Когда они собрались уходить, Волков, сжав ей пальцы, тихо произнес:

— Лена, можно вас на минуту?

Она была ему благодарна хотя бы за то, что при Ольге с Митей он не стал называть ее на «ты» после сцены в коридоре.

Буквально втолкнув ее назад, в спальню, прикрыв ногой дверь, он опять впился в ее губы. Лена тут же отстранилась, уперлась ладонями в его плечи.

— Веня, послушайте меня…

— Ты опять со мной на «вы»? Ты же хочешь меня, я знаю, я чувствую. Останься, пожалуйста, очень тебя прошу. Ты не понимаешь, как это серьезно для меня…

— Я не могу, — покачала головой Лена.

— Почему? Из-за них? — Он кивнул на дверь, за которой ждали Ольга и Митя.

— Нет. Из-за самой себя. Я не способна на такие моментальные, пылкие чувства.

— Тебе будет хорошо со мной. Я так тебя люблю, что ты не можешь не откликнуться. Со мной никогда такого не было Никогда…

— Веня, а может, ты все придумал себе? Мало ли на свете красивых женщин?

— Нет! — выдохнул он, быстро обнял ее и очень силы прижал к себе. — Нет никого, кроме тебя. Ты понимаешь, что ты мне нужна позарез, до одури? Ты понимаешь, что я погибну без тебя?

— Ты так пылаешь страстью, что мне даже страшно. Вот возьмешь и придушишь от избытка чувств. — Она опять вырвалась и распахнула дверь.

Ольги с Митей в прихожей не было. И тут ей действительно стало страшно.

— Ольга! — крикнула она. — Митя! Где вы?

— Вот видишь, они все поняли и ушли, — сказал Волков, опять хватая ее за плечи.

— Нет, мы не ушли, — послышался веселый Ольгин голос за входной дверью, — мы просто вышли на лестницу, а дверь захлопнулась. Но мы можем уйти. Мы найдем дорогу до гостиницы. А, Лена? Как скажешь, так и сделаем.

— Подождите, — сказала Лена, пытаясь открыть английский замок, — я с вами.

— Я провожу. — Волков помог ей справиться с замком.

— Я понимаю, — тихо говорил он, пока они шли по ночным улицам к гостинице, — я что-то делаю не так. Я хочу всего сразу, мне страшно, что ты уедешь, исчезнешь, и я никогда тебя не увижу.

— Веня, честно говоря, я не любительница командировочных романов. И давайте опять перейдем на «вы». Так будет легче и естественней.

— Лена, здесь и не пахнет командировочным романом, — сказал он спокойно и как-то обреченно, — ты… вы даже представить себе не можете, как это для меня серьезно.

— Но серьезные отношения должны начинаться несколько иначе. Не так стремительно, не с таким напором…

— А как? Как они должны начинаться? Скажите мне, как я должен себя вести, чтобы вы меня не боялись и не отталкивали?

— Не знаю. Простите меня. Возможно, я тоже поступаю как-то не правильно. Мы уже пришли, спокойной ночи.

На следующий вечер в дверь гостиничного номера, в КОТОРОМ жили Ольга и Лена, кто-то осторожно постучал.

— Войдите, открыто! — крикнула Ольга.

На пороге стоял невысокий коренастый мужчина лет тридцати.

— Здравствуйте, вы простите меня за беспокойство, — смущенно произнес он, не входя в комнату, — я вот тут узнал что из Москвы, из моего любимого журнала группа приехала… Я хотел вас попросить… Да, простите, я не представился старший лейтенант милиции Захаров.

— Здравствуйте, проходите, не стесняйтесь, — улыбнулась Лена.

Он нерешительно шагнул в комнату, прикрыл за собой дверь.

— Дело в том, что я рассказы пишу…

— О Господи… — еле слышно вздохнула Ольга и выразительно закатила глаза.

— Я уже присылал к вам в редакцию и в журнал «Юность», — тихо продолжал Захаров, — мне ответили, мол, тексты у меня сырые, требуют серьезной доработки. А я не понял, что значит сырые.

— Сырые — значит плохо написанные, — объяснила Ольга.

— А вы не могли бы почитать хотя бы один мой рассказ? — глядя в пол, спросил он. — Для меня это очень важно. Я же знаю, в редакцию горы рукописей приходят, их там даже не читают, просто отписывают формальные ответы. А я бы хотел конкретно поговорить, с живыми людьми.

