— А они есть у меня. Фотографии и видеокассета. Разве мало? Я поведаю миру трогательную историю о том, как давно и безответно люблю вас, и вот вы наконец снизошли, однако счастье длилось совсем недолго. Нашелся мерзавец, который заснял нас с вами и стал шантажировать, требуя огромную сумму денег. И вы с испугу решили порвать со мной. Но я так сильно люблю вас, что готов был заплатить мерзавцу, однако шантажист не успокоился. На любом суде я буду смотреть на вас обожающими глазами, даже могу пустить скупую мужскую слезу. Я буду повторять: Лизонька, прости меня… я люблю тебя… вспомни, как мы были счастливы. И мне поверят. Мне, а не вам. Доказательства здесь ни при чем. Захотят поверить мне потому, что так интересней, так мелодраматичней. Я устрою такое шоу, такую мыльную оперу, что мне же еще и денег заплатит какой-нибудь умный продюсер.

— Я никогда не красила ногти на ногах и на руках, — равнодушно произнесла Лиза, — у меня аллергия на ацетон. У вашей дамы ногти ярко-алого цвета.

— Да что вы говорите? — Он испуганно всплеснул руками. — Надо же, как я прокололся, ай как нехорошо! Впрочем, я оптимист. Безвыходных ситуаций не бывает. Ну конечно, мне известно про аллергию, но вы знали, что мне ужасно нравятся алые ногти. Меня это возбуждает, и из любви ко мне вы купили специальный лак, сделанный на каком-то другом растворителе, не на ацетоне. Вы разве не помните? Да, кстати, я не спросил вас, как вашему Юраше понравился фильм? Вряд ли он обратил внимание на цвет ногтей. Он был под сильным впечатлением. Я прав? Можете не отвечать, я знаю, что прав. А теперь подумайте, если он, близкий человек, не заметил этой ерунды, то разве можно ждать наблюдательности от широкой публики? Хотя, конечно, я признаю, что допустил небрежность. Мне следовало попросить даму стереть лак с ногтей.

Лиза заметила, что на стоянку въехал синий «Мерседес» директора канала, и тут же, ни слова не говоря, кинулась в подъезд телецентра. Еще не хватало, чтобы их заметили вместе.

— Погодите, Елизавета Павловна, мы не договорили. Я понимаю, что здесь, сейчас, неудобно. Назначьте сами время и место.

— Хорошо, — буркнула Лиза, — знаете ресторан «Паттио-пицца» у Пушкинского музея?

— Конечно.

— Сегодня. В девять вечера. «Он прав, — думала она, сидя в монтажной и тупо глядя на мониторы, — мне придется выполнить его условия. Никакой лак меня не спасет».

Шел обычный, суетный, нервный рабочий день. На коротком совещании Лиза теряла нить разговора, вглядывалась в жесткое лицо директора. Рот его улыбался, глаза оставались колючими и серьезными. Она думала о том, как лучше преподнести ему Красавченко, чтобы максимально обезопасить себя, и когда разумней начать этот разговор.

«А может, все-таки потянуть время? Попытаться заморочить ему голову? Пока у него останется надежда на эфир, он не запустит свою мыльную оперу», — размышляла она, накладывая тон в маленьком кабинете рядом со студией.

Там пили кофе, рассказывали анекдоты, потихоньку курили, вздрагивая при каждом стуке в дверь, потому что пожарники за курение штрафовали.

«Для начала надо все-таки выяснить, что именно и кому он хочет сообщить с экрана», — думала она во время записи передачи, автоматически произнося текст.

— Ты запинаешься через слово, — сердито заметил редактор, — давай сначала.

В начале девятого она вырулила со стоянки перед телецентром, ровно к девяти подъехала к ресторану. На стоянке краем глаза заметила уже знакомый серебристый «БМВ».

Свободных столиков было достаточно. Она огляделась, обошла залы, но Красавченко не увидела. Заняла столик у окна которое выходило на освещенную стоянку, заказала пока только сок, поставила сумку, отправилась к «шведскому столу», взяла себе несколько сортов салатов, чесночный хлеб, вернулась за столик, взглянула на часы. Было уже пятнадцать минут десятого.

«Куда же он делся? Машина стоит…» Она принялась за еду. Подошел официант, спросил, принести ли пиццу. Она отказалась. Салатов и чесночного хлеба вполне достаточно.

