— У меня, когда ещё живым в розыске трудился, — начал Антон, выворачивая кармашки на одежде бессознательного домового, — случай был. Пришли к старому жулику в коммуналку, просто так, проверить, как живёт, чем дышит, а у него гость. Худенький, улыбчивый, в гамашах с майкой, вся шкура в наколках воровских. Сидят, выпивают... Спросили паспорт с пропиской — отвечает, дома забыл. Вежливый... — на прогнившие доски крыльца лёг аккуратно сложенный целлофановый пакет с красно-бурыми следами. — Понимаем, что дядю надо проверить по учётам. У него на плечах эполеты набиты.

— Отрицалово? — поддержал друга Сергей.

— Ага. И прочие блатные знаки. Такие персонажи всегда на виду у милиции. А этого кренделя мы не знаем... Ну, мой товарищ, Женька, велит собираться. Тот руки вперёд протягивает, для браслетов. Понимающе так... Женька подошёл, вроде и по науке, а гость ему в живот четыре удара заточкой и в окно, босиком. Откуда достал, где хранил — до сих пор не представляю. Фокусник... Женька выжил, но приятного мало. Потом установили — из лагеря злодей сбежал, где по верхней планке за двойное убийство тянул. Потому всегда лучше в рыло, особенно когда в разговор начинают затягивать. Надёжней. Мы этого коротыша с единорогами, вообще-то, в мокрухе подозреваем. Терять такому нечего.

У Иванова подобных историй в загашнике не имелось, однако похожих повествований он наслушался достаточно, чтобы в них верить и понимать — все правила безопасности пишутся кровью.

— Я Карповичу звоню.

— Одобряю, — рассматривая пакет на свету, бросил напарник. — Соль с кровью. С доказухой порядок. Полный.

— Свяжи покрепче, — посоветовал инспектор. — Он цепи рвёт.

— Уже. Стяжками зафиксировал. Пластиковыми. Как одноразовые наручники — полезнейшая вещь. Рекомендую.

Неизвестно, от чего инспекторы отвлекли шефа, а только появился он в чрезвычайно приподнятом настроении, даже изволил не ругаться за произведённое силовое задержание.

Выслушав краткий доклад и двумя пальцами, с отвращением, осмотрев изъятый у домового пакет, Фрол Карпович по-хозяйски прошёлся по поросшему сорной травой двору, постоял у сарая, милостиво поприветствовав полную женщину, вздумавшую перевести мимо Гашковского подворья стадо коз на новый выпас.

Заинтересовавшись посетителями пустого дома, местная жительница хотела остановиться и рассмотреть получше незнакомую троицу, но козам вдруг стало скучно идти смирно, и они резво затрусили вперёд, заставив хозяйку припустить следом, охая и поругиваясь на несмышлёных тварей.

Зрелище начальству понравилось, выразившись во вздохе полной грудью да пространно-задушевным, с расстановкой:

— Деревня...

К лежащему у крыльца домовому боярин подошёл в последнюю очередь. Не нагибаясь, изучил лицо, носком сапога дотронулся до маленького тела, словно желая убедиться в его материальности.

Иванов придирчиво проследил: не бил, не пинал, только дотрагивался. Без унизительного умысла или превосходства победителя.

— Волоките в дом, — распорядился шеф, первым входя в пустое жилище и разрешая подчинённым занести домового самостоятельно.

Подчинённые приказание выполнили.

Для проведения допроса начальник почему-то выбрал коридор, не пожелав идти в комнаты. Лично принёс расшатанный стул с отломанной спинкой, уселся.

— Путы снимите! Не сбежит.

Со снятием сантехнических хомутов вышла заминка. У инспекторов не оказалось при себе ножа или чего другого, подходящего для перекусывания крепкого пластика. На помощь пришла смекалка. Швец, подобрав с пола длинную тряпку, бывшую некогда рукавом от пиджака, обернул ей кусок стекла из ближайшего разбитого окна, и кривясь от малосовместимости этих трёх предметов, перерезал стягивающие ремешки на запястьях.

Ноги трогать не стал.

— Сам снимет, — объявил он, выбрасывая режуще-колющее приспособление подальше.

