Прибывшие пожарные обнаружили в квартире, горящей открытым пламенем, труп молодой женщины. Погибшая, Екатерина Синицына, с недавнего времени проживала одна. По словам соседей, она вела замкнутый образ жизни, алкоголем не злоупотребляла".

Лена сильно вздрогнула и уставилась на экран. «По предварительной версии причиной возгорания послужило курение в постели, — сказал появившийся в кадре пожарный, — хочу еще раз повторить: это наиболее частая причина пожаров с трагическим исходом. Пожалуйста, будьте осторожны…»

Кадр сменился, дальше шла хроника дорожно-транспортных происшествий. Лена выключила телевизор и набрала Ольгин номер.

— Да, я знаю, — вздохнула Ольга, — этого следовало ожидать. Она вколола себе огромное количество морфия, смертельную дозу, и заснула с сигаретой.

— Пожар начался около двух ночи?

— Да, к трем все уже пылало.

— Я говорила с ней до начала второго. К ней пришла какая-то женщина. Катя извинилась, положила трубку рядом с телефоном, отправилась открывать дверь. А потом было все время занято. Оль, ведь ее убили… Это сделали те же люди, которые убили Митю. Опять все гладко и логично, не подкопаешься. Сложная творческая личность, певец-неудачник, балуется наркотиками вместе со своей наркоманкой-женой и вешается. А через несколько дней погибает жена в результате типичного для алкоголиков и наркоманов несчастного случая. Очень все логично. Один и тот же почерк.

Лена замолчала, она услышала, как Ольга тихо всхлипывает в трубку.

— Олюша, я очень тебя прошу, пожалуйста, попытайся успокоиться. Возьми себя в руки. Ты не захотела слушать Катю вчера вечером. Послушай, что она мне прочитала.

Лена вошла с телефоном в спальню, включила компьютер и быстро нашла файл «Rabbit».

— Этот текст был на скомканном листочке, в кармане Митиной куртки. А вот второй, он был на кассете с песнями, которую оставил мне Митя, в самом конце пленки.

— Ты хочешь сказать, что Митюша пытался кого-то шантажировать? — дослушав до конца, хрипло спросила Ольга.

— Во всяком случае, он размышлял, делать ему это или нет. И, разумеется, решил не делать. Ему стало противно. Попробуй вспомнить все ваши последние разговоры, поищи у себя дома, может, осталось еще что-нибудь — записка, текст на кассете. Может быть, ежедневник и телефонную книжку он забыл у вас?

— Хорошо, — всхлипнула Ольга, — я попробую. Но ежедневника и записной книжки у нас точно нет. Ты же знаешь, какой в нашей квартире идеальный порядок. Просто так ничего не валяется, у каждой вещи свое место.

После разговора с Ольгой Лена тут же набрала номер Мишани Сичкина. Но там никто не отвечал. Слушая протяжные гудки, Лена вспомнила, что Мишанина жена Ксения часто выключает телефон после двенадцати. А сейчас уже без двадцати час.

Кому еще из Сережиного отдела можно позвонить в такое время? Да, пожалуй, некому. Все ложатся спать рано. Выдергивать из постели человека, которому вставать в половине седьмого, обрушивать на него поток странной, путаной, полубредовой информации — это было выше Лениных сил. Надо подождать до завтра и позвонить Мишане на работу. Хотя бы не придется объяснять все с самого начала. Он уже знает — и про Митю, и про фальшивую докторшу.

Теперь Лена почти не сомневалась, что загадочная Валентина Юрьевна — не наводчица, не сумасшедшая. Недаром после ее ухода у Лены осталось ощущение, будто милая гостья насквозь просвечивала ее рентгеном. Эта женщина связана с теми, кто убрал Митю и Катю. Лену просто прощупывали таким образом, хотели понять, что она знает и насколько опасна.

Но почему в таком случае никто не явился к Ольге с той же целью? Ольга все-таки родная сестра… Впрочем, в офис фирмы «Кокусай-Коеки» без конца приходят посетители, с утра до вечера там толкутся разные люди.

Со старшим менеджером компьютерной фирмы можно оговаривать очень долго. Компьютеры — дело тонкое и многогранное. В разговор о них можно аккуратно вклинить любую постороннюю тему. Ольга обязана уделять внимание каждому посетителю, который может стать покупателем. Это ее работа.

