Как только вошел следующий мальчик, Веня вздохнул с облегчением. Темно-каштановые кудри, круглые очечки, большие ярко-синие глаза. Мальчик еще не успел подняться на сцену, еще рта не открыл, а Веня уже знал: образ найден.

— Где Юля? — Он огляделся по сторонам.

— Я здесь, Вениамин Борисович! — послышался тоненький голосок из заднего ряда.

Все это время девочка сидела в зале. Он совсем забыл о ней.

— Давай-ка на сцену. Встаньте рядом. Вот он, его последний проект. Ромео и Джульетта. На раскрутку уйдет полгода. Его уже здесь не будет. Если Регине потребуется помощь, он поможет. Он сам сделает только первые два клипа и подберет репертуар на эти полгода. Еще, пожалуй, сам подберет композитора и поэта для рок-оперы. И все…

— Регина, нам надо поговорить, — прошептал он в третий раз.

— Вениамин Борисович, вы что-то сказали? — спросила девочка Юля со сцены.

— Нет. Ничего. Вы оба знаете какой-нибудь хороший романс?

Они зашептались. Они не были знакомы, но тут же познакомились.

— Кажется, тебя утвердили, — услышал он громкий шепот девочки. Через минуту они запели дуэтом:

Оказалось, что у мальчика неплохой голос, довольно низкий, глубокий. И со слухом все в порядке. Веня, прикрыв глаза, устало откинулся в кресле. Слова и мелодия не вызвали у него никакого жара, никакой дрожи. Ему было приятно слушать красивый романс в хорошем исполнении. И только…

Он решил, что не будет сегодня вечером говорить Регине трудную банальную фразу. Надо еще немного подождать. Он знал — Регина выслушает его спокойно и внимательно, не станет устраивать сцен. Она отнесется к его решению с пониманием, даже с сочувствием.

— Ну что ж, — скажет она, — если ты так хочешь, если тебе так будет лучше, я готова…

А потом убьет Лену.

Она найдет способ. В третий раз она не промахнется. Случится что-нибудь неожиданное, например, самолет, следующий рейсом Тюмень — Москва, взорвется в воздухе. И никто не будет виноват.

Пусть Лена прилетит, пусть переговорит с мужем… В том, что она согласится на его предложение, Веня не сомневался ни на секунду. Она принадлежит ему, и только ему. А кому же еще может принадлежать его счастье, его молодость?

Весь этот долгий, страшный кусок жизни, который назывался его молодостью, сжался в памяти до нескольких дней, до нескольких счастливых дней июня 1982 года. Не было ничего, кроме той единственной, живой и понятной любви, пусть даже безответной. Теперь она вернется к нему. Уже вернулась. Лена Полянская любит его. Они будут вместе и никогда больше не расстанутся. Он здоров. Он никого не убивал.

«Продлитесь вы, златые дни», — самозабвенно пели на сцене мальчик и девочка.

— Все. Мы пришли, — хрипло проговорил киллер и упал на снег.

Лена огляделась. Никакого скита не было, только невысокий заснеженный холмик. Вася лежал на снегу, закрыв глаза. Утреннее солнце било ему в лицо. Лена села на поваленный ствол и почувствовала, как кружится голова.

Последний кусок пути она шла почти легко. Открылось второе дыхание. Ей стало казаться, что она вовсе не устала, что может идти еще, сколько нужно. Только сейчас, остановившись, она поняла, что просто умирает от усталости.

Киллер пролежал на снегу с закрытыми глазами не больше десяти минут. Он умел полностью расслабляться, давать отдых каждой клеточке. Даже боль в раненом предплечье не мешала ему. А Лена, закрыв глаза и прислонившись к стволу, моментально заснула. Этот глубокий сон был больше похож на обморок.

Он не стал ее будить. Подобрал подходящий березовый сук и принялся с его помощью разгребать вход в землянку. Работа заняла у него не больше получаса. Правая рука действовала плохо, зато левая была в полном порядке. По силе и ловкости она ничем не отличалась от правой.

Когда вход был расчищен, киллер набрал елового лапника и выстлал дно убежища в несколько слоев. И только после этого разбудил Лену.