— У нас вообще-то со временем плохо, мы завтра вечером в Ханты-Мансийск уезжаем, — пожала плечами Ольга.

— Да рассказ коротенький, вы не бойтесь. Я много времени у вас не отниму.

— Хорошо, — кивнула Лена, — давайте ваш рассказ. Завтра утром зайдите, часиков в девять. Я прочитаю.

— Ну что ты творишь! — накинулась на нее Ольга, когда за старшим лейтенантом закрылась дверь. — Мало тебе того зека опущенного, тебе еще милиционера-графомана не хватает? Ты же знаешь, нет ни одного доброго дела, которое не осталось бы безнаказанным. Вот смотри! — Она открыла папку, которую оставил Захаров и стала громко читать:

«Первые клейкие листочки проклюнулись на стройных белоствольных березках. Ласковый весенний ветерок растрепал золотые косы румяной девушки. Ее лучистые глаза, голубые, как незабудки, сияли радостью и счастьем».

Ольга захлопнула папку.

— Дальше можно не читать. Все и так ясно. Завтра тебе придется долго и нудно объяснять этому застенчивому милиционеру, что «клейкие листочки» и «лучистые глаза» — это неприличные литературные штампы. Он не поймет и обидится.

— Ладно, не ворчи — Лена улеглась на кровать с рукописью.

Рассказ назывался «Нелюдь». На двенадцати машинописных страницах коряво и подробно описывалось, как румяную девушку с лучистыми глазами обнаружили в городском парке, убитую и изнасилованную, как смелый следователь быстро нашел и разоблачил злодея, алкоголика-тунеядца, которому ничего не оставалось, как признаться в совершенном злодеянии.

В два часа ночи за ними должен был зайти Вениамин. Он пригласил их на прощальный ночной пикник с шашлыком на берегу Тобола.

Эта идея пришла в голову Мите, ему очень хотелось встретить рассвет в тайге, на берегу сибирской реки.

— Ну, дочитала? Вставай, уже без десяти два. Ох, представляю, как ты завтра, после бессонной ночи, будешь с этим графоманом объясняться! — Ольга натянула джинсы и, расчесывая перед зеркалом пышные светлые волосы, сладко зевнула. — Не выдержу я до рассвета, даже с шашлыком не выдержу. Спать хочу.

— Зря твой братец все это придумал, — Лена отложила папку с рукописью, надела кроссовки, теплый свитер поверх фланелевой ковбойки, — комары нас там сожрут.

— Это не мой братец, — возразила Ольга, — это твой дорогой Вениамин затеял. Митька только подал идею, а твой комсомолец ухватился.

— Оль, почему это, интересно, «мой»? — Да потому, что все эти радости — и банька, и экскурсии, и неусыпное внимание исключительно ради тебя.

— Оль, хватит об этом. Надоело, — поморщилась Лена.

— Нравишься ты этому Волкову до потери пульса. Всерьез давишься. Даже Митька заметил. Между прочим, он красили мужик, этот Венечка, сибиряк, косая сажень в плечах!

Он, кстати, далеко пойдет. Из горкома в обком, глядишь, и до Москвы доберется по комсомольско-партийной линии. Знаешь, какая у этих комсомольских мальчиков хватка? Так что смотри, Леночка, не упусти свой шанс.

Ольга весело засмеялась, но тут же поперхнулась и замолчала: на пороге стоял Волков.

Комары жрали нещадно, несмотря на дым березовой чаги которую настрогал и набросал в костер Волков. Ночь была совсем светлая. Ольга дремала на мягких сосновых ветках, то и дело просыпаясь и хлопая назойливых комаров. Митя что-то лениво наигрывал на гитаре, Лена курила, глядя на тлеющий костер.

Шашлык давно был съеден, водка выпита. Из-за верхушек деревьев поднималось огромное, белесое солнце. После бессонной ночи всех познабливало.

— Слушайте, я хочу в гостиницу, — сказала Ольга, приподнявшись на локте, — мне ваша комариная романтика уже поперек горла.

— Сейчас, — кивнула Лена, — Вениамин придет, и будем собираться.

— А куда он делся? — удивилась Ольга. — Он же только что был здесь.

— Он уже минут сорок где-то ходит, — перестав бренчать на гитаре и взглянув на часы, сказал Митя, — наверное, пошел тоску свою развеивать. Он весь в тоске, на него Леночка не смотрит. Он глаз с тебя не сводил, голубых и печальных.