звучала особая музыка. Соня не могла пока точно сформулировать про себя, чем эти люди существенно отличаются от всех прочих. Просто жестокие звериные законы их мира накладывали какие-то особые отпечатки на их лица. И Соня безошибочно угадывала их среди других, нормальных, людей.

Именно этот отпечаток она с первого же дня заметила на лице Федора. Что-то неприятно знакомое мелькало в его глазах, иногда в речи его появлялся блатной надрыв, словно он играл героя песни какого-нибудь Рубашкина или Новикова. Соня удивлялась, почему тонкая, умная Верочка не замечает очевидных признаков фальши и пошлости в своем ухажере.

Из взрослых разговоров, которые Соня никогда не пропускала мимо ушей, она знала, что Верочка много лет любит Стаса Зелинского и что он «разбивает ей жизнь». Сонина мама называла Стаса мерзавцем, Сонин папа говорил, что Зелинский относится к породе умных дураков. Он наиграется в кукол Барби, говорил папа, а Верочку упустит, и это будет самой большой глупостью в его жизни.

Соня много раз видела знаменитого Стаса. Может, он и мерзавец, и «умный дурак», но с Федором его не сравнить. Зелинский нормальный, «свой». В нем нет никакой приблатненности, он из того же мира, что мама с папой. Вера, друзья и знакомые родителей. А вот Федор — из другого мира, чужого и враждебного. И почему Верочка не хочет этого замечать, совершенно непонятно.

Конечно, Верочке будет неприятно услышать такую гадость о своем распрекрасном Федоре, но рассказать необходимо. Должна же она знать, за кого собралась замуж! Пока не поздно, пока его нет, а Верочка сидит одна за своим компьютером и работает, надо ей все рассказать. Он ведь опять заявится вечером, поведет ее куда-нибудь. Этого нельзя допустить. Она должна узнать правду как можно скорее!

Приняв это разумное решение, Соня немного успокоилась, подошла к подъезду, набрала цифры шифра-кода на домофоне.

На улице ярко светило солнце, и в первый момент ей показалось в подъезде совсем темно. Она не обратила внимания на высокого сутулого мужчину, который возился у почтовых ящиков. Но мужчина обернулся и пошел прямо на Соню. Сначала она не испугалась, только очень удивилась. Ей показалось, он собирается пописать, прямо здесь, в подъезде, у нее на глазах. «Какой-то бомж пьяный-сумасшедший», — вполне спокойно подумала она. Шагнула в сторону, к лифту, но он тоже шагнул и подошел совсем близко. И тут раздалось какое-то невнятное, быстрое бормотание:

— Девочка, девочка, не бойся, ну не бойся, подойди, потрогай…

Соня страшно закричала, рванула вверх по лестнице, сердце ее колотилось, к горлу подступила тошнота. Она поняла, что значила распахнутая ширинка длинного дядьки и почему его руки копошились в этой ширинке.

Конечно, она много раз слышала о том, что есть такие люди. Она даже знала сложное медицинское слово «эксгибиционист». Но от этого ей было не легче. Она неслась вверх по лестнице, страшно кричала, ей казалось, дядька со своей ширинкой гонится за ней, перепрыгивая через две ступеньки и бормоча:

— Девочка, не бойся…

Сверху, на пятом этаже, щелкнул замок, открылась дверь. Сначала Соне навстречу примчался Мотя, стал прыгать, облизывать лицо, грозно гавкать куда-то вниз. Через минуту подбежала Вера.

— Сонечка, солнышко, что с тобой? Ну, успокойся, маленькая, что случилось?

— Там… там… — только могла выговорить Соня, показывая вниз.

Но там уже никого не было.

— Пошли в милицию, в районное отделение. Прямо сейчас, — жестко сказала Надежда Павловна, которая оказалась дома, — это не первый случай в нашем микрорайоне. Вчера я была на вызове в соседнем доме, там девочка семи лет с хронической астмой. У нее тоже был такой случай. После этого начался сильный приступ, потом обострение.

Соня выпила залпом чашку холодного чая с лимоном, успокоилась, и вместе с Надеждой Павловной они отправились в районное отделение милиции, которое находилось совсем близко через улицу.