В половине десятого к здоровенному джипу, стоявшему как раз за серебристым «БМВ», подошли, поигрывая ключами, двое широкоплечих кожаных братков и высокая белокурая девица в длинной распахнутой шубе. «БМВ» стоял таким образом, что джип выехать не мог. Один из братков наклонился и постучал в стекло. И тут же отпрянул, бросился к своему приятелю и к девице, которые курили у джипа. Все трое о чем-то возбужденно заспорили. Наконец девица вытащила сотовый и стала куда-то звонить.

Лизе захотелось выйти и посмотреть, в чем дело. Но она усилием воли заставила себя сидеть. Допила сок, спокойно заказала кофе, закурила.

Минут через десять послышался вой сирен. На стоянку въехала «скорая», вслед за ней милицейский «газик». Вспыхнули яркие фары, под козырьком ресторана зажгли сильный прожектор, и Лиза заметила, что в «БМВ» на водительском месте сидит человек, странно откинувшись на подголовник. Она привстала, прижалась лицом к стеклу и узнала тяжеловатый суперменский профиль Красавченко.

Оперативники попросили всех оставаться на местах, и каждому показывали паспорт с фотографией, спрашивали, не знаком ли этот человек?

Лизу оперативник узнал, улыбнулся, поздоровался, назвав ее по имени-отчеству.

— Что же с ним случилось? — поинтересовалась она. — Сердечный приступ? Кровоизлияние в мозг?

— Выстрел в голову, — тихо ответил оперативник.

— Как же никто ничего не заметил, не услышал выстрела?

— Пистолет был с глушителем, работал профессионал, сделал все тихо и быстро. Охранник и грузчик вроде бы видели, как какой-то парень подходил к машине, но пока ничего определенного о нем сказать не могут.

— И давно он так сидит?

— Ну, примерно с половины девятого.

Лейтенанта окликнули, он улыбнулся кивнул.

— Всего доброго, Елизавета Павловна. Было очень приятно познакомиться.

Он так и не спросил, знает ли она этого человека.

— Дмитрий Владимирович, добрый вечер! — Хозяин клуба «СТ» расплылся в улыбке, пожал руку Мальцеву, а Варе опять только кивнул, правда, сдобрил это не слишком почтительное приветствие комплиментом:

— Вы сегодня великолепно выглядите, Варенька. Рад вас видеть.

Они прошли к своему столику. На этот раз в клубе было почти пусто, оркестр отдыхал, из невидимого динамика тихонько лилась старинная лютневая музыка.

Варя открыла книжку меню в дорогом вишневом переплете.

Рядом с названиями блюд не было цен. У постоянных посетителей деньги через банк снимались со специальной клубной карточки. Перечень блюд и вин можно было читать, как поэму, не отвлекаясь на неприятные цифры.

— Африканская рыба Лу в соусе из дальневосточных крабов с креветочными чипсами, — задумчиво прочитала вслух Варя.

— Ни в коем случае, — улыбнулся Мальцев, — ты уже пробовала эту экзотику.

— Ах да, конечно. Жуткая гадость.

Варя вспомнила, как впервые попала в это райское заведение, долго изучала меню и выбрала наконец именно это блюдо, африканскую рыбу Лу. Примерно через полчаса у стола появился целый эскорт. Сам хозяин и метрдотель несли на вытянутых руках тарелки, накрытые серебряными круглыми крышками. Лица у них при этом были как у солдат в почетном карауле у мавзолея. Они застыли, вытянувшись в струнку, и казалось, перестали дышать. Хозяин подал знак легким движением век, и одновременно были подняты серебряные крышки.

На Вариной тарелке лежало несколько маленьких серо-белых кусочков рыбы, облитых каким-то мутным оранжевым соусом. По вкусу африканская рыба напоминала сухую треску в томате. Варя чуть не заплакала от разочарования, она так хотела выбрать себе что-нибудь самое вкусное, самое необычное, и вот, пожалуйста.

Африканская сухая треска.

— В следующий раз будешь умнее, — сказал Мальцев и заказал для нее блины с икрой, — один мой приятель в городе Марселе, в африканском ресторане «Гвинея» заказал себе фирменное национальное блюдо, самое дорогое и роскошное. Под звуки бубнов и тамтамов к его столу принесли огромный котел с размоченным сырым пшеном, посыпанным кружочками вареной морковки. Так что запомни, Варюша, всегда надо заказывать те блюда, которые ты знаешь, иначе останешься голодной.