Прищурившись, многомудрый шеф вознамерился приструнить распоясавшегося Швеца, однако сдержался, оценив закрытость помещения, тесноту для манёвра и близость Серёги, имевшего вполне естественные плоть и кровь, легко уязвимые для умелого удара.

— Сойдёт. В сознательность приведите.

Печать на ладони Антона вспыхнула, прижалась к чужому темени. Домовой открыл глаза, бегло осмотрелся. Сидящий на стуле боярин вызвал у лежащего некое подобие ухмылки.

— Здравствуйте, Фрол Карпович.

— Ты меня знаешь? — холодный взгляд из-под седоватых, кустистых бровей немигающе изучал подозреваемого.

— Мы встречались. В девятнадцатом году. Под Царицыном.

Серёга, сперва не понявший, какое отношение имеет 2019 к давно переименованному в Волгоград городу, всё же догадался отмотать назад ещё сотню лет и теперь тихо изумлялся упоминанию событий прошлого века вот так, походя.

— Врёшь, — прозвучало утвердительно. — Там — верно, довелось отметиться. Но тебя я не помню.

— Я вас видел. Вы меня — нет. В те дни хозяина дома, которому я служил, врангелевцы шлёпнули по оговору. У них падёж лошадей начался, искали виновного. Заподозрили в колдовстве знахаря, Охольского. Вы параллельно разбирались.

— Охольский? — переспросил боярин, оглаживая бороду в задумчивости. — Потомственный травник? Жаль мужика... Великим талантом владел. Институт медицинский вольнослушателем посещал до революций, лекарем с дипломом мечтал стать... Всех на ноги поднимал, что скотину, что человека. Только связался не с теми. Лошадушек твой хозяин взаправду травил.

— Да, — домовой заворочался, усаживаясь. — Ему золотом заплатили. Он отработал.

— Зарезав двух беженцев, — жёстко, зло прервал разгулявшиеся воспоминания шеф. — На их кровушке декокт смастерил да по колодцам велел мальчонке разлить. Как же, помню, хлеба пообещал голодающему. Тогда мало не полк кавалерийский вымер. Людей спасли, животину — нет... Плохое ты припомнил.

— Я за него не ответчик. А вспомнил к тому, чтобы упростить ситуацию. Мне прекрасно известно, кто вы и какую организацию представляете. Я тоже иллюзий не строю. Давайте заканчивать.

Про недавнюю попытку сдаться добровольно он и не заикнулся.

Помолчав, Фрол Карпович скрестил руки на груди, попытался откинуться на несуществующую спинку стула, однако вовремя опомнился, едва не упав. Расправил плечи, рыкнул:

— Имя?

— Фёдор.

— Отравительствовал?

— Не совсем.

От такого ответа инспекторы синхронно ощутили подспудное желание высказать недомерку что-то едкое, однако перебивать шефа не решились:

— Подробнее.

— Оставлял возможность выжить.

— Ага... — на этот раз проняло даже боярина. — Травил по своей воле?

— Исполнял указание.

— Чьё?

— Матери последнего владельца этого дома.

— Она приказала умертвить женщин?

— Сестёр, — поправил Фёдор. — Это сёстры. Разные фамилии из-за замужества.

— Причина?

— Они пытались отравить его сына, Геннадия. По очереди. Оба раза я его спас.

— Как так?

— Дуры, — равнодушно пожал плечами домовой. — Генка после армии, в шестьдесят четвёртом, сюда попал, в колхоз. Прижился. Парней его возраста в округе мало водилось. Война сильно прошлась... Или гораздо моложе, или старше, но мало. Зато девушек в округе — цветник. И каждой хотелось замуж. В Игнатовке подходящей кандидатуры не нашлось в силу... чудаковатости парня.

— Поясни.

— От природы добряк, — с готовностью ударился в подробности подозреваемый. — Книжный ребёнок. Мир представлял больше по романам и повестям. Читать обожал. К девушкам тоже относился возвышенно, пылинки сдувая. Стихи им ночи напролёт декламировал. За то его многие и сторонились, покручивая пальцем у виска.

— Ну да, непривычно, — согласился боярин. — С деревенскими проще надо, понятнее. Но нежно... А опосля на сеновал?

— Если бы, — поморщился рассказчик. — Туда он не добирался. Боялся разрушить придуманные идеалы. Ограничивался букетиком и чмоком в щёчку на прощанье.