— Здравствуйте, — обратилась Надежда Павловна к дежурному за стеклянной перегородкой, — только что в нашем подъезде к ребенку подошел мужчина с… Надежда Павловна запнулась, — с обнаженными половыми органами. Это не первый случай, я бы хотела поговорить с кем-нибудь, написать заявление. Его необходимо найти.

— К тебе подошел? — дежурный посмотрел на Соню.

— Ко мне, — кивнула она.

— Он тебя трогал?

— Нет. Только говорил… бормотал.

— А потом?

— Я закричала и побежала наверх.

— Он бежал за тобой?

— Не знаю. Я боялась оглянуться. У него была расстегнута ширинка, он вывалил все свое хозяйство… Он высокий такой, худой, сутулый.

— Ладно, пройдите по коридору направо, восьмой кабинет.

Прежде чем отойти. Соня привстала на цыпочки и заглянула на стол дежурного. Внимание ее привлекла большая фотография, лежавшая под стеклом на столе. Она видела вверх ногами и очень старалась разглядеть как следует.

— Извините, пожалуйста, — решилась она наконец спросить у дежурного и показала на фотографию, — а вот это кто?

— Преступник.

— Опасный?

— Очень опасный. Идите, а то зам/по розыску на обед уйдет, не застанете.

— А можно я получше рассмотрю? — не унималась Соня.

— Зачем?

— Ну, он ведь в розыске?

— Детективы любишь? — улыбнулся дежурный.

— Люблю, — кивнула Соня, — дайте, пожалуйста, на этого посмотреть. Что-то есть знакомое в лице.

— Соня, прекрати! — нахмурилась Надежда Павловна. — Не приставай к человеку со всякой ерундой. Пойдем.

— Нет, я обязательно должна посмотреть, обязательно! — Соня даже раскраснелась от возбуждения. — Ну что вам стоит?

— Так он на улице на стенде висит, — пожал плечами дежурный, — смотри сколько влезет!

Соня тут же рванула на улицу, добежала до пыльного разбитого стенда и вернулась через минуту.

— Нет, — сообщила она, — там он не висит.

— Серега, ну дай ты ребенку посмотреть, — подал голос молодой человек в штатском, куривший возле стойки.

— Ладно, смотри, — дежурный аккуратно вытащил из-под стекла распечатку фотографии.

Соня уставилась на снимок как завороженная, несколько раз прочитала короткий текст, сосредоточенно шевеля губами, словно заучивая наизусть.

— Все, большое спасибо, — она вернула снимок дежурному, — теперь пойдем в восьмой кабинет.

— Ну что, узнала? — спросил, улыбнувшись, человек в штатском. — Видела ты его где-нибудь?

— Пока точно сказать не могу, — серьезно произнесла Соня, — мне надо подумать и посмотреть на него еще раз как следует. На живого, не на снимок.

Зам, по розыску оказалась полной флегматичной женщиной лет сорока. Внимательно выслушав рассказ Надежды Павловны, она задала несколько вопросов Соне, а потом спокойно заявила:

— Это вообще-то не ко мне. Пройдите в пятый кабинет, напротив.

Пятый кабинет оказался запертым.

— Ждите в коридоре, — сказала зам, по розыску, заперла свой кабинет и отправилась обедав.

Ждать пришлось минут двадцать. В узком коридоре было грязно, накурено, ни стула, ни банкетки, чтобы сесть. У Надежды Павловны от жары опухали ноги, она тяжело прислонилась к стене.

— Они нас нарочно будут мариновать, — проворчала она, — им неохота этим заниматься. Родители той девочки, с астмой, тоже ведь ходили в милицию. Один сказал — не ко мне, другой — не ко мне, потом пришлось ждать целый час. Они плюнули и ушли, не дождавшись. Но мы с тобой, Сонечка, люди упорные и терпеливые. Мы дождемся. Нельзя это так оставлять. Ты согласна?

— Согласна, — рассеянно кивнула Соня, думая о чем-то своем.

— А кого это, интересно, ты на фотографии узнала? — вспомнила Надежда Павловна.

— Так, похож на отца одного мальчишки из нашего класса, — соврала Соня.

— Знаешь, деточка, — тихо сказала Надежда Павловна, — есть такой тип лиц, посмотришь, и кажется, где-то уже встречал. Что-то очень смазанное, но одновременно характерное. Тот человек, на фотографии, он похож сразу на многих и ни на кого конкретно. Если он опасный преступник, его трудно будет найти. По фотографии, во всяком случае.