— Поужинаешь с нами? — спросила хозяйка.

— Спасибо…

Лена растерялась. Никак нельзя сказать, что ее приходу рады. Но приглашают ужинать. Ей столько приходилось общаться с людьми — с сотнями людей, самых разных. Но ни с кем еще она не чувствовала себя так странно и неловко, как с этой незнакомой старухой. Казалось, она видит все насквозь своими выцветшими холодными глазами и знает, что про статью Лена наврала.

Послышалось шарканье, в комнату вошла та, что назвалась сестрой. Молча поставив на стол большую эмалированную миску, накрытую льняным полотенцем, она удалилась и через минуту вернулась с тарелками и вилками. Она накрывала на стол молча, ни на кого не глядя. Кроме картошки, были соленые огурцы, хлеб и квашеная капуста.

— Что не ешь? — спросила Раиса Даниловна. — Не бойся. Поешь сначала, потом я тебе все расскажу, что нужно.

— Спасибо, — улыбнулась Лена и стала разминать вилкой дымящуюся картофелину.

— Огурчика возьми, домашнего засола, — подала голос ее сестра.

— Простите, как вас зовут? — обратилась к ней Лена.

— Зоя Даниловна, — представилась та и улыбнулась. Улыбка у нее была живая и теплая. Лене стало хоть немного спокойней. Огурцы действительно оказались очень вкусными, квашеная капуста с клюквой весело хрустела на зубах. Через несколько минут Лене стало совсем спокойно, даже уютно, хотя Раиса Даниловна не спускала с нее своих странных глаз.

Потом пили чай с привкусом мяты и лимонника, и только после второй кружки Раиса Даниловна произнесла:

— Ты убийцу ищешь. Я знала, рано или поздно кто-то станет его искать, настоящего-то убийцу. И не милиция с прокуратурой, а кто-то вроде тебя. Только ты должна знать. Был всего один человек, который хотел доказать, что муж мой покойный, царствие ему небесное, — старуха трижды перекрестилась на красный угол, — что Никита мой невиновен. Был всего один человек, и его убили. Он сам из Тобольска был, в милиции работал. Тоже царствие небесное, — она опять трижды перекрестилась.

— Старший лейтенант Захаров, — тихо сказала Лена.

— Правильно, — кивнула старуха, — Захаров. Целая группа работала, там были и из Тобольска, и из Хантов, и наши тюменские, всего человек десять. Никиту моего взяли, когда он у ларька пытался продать какие-то побрякушки. Он их в кармане ватника своего нашел. На бутылку не хватало, вот к пошел продавать. Тут его и взяли. А он-то как раз летом в Тобольск ездил к шурину, там шабашка подвернулась. Последнее-то убийство было в Тобольске.

— В июне восемьдесят второго? — спросила Лена.

— Да, в июне, перед самой Троицей.

— Скажите, Раиса Даниловна, кроме побрякушек и того, что ваш муж в июне находился в Тобольске, какие еще были улики?

— Кровь совпала.

— Группа крови? — уточнила Лена. — Группа крови вашего мужа была такой же, как у убийцы?

— Да. И еще — свитер у нас нашли за печкой. Чужой свитер, светлый такой. И на нем пятна кровавые, застиранные, но не совсем. Сказали, вышло у них по экспертизе, будто это кровь девочки убитой. А в свитер был нож завернут, небольшой такой, с пластмассовой ручкой. Сказали, это орудие убийства.

— Раиса Даниловна, — Лена почувствовала неприятный холодок в животе, — я понимаю, прошло много лет. Но вы случайно не помните, как выглядел тот свитер?

— Шерсть светлая, но не отбеленная. Ворот такой, резиночкой, обычный. И узор простой, вроде ромбиков.

— Связан вручную или на машине?

— Вручную. Такие свитера когда-то хакаски, которые из Абакана приезжают, на рынке продавали. И на нашем, и в Тобольске.

— Кто из чужих, незнакомых людей бывал у вас в доме незадолго до того, как арестовали вашего мужа? — спросила Лена, почти не надеясь на удачу.

— Женщина приходила, деньги принесла. Сказала, от Комитета советских женщин, помощь матерям заключенных к Новому году. Пятьдесят рублей. Квитанцию дала, чтобы я расписалась.

— Вы точно это помните? Ведь столько лет прошло? — удивилась Лена.