Ольгу вполне могли прощупать на службе, а она и не заметила. Она ведь рассказывала, ей приходится столько общаться и разговаривать в своем офисе, что к вечеру слова сливаются в бессмысленный гул.

Впрочем, сейчас важно другое. Важно понять, почему все это происходит. Кому это понадобилось и зачем.

Пока можно сделать лишь один осторожный и весьма неопределенный вывод: это как-то связано с их давней поездкой по Сибири. Собственно, ради этих воспоминаний и пришел к ней Митя месяц назад. Он что-то пытался выяснить у нее, но она тогда не придала этому значения, думала, у него разыгралась легкая ностальгия по юности. У Лены была неплохая память, но события четырнадцатилетней давности осели где-то совсем глубоко. За многие годы наслоилось сверху столько всего важного, значительного. Четырнадцать лет — это почти целая жизнь.

Возможно, помогут фотографии. От поездки вряд ли что-то осталось, у них не было с собой фотоаппарата, а вот университетских снимков 82-го года должно быть много. Вдруг всплывет в памяти какая-нибудь неожиданная, важная подробность?

Альбом с фотографиями был только один. Его купил Сережа, специально для Лизиных снимков. Лена никогда не заводила альбомов. Старые фотографии хранились в ужасном, неразобранном виде, под ворохом всякого барахла, на самом дне старинного, прабабушкиного сундука, который стоял в прихожей.

Разбирая сундук, Лена в который раз ругала себя за свое несусветное домашнее разгильдяйство. Так и не научилась она к тридцати шести годам содержать в порядке вещи, отдельно нужное от ненужного, раскладывать все по полочкам.

У каждой женщины есть масса вещей, слишком старых и надоевших, чтобы их носить, но недостаточно изношенных и ветхих, чтобы выкинуть. Разумные и хозяйственные женщины приводят эти старые вещи в порядок, штопают, пришивав красивые заплатки, носят дома или на даче. Лене было проще скидывать все в сундук или на антресоли. В итоге дом зарастал барахлом. Иногда Лена собирала все в большие мешки выносила во двор и клала рядом с мусорным баком. Тут же приходили бомжи, и мешки исчезали.

Сейчас, добираясь до дна старого сундука, Лена подумала что пора опять сложить все в мешок и вынести во двор. Все но только не этот свитер, большой, светло-серый. Ему очень много лет, его сначала носил папа, но Лена беспардонно отняла. Она любила ходить в больших папиных свитерах, в них было как-то особенно тепло и уютно. Да, именно этот светло-серый свитер она взяла с собой в Сибирь летом 82-го.

Тогда еще он был совсем новый, нарядный. Папа, глядя, как она собирает рюкзак, сказал:

— Возьми что-нибудь теплое, все-таки в Сибирь отправляешься.

Лена вытянула из шкафа светло-серый свитер.

— Только не этот, — стал протестовать папа, — он у меня парадный, совсем новый. Любой другой, только не этот!

— Тогда вообще ничего теплого не возьму! Буду мерзнуть в Сибири! — заявила Лена и тут же, уткнувшись лбом в папино плечо, стала утешать:

— Пап, ты не волнуйся, я привезу его целым и невредимым, я буду очень аккуратно носить. Ты ведь не хочешь, чтобы я замерзла…

Папа умер пять лет назад, но до сих пор достаточно было какой-нибудь мелочи, случайной вещи или фразы, чтобы воспоминания о нем нахлынули и затопили все остальное — сегодняшнее. Особенно больно было, что папа так и не увидел Лизу. Ему очень хотелось внука или внучку, а у Лены была для этого слишком сложная личная жизнь, слишком интересная работа. Казалось, так много лет впереди…

Папа никогда ничем не болел. Когда в онкологической центре на Каширке поставили страшный диагноз: рак желудка и сообщили Лене, что сделать уже ничего нельзя, что жить Николаю Владимировичу Полянскому осталось не больше двух месяцев, она не поверила. Она до самого конца не верила, все надеялась, что врачи ошиблись, что произойдет чудо…

У Лены никого на свете не было, кроме папы. Он вырастил ее один. Мама, альпинистка, мастер спорта, сорвалась со скалы на Эльбрусе, когда Лене едва исполнилось два года.