«Ладно, — решил Сичкин, — раз не обсуждаются такие вещи, так и не будем…»

— Ирина, вы сказали, что встречаетесь с Градской на разных тусовках. Вот когда и где вы видели ее в последний раз? Можете вспомнить?

— А чего вас Градская так интересует? — прищурилась Ира. — Она-то здесь при чем?

— Знаете, чтобы раскрыть убийство, приходится прощупывать массу разных людей, которые большей частью оказываются вовсе ни при чем. Вот я и хожу, сплетни собираю, — Мишаня улыбнулся устало и доверительно, — самому противно бывает. Но ничего не поделаешь, такая работа. Так вы можете вспомнить, когда и где в последний раз встречались с Градской?

— Поганая у вас работа, — сочувственно покачала головой Ирина, — но у меня не лучше. Градскую я видела около месяца назад на презентации Юркиного альбома в клубе «Статус». Там еще скандальчик небольшой вышел.

— А какой именно?

— Да ерунда. И вспоминать нечего, — махнула рукой Ирина.

— Ну все-таки, интересно, какие скандальчики бывают на презентациях? Я ведь сам никогда на них зван не бывал и вряд ли буду.

— Ну, прорвался какой-то псих, стал приставать к Волкову. Охрана его вывела за две минуты. Вот и весь скандал.

— А кто был этот псих? Не знаете случайно?

— Вроде певец или композитор. Точно не знаю. Если вам так интересно, вы у Ники спросите.

Веронику Роговец Мишаня нашел в оздоровительном центре «Фея» на Каширке. Она крутила ногами педали какого-то хитрого тренажера и вовсе не обрадовалась визиту нудного опера с Петровки.

Он и сам был не рад, что притащился в такую даль, в другой конец Москвы. Он еще недогрипповал, ходил со сбитой аспирином температурой. Голова была тяжелой, и соображал Мишаня туго. Скорее всего скандал, случившийся месяц тому назад, не стоил выеденного яйца и к убийству Азарова отношения не имел.

— Ну, ввалился какой-то придурок, — цедила сквозь зубы Вероника, продолжая старательно крутить педали, — стал чего-то орать Волкову в лицо.

— А вы сами видели этого человека?

— Видела.

— А раньше вы его встречали где-нибудь?

— Вроде мелькал где-то, на прослушивание приходил, что ли? Да какая разница?

Мишаня сам толком не понимал, чего он так привязался к этому несчастному неизвестному скандалисту? Зачем мучает вопросами забывчивую потную фотомодель, которая сидит верхом на тренажере и мысленно посылает его, настырного опера, куда подальше.

— То есть это был не совершенно посторонний человек? Не просто пьяница или сумасшедший с улицы? — не унимался Сичкин.

— Ну не помню я! — разозлилась Вероника и закрутила педали еще яростней. — Мало ли всяких неудачников вокруг «Вениамина» сшивается?

— То есть этот человек был певцом или композитором?

— Ну не слесарем же! — фыркнула Вероника. — Волков отшил очередного лабуха, тот напился и пришел отношения выяснять.

— И как же он их выяснял? Неужели драться полез? — сделав испуганные глаза, спросил Мишаня.

— Да нет, орал что-то.

— Матом?

— Нет, он не матюгался. Он просто обозвал Волкова убийцей, ну в том смысле, наверное, что талант его убил.

— А может, вы и фамилию этого лабуха сумеете вспомнить? — безнадежно спросил Мишаня.

— Да я и вашей-то фамилии не помню, хотя с вами уже раз десять встречалась. А к Волкову на прослушивание толпы ездят. Я ж говорю, случайно видела того парня. Мы клип снимали, Волков сидел в студии. А потом секретарша заглянула и говорит, мол, пришел какой-то… не помню, в общем, фамилию назвала. Волков даже съемку остановил, сказал, мод, перекур, ребята, без меня не продолжайте. И пошел в свой дурацкий зал. А нам, конечно, любопытно стало — из-за кого это Волков остановил съемку. Ну вот, мы с Юркой, оператор и еще ребята стали по очереди в зал заглядывать, даже послушали песенки этого самого… как его? — Вероника раздраженно поморщилась. — Нет, не помню.

Все-таки Мишане удалось растопить лед. И фея-доктор, вероятно, не обрабатывала больше надменную фотомодель. Ирина Москвина была права, ее подружка Ника действительно любила поболтать и посплетничать.