— Я потому запомнила, что никогда такого не было. Я об, комитете и слыхом не слыхивала, что есть такой. И у соседки, у Варвары Строговой, спрашивала, у нее Андрюшка тоже сидел тогда. Но к ней нет, никто не приходил, денег не давал. Я думала, одной мне такое счастье выпало — пятьдесят рублей по тем временам было много. Мы с Никитой впроголодь жили, он все пропивал. Я еще в церкву пошла, этому самому комитету свечку поставила и Васе посылку справила к Новому году на те деньги. А женщина была запоминающаяся, очень страхолюдная.

— То есть как, страхолюдная? Некрасивая?

— Мало сказать, некрасивая. Я еще подумала, это ж надо с таким-то лицом родиться, бабе-то. Одно слово, урод, а не женщина. Но культурная, вежливая, одета хорошо. И квитанция настоящая, с печатью.

— Вы рассказывали следователю о ней?

— А то? Все подробно рассказала! А мне тогда сказали, мол, ты ври, Даниловна, да не завирайся. Мы, мол, тебе сочувствуем — мало, что сын единственный сидит, так теперь муж… Но будешь врать — и сама сядешь. В общем, не поверил никто. Только вот Захаров потом пришел один вечерком и стал про ту женщину подробно спрашивать. Все записал. А толку? Через неделю он к себе в Тобольск уехал, там его и зарезали. Вот ведь матери горе! Хороший был человек…

— Простите, Раиса Даниловна, ваш муж сильно пил? Он состоял на учете в наркологическом диспансере?

— И в наркологическом, и в психдиспансере. Везде стоял. Он, не тем помянут будет, как выпивал, зверел, бывало. И с похмелья всегда злой ходил.

У Лены голова шла кругом. Она забыла про время. Только тогда, когда Раиса Даниловна рассказала все, что могла рассказать, Лена взглянула на часы. Без четверти одиннадцать! Саша наверняка уехал. Придется ей одной добираться до гостиницы.

— Раз уж ты здесь, помоги-ка мне, — обратилась к ней Зоя Даниловна, — на кровать надо переложить Раю. Обычно я сама, но раз ты здесь…

— Да, конечно. — Лена встала.

— Вот справа возьми, так, под коленки… Рая, ты за шею то обними ее. Вот так. И меня другой рукой. Ну, поднимаем!

Даже вдвоем переносить человека с парализованными ногами со стула на кровать было очень тяжело.

— Как же вы одна справляетесь? — тихо спросила Лена Зою Даниловну, когда та пошла проводить ее в сени.

— Привыкла уже, — пожала плечами старуха, — сейчас-то лучше. Хоть руки у нее работают.

— Давно это?

— Одиннадцать лет. Как узнала она, что приговор приведен в исполнение, что нет больше Никиты, так и хлопнулась на пол. Больше не вставала.

— Скажите, Зоя Даниловна, откуда она могла узнать, зачем я пришла?

— Она всем одно и то же говорит. Кто приходит — из собеса ли, из поликлиники, с почты, со сберкассы — так она уставится своими глазищами и через два слова спрашивает, ты, мол, убийцу настоящего ищешь? Некоторые пугаются, особенно если девочки молодые. Врач-то говорит, мания у ней. Тихое помешательство. Ан видишь, выходит, дождалась она. Ты ведь и вправду убийцу ищешь? Сама-то небось из милиции?

— Нет, — покачала головой Лена, не из милиции. Я действительно журналистка.

— Да уж понятно, — старуха поджала губы, — не хочешь, не говори. Пытать не стану.

Лена уже зашнуровала ботинки, надела куртку.

— Зоя Даниловна, а где Василий? — спросила она. — Как у него дела?

— Да, видать, неплохо, — старуха заговорила совсем тихо, приблизила к Лене жесткое сухое лицо, — деньги высылает регулярно, хорошие деньги. На то и живем. И на продукты хватает, и на лекарства. Сам-то в последний раз появился года два назад. Одет был хорошо, возмужал, здоровый стал как бык, не узнать! Ничего про себя не рассказывал. Переночевал ночь, матери кресло на колесиках привез, складное, легонькое такое. Вот как тепло станет, буду ее опять на улицу возить. Еще шаль привез пуховую, два платья теплых, а мне пальто — богатое такое, с меховым воротником. Мне и носить-то его жаль, висит пока. И денег оставил много. Ежели вдруг появится Вася-то, говорить ему про тебя? — Ему можно, — кивнула Лена, — но больше, пожалуйста, никому.