Арестованные бандиты сами ничего не знали о своем страшном главаре, ни фамилии, ни имени, ни возраста. Он всегда сам находил их, появлялся и исчезал, словно призрак.

Как положено призраку, никаких особых примет не имел, в ограбленных квартирах пальчиков своих не оставлял, а если и оставлял, то идентифицировать их пока было не с чем. Судя по всему, к уголовной ответственности ни разу в жизни не привлекался. То есть практически ни одной реальной зацепки.

Имелась лишь нечеткая фотография, увеличенная с группового снимка, на котором, кроме Сквозняка, было трое бандитов-подельников. И то казалось чудом, что главарь позволил себя запечатлеть в небольшом кооперативном кафе и пленка сохранилась.

Еще было известно, что когда-то он крепко дружил с покойным авторитетом Захаром, память его чтил и бывал изредка на могилке, на Пятницком кладбище. Ну и про каратэ тоже было известно. Вот и все, пожалуй.

В последнее время появилась даже присказка такая: выйти на Сквозняка. Это обозначало примерно то же, что искать ветра в поле или иголку в стоге сена.

Ничто не может длиться годами, даже активные поиски особо опасного преступника. На тщетную поимку Сквозняка ушло много времени и сил, кропотливая оперативная работа вела в безнадежные тупики. Следы супербандита, едва забрезжив, тут же обрывались. Но всегда оставалась надежда, что рано или поздно Сквозняк как-то проявится сам — совершит оплошность, нервы сдадут.

В конце концов, человек, даже самый осторожный, опытный и неуловимый, не может существовать в пустом пространстве, ему нужно где-то спать, чем-то питаться, ему неминуемо придется вступать в контакт с разными людьми. Однажды он проколется. Проболтается кто-то из видевших, слышавших, кто-то струсит и донесет. Крупных преступников, которые никогда не были пойманы, крайне мало в истории мировой криминалистики. Не хотелось думать, что Сквозняк встанет в один ряд с легендарным лондонским Джеком-Потрошителем, что его настоящее имя останется вечной тайной, а образ вырастет в кровавую легенду.

Майор Уваров не привык доверять своей интуиции. Ему требовалось все разложить по полочкам, выстроить четкую логическую цепочку, и только потом он делал осторожные выводы. Однако было одно интуитивное чувство, которое появлялось у Юрия достаточно редко и которому он доверял. Сам для себя он определял это особое сыщицкое беспокойство так: «Мозги чешутся». И вот сейчас, ожидая возвращения своего друга и коллеги Гоши Мальцева с Пятницкого кладбища, он чувствовал, как чешутся мозги.

Два часа назад молодая мамаша, которая жила в том же подъезде, на пятом этаже, взглянув на фотографию Волобуева, сказала:

— Конечно, видела! У меня коляска застряла в лифте, между дверьми. Ни туда ни сюда. Он, на мое счастье, вошел в подъезд и помог.

— В котором часу это было? — спросил Уваров.

— Около семи, — пожала плечами женщина, — точно не помню. Я, знаете, часы дома оставила, а потом так разволновалась, ребенок плакал… Если бы не этот мужчина…

— А больше никого вы не заметили?

— Нет. В подъезде, кроме нас, никого не было.

Сейчас, сидя в кабинете на Петровке и прихлебывая крепкий остывший чай, Уваров думал о том, что пока все выходит вполне логично. Каратисту было не важно, где именно убить. Мальцев прав, он не мстил и не хотел ничего никому доказать. Он мог бы кончить Клятву и в подъезде, но помешала женщина с ребенком. И он рискнул подняться в квартиру.

Каратист слышал разговор, знал время, понял, что Клятва явился раньше назначенного срока, и рассчитал: тот, с кем Волобуев должен встретиться, вряд ли мог прийти еще раньше. Зачем?

Капитан Мальцев влетел в кабинет, мокрый насквозь, запыхавшийся и веселый.

— Там дождь как из ведра, — сообщил он, усаживаясь за свой стол, — слушай, ты будешь смеяться, но на могиле Захара стоят свежие цветы. Четыре белые розы в баночке.

— Ну, это пока не очень смешно, — стараясь сохранить спокойствие, произнес Уваров еле слышно. — Захар был человеком известным. Его многие помнят и чтят.