— Вот видите, как много вы вспомнили! — радостно заулыбался Мишаня. — Вам полезно вспоминать, вы ведь рассказывали, как страдали из-за своей забывчивости. А смотрите, какая вы умница! Ну, давайте дальше попробуем.

— Вот как ваша фамилия? — Вероника даже педали крутить перестала. Вероятно, ей понравилась эта игра под названием «А ну-ка, вспомни!».

— Сичкин.

— А тот был Синичкин!

— Может, Синицын? — спросил Мишаня, чувствуя, как замирает сердце и проясняется голова.

— Может, и Синицын, — легко согласилась Вероника.

— Вероника, а как вел себя Волков во время скандала?

— А никак. Стоял, молчал. Что ж ему, отношения, что ли, выяснять с этим психом?

— То есть спокойно слушал?

— Нет, Юрка сказал, он аж позеленел весь и затрясся.

— А Юрий находился рядом?

— Да. Волков с Региной Валентиновной собрались уходить, Юрка пошел провожать. И тут как раз все и случилось.

— То есть он слышал все, что кричал Синицын? Он рассказывал вам об этом?

— Нет. Он только сказал, что Волков позеленел и затрясся, что он никогда его таким не видел и, мол, нервы у него сдают.

— Но вы ведь спрашивали, что такого сказал этот парень. Вам ведь было интересно, почему у Волкова сдали нервы?

— Да чего ж я, дура, что ли? Про такое не спрашивают.

— Значит, больше вы на эту тему не говорили?

— Делать нам нечего, — презрительно фыркнула Вероника.

— А вообще, этот скандал как-нибудь обсуждался среди ваших знакомых?

Но этот вопрос остался без ответа. Вероника помрачнела и замкнулась. Игра «А ну-ка, вспомни!» ей перестала нравиться.

Лена вошла вместе с Майклом в фойе Третьяковки, купила ему толстый путеводитель на английском языке и билет.

— У тебя рубли есть? — спросила она.

— Ох, я же забыл поменять! — Майкл звонко шлепнул себя по лысине. — Может, здесь есть банк?

Обменный пункт был, но оказался закрытым.

— Ладно, вот тебе сто тысяч, — Лена протянула ему несколько купюр, — ты сможешь перекусить в буфете. Если захочешь поесть серьезно, то иди в ресторан, там принимают кредитки.

— А там есть вегетарианская еда?

— Там кто-нибудь обязательно должен говорить по-английски, ты объяснишь, тебя поймут. Когда устанешь, езжай домой. Вот ключ, вот адрес. Дашь таксисту эту бумажку. Отсюда до моего дома не больше тридцати тысяч.

— Это сколько в долларах?

— Около пяти. Но доллары давать не надо. Вот смотри, три десятки. Понял? Не потеряешься?

Лена действительно волновалась за Майкла. Он был страшно общителен, рассеян, мог влипнуть запросто в какую-нибудь историю. К тому же запас его русских слов ограничивался десятком типа «мьюжжик, вуодка, пьеррэстройка».

Ольга, Лиза и Вера Федоровна ждали в машине. До Истры было два часа езды. По дороге Лиза заснула у Лены на коленях.

«Наверное, я сумасшедшая мать, — думала Лена, — за эти два года я не расставалась с Лизой больше чем на день. Мне будет без нее пусто и плохо. Мне без нее ничего не хочется. Скорей бы все это кончилось…»

Она запрещала себе думать о том, что произошло сегодня утром, старалась отогнать от себя этот холодный, липкий страх который поселился в душе… Когда же, собственно? В какой момент ей по-настоящему стало страшно? Вчера, когда взорвалась коляска? Нет, раньше, значительно раньше. Страх появился после прихода фальшивой докторши… Жену Волкова зовут Регина. Она врач. Мишаня Сичкин назвал это имя, когда они говорили о Кате Синицыной.

Может, позвонить Мишане и рассказать о встрече с Волковым? Нет, это уже слишком — делиться с подчиненным и другом своего мужа историей о влюбленном продюсере. Рассказать Мишане, как она целовалась с Волковым в машине, изображая взаимность и готовность к бурному роману? А потом поехала вместе с ним покупать Лизе ботинки?

И вообще, нехорошо наваливать на Мишаню все свои проблемы. Из него и так фээсбэшники будут душу вытягивать, влезут в дела, потребуют материалы. Ему придется до Сережиного возвращения крутиться как ужу на сковородке. Отношения между двумя ведомствами весьма прохладные.