Она открыла глаза и в первый момент не могла понять, где находится. После короткого сна стало немного легче, но тело ныло и требовало еще отдыха.

— Пока нет вертолета, — сказал киллер, — ты должна посмотреть, что там у меня с плечом. Мы сядем у входа в скит, как только услышим вертолет, сразу спрячемся.

— Хорошо, — кивнула Лена и тут же подумала: «А если это будет другой вертолет? Не бандитский?»

Но вслух она ничего не сказала.

Из бесчисленных карманов кожанки киллер достал маленькую плоскую фляжку, финский нож в толстых кожаных ножнах, плитку шоколада. Аккуратно сняв обертку, он отломил четыре дольки, две протянул Лене, две положил себе в рот. — Ешь медленно. Это вся наша еда на ближайшие сутки, — сказал он, — потом, позже, я попробую сделать кипяток.

Под курткой у Слепого был толстый свитер, перетянутый ремнями портупеи, к которой крепился где-то у левой подмышки маленький автомат. Под свитером — тельняшка. На тельняшке особенно жутко выглядела окровавленная дыра в верхней части правого предплечья. Лена удивилась, как легко он двигает раненой рукой, снимая через голову свитер и тельник.

— Тебе не холодно? — спросила она, когда он разделся до пояса.

— Посмотри плечо, — ответил киллер.

— Вообще-то я не врач, — предупредила Лена, осматривая кровоточащую рану.

— Я знаю. Но врача здесь нет. Возьми снег и попробуй стереть кровь.

— А что у тебя во фляге?

— Спирт.

— Тогда почему снегом? Можно инфекцию занести.

— Спирта мало. Он еще понадобится. А снег здесь чистый, считай, стерильный. Делай, что говорю.

Лена выгребла из-под затвердевшей ледяной корки горсть мягкого снега и стала осторожно вытирать кровь вокруг раны. Киллер сидел спокойно, даже не морщился.

— Кровотечение не сильное, оно почти прекратилось. По-моему, там прощупывается пуля, — сообщила Лена, — у тебя есть хотя бы носовой платок? Надо перевязать.

— Платка у меня нет. Перевязать надо, но это потом. Сейчас ты вытащишь пулю.

— Прости, что?

— Ты сделаешь надрез и вытащишь пулю. А потом перевяжешь.

Лена еще раз оглядела рану. Пуля прощупывалась прямо под кожей, и, вероятно, врач мог бы извлечь ее минут за десять даже в таких условиях. Но Лена, кроме заноз, никогда ничего не извлекала из человеческой кожи. Однако она понимала: Вася прав, пулю надо вытащить. Иначе может начаться воспаление, нагноение или еще какая-нибудь гадость.

— Ты не бойся, — сказал он мягко, — я неплохо знаю анатомию. Там нет никаких важных артерий. Я чувствую, она сидит прямо под кожей. Кроме тебя, этого никто не сделает. А сделать надо.

В карманах чужой дубленки Лена нашла только пачку сигарет и зажигалку. Она расстегнула «молнию», обшарила внутренний карман. Там лежало пятьсот долларов. И все. А нужен был чистый носовой платок. Она сняла дубленку, вытянула из-под джинсов подол длинной трикотажной футболки и отрезала от него финкой, по кругу, полоску ткани шириной сантиметров тридцать. От полоски отрезала несколько небольших лоскутков. Потом тщательно протерла спиртом руки, лезвие финки, края раны. Глубоко вздохнув и перекрестившись на чистое утреннее небо, она немного натянула кожу вокруг раны и быстрым движением сделала точный надрез.

— Умница, — похвалил ее киллер, — ты видишь ее?

— Да.

Лена видела темный металлический кончик. Пуля была маленькой и очень скользкой. Она старалась не думать о той боли, которую сейчас причиняет Васе Слепаку. Пальцы у нее были тонкие и ловкие, но впервые в жизни она пожалела, что никогда не отращивала длинных ногтей. Ногтями было бы удобней подцепить пулю.

Наконец она справилась и протянула киллеру на ладони маленький, удлиненный кусочек свинца.

— Можешь выбросить, — сказал он.

Смочив спиртом еще один лоскут, она тщательно протерла рану и оставшимся длинным куском ткани туго перевязала предплечье.