— Многие, — кивнул Мальцев и жестом фокусника открыл свой старый, потертый кейс, — но свечница кладбищенского храма, женщина нестарая, с хорошим зрением, видела сегодня в храме, после утренней службы, вот этого. — Он протянул майору распечатку фотографии Сквозняка.

— Девочка, я же сказал, не надо мне звонить, у меня записан ваш номер, если поступят какие-либо сведения, я сам позвоню, — говорил высокий, раздраженный мужской голос.

— Простите, пожалуйста, может, вы посмотрите, вдруг что-то стало известно за это время? — умоляла Соня.

— За какое время? Вы звонили полчаса назад. Я же сказал, ваша собака в погибших не числится. Это все. Больше пока ничего не известно.

— Простите, — прошептала Соня в трубку, из которой уже раздавались частые гудки.

Сегодня утром Надежда Павловна узнала по справочной телефон службы поиска пропавших животных. Это оказался кооператив с многообещающим названием «Отрада».

Сначала расклеили объявления по соседним дворам, потом Надежда Павловна отправилась на дежурство в поликлинику, а Вера и Соня поехали в Бибирево, где прямо в метро, у закрытого киоска, им назначил встречу агент кооператива. Это оказался большой толстый дядька лет пятидесяти в пятнистом костюме. Вера думала, что агент поведет их в какой-нибудь офис, но он вытащил пухлую папку и разложил гору бумаг прямо на узеньком прилавке киоска.

— Давайте определим масштабы поиска: микрорайон, район, город, область.

— А как лучше? — спросила Соня.

— Лучше, конечно, область, — кивнула Вера. Агент заполнил какую-то графу, опять стал рыться в бумажках.

— Теперь определим сферы поиска. Я буду перечислять, а вы говорите, надо или нет. Итак, помойки.

— Я не знаю, — растерялась Вера, — смотря какие помойки…

— Ладно, — кивнул агент, — лучше оставим. — Он поставил галочку. — Дальше. Корейские рестораны.

— Это еще зачем? — удивилась Соня.

— Отлавливают собак для национальной кухни, — хладнокровно объяснил агент, — оставляем?

— Да, — ответили хором Вера и Соня. — На всякий случай, — добавила Вера чуть слышно.

Потом следовали меховые ателье, где из собак шьют шапки, виварии, Птичий рынок. Напротив каждого пункта агент ставил галочки.

— Теперь давайте посчитаем, сколько у нас получилось. — Он извлек крошечный калькулятор и через минуту сообщил:

— Один миллион семьсот восемьдесят две тысячи сто тридцать два рубля. Можно в долларах, по курсу.

— Но у меня с собой не больше трехсот тысяч, — растерялась Вера.

— Хорошо, — кивнул агент, — давайте триста. Сейчас вам скажу, что можно сделать на такую сумму.

Вера и Соня попрощались с агентом и отправились домой. У Веры в бумажнике не осталось ни копейки денег, только квитанция кооператива «Отрада» и пара жетонов на метро.

Хотя агент и предупредил, что ему звонить не надо, Соня то и дело набирала номер, записанный на квитанции. Каждый раз она слышала одно и то же:

— Никакой информации не поступало. В погибших не числится.

— И на том спасибо, — вздыхала девочка и клала трубку.

Остаток дня Вера просидела за компьютером. Соня погуляла немного, и было слышно через открытое окно, как тоскливый детский голосок кричит во дворе: «Мотя! Мотенька?»

Вечером вернулась с работы Надежда Павловна и, выслушав рассказ о встрече с агентом, развела руками:

— Хорошо, что у тебя с собой оказалось только триста тысяч. Это жулик какой-то, а не агент.

— Мама, но он ведь выдал квитанцию, — возразила Вера, — и телефон его дали в справочной.

— Ладно, — вздохнула Надежда Павловна, — мы все равно больше ничего сделать не можем.

Без Матвея в доме было непривычно тихо. Вера просидела за переводами до трех часов ночи. После полуночи она уже не подходила к телефону, хотя он звонил несколько раз. Она знала, это опять проклятая фирма. Сколько раз сегодня они по очереди с Соней хватали телефонную трубку в надежде, что кто-то нашел Мотю, прочитал объявление…