Пыль и грязь. Проржавевшее ведро с погнутой ручкой валяется.

Топот тяжелых ботинок по дощатому полу. Поскрипывают половицы. Выворачивающий душу смрад. Аж глаза режет! Мертвяк в доме. И так уже все понятно. Зачем дальше сунулся? Сам не знаю… Я на секунду.

Перекрученная и затоптанная грязная половица. Жалкая скудная мебелишка. Треснувшая печь. Левая створка подвесного шкафчика раскрыта настежь. Вторая, сорванная — валяется на полу. Рассыпаные макароны и горох. Непочатая пачка соли на боку посреди усеянного мукой стола. Старая небогатая посуда не побита, как ни удивительно.

Жирные и блестящие большие мухи буквально облепили синюшные человеческие останки. Ну и черви, конечно. Белесые и мелкие.

Донельзя распухшее мертвое тело. Казалось — вот-вот, именно сейчас — ка-ак лопнет, забрызгивая все вокруг! Под телом мутная лужа.

Почему не сожрали? Да — не суть. Может лошадью или коровой голод уже утолили, может еще чем. Или командир группы из разумных поторапливал.

Или уже после кто-то из местных вернулся — да здесь и помер. Отчего? Да кто его теперь знает — может сердце не выдержало.

Следом за мной в дом сунулся кто-то еще. Заскрипел половицами. Оборачиваюсь. Эбигайл. Бледно-розовые губы подрагивают, как разрубленные дождевые червяки. Глубоко и часто задышав и этим только усугубив свое состояние — женщина выскакивает во двор. Ничего — проблюется. Надеюсь — кишки не выблюет. Иду следом. Я тоже не извращенец.

На какой предмет вообще вырезали деревеньку? Вопрос на который ответа не будет уже никогда…

И вообще, увиденное что-то очень уж придавило… даже самому странно. Хотя за последнее время еще и не такое повидать довелось.

Лошади, как пропеллерами гиперактивно машут хвостами, отгоняя мух. Неподалеку от калитки на дорожке замечаю некрупный собачий череп.

Все бурьяном в пояс вышиной зарастет вскоре. Уже к середине лета. Дичает планета. Города и окружающие их ближайшие пространства еще будут возделываться, а вдали от них воцарятся тишина и запустение.

Земель, могущих прокормить — много, но численность населения за зиму, скорее всего еще поубавится…

Всё — хватит постапа и хоррора на сегодня. Покопытили отсюда!

— Стой! Валя — вон в том домишке с зелеными воротами кто-то есть. Да не хватайся за топор — он из вменяемых. И поаккуратнее, не спугните человека.

Отстраненно отмечаю охотничий блеск, сверкнувший в глазах Рул…

Бойцы расходятся на две стороны. Через пять минут приводят обнаруженного «партизана».

Абсолютно седой парень, еще не достигший и тридцатника. Только брови и веки с темными ресницами странно и неприятно диссонируют со всем остальным обликом.

Острое, туго обтянутое смуглой кожей лицо. Сероватое от только что пережитого страха.

Глаза пусты. Но не от отсутствия мыслей, а скорее — эмоционально выгоревшие. Хотя — бояться он не разучился. А может это просто единственное оставшееся доступным ему ощущение? Худющий, как из Бухенвальда. Могу поспорить — если снять с него грязную и растянутую, выцветшую футболку болотного оттенка — по четко обрисованным ребрам и ключицам можно наглядно изучать анатомию.

Убедив мужчину в том, что мы не собираемся причинять ему зла, плотно накормив и слегка подпоив — разговорили парня. «Разморозили».

Рассказывает рвано — явно все еще находясь под впечатлением:

— Я здесь еще в детстве все вдоль и поперек исходил. Каждый куст знаю и потому охренел, когда эту штуковину увидел. Заинтересовался. Решил осмотреть. А тут они… Упыри! Спрятался, где успел. Сдуру на дерево влез — есть там старый-старый дуб. Здоровенный. И все видел, — блестнув глазами, он ознобисто передергивается и замолкает.

«Давай». — киваю Шептуну. Парень булькает фляжкой. Закуривает.

— Я, короче — на дереве. Почти на самый верх забрался со страху. А они вокруг…

Беснуются! Долго. Страшно. Сутки. Потом вторые. А мне — никак. Не уйти. Везде они. Куда ни глянь. Уходили, приходили — то одни, то другие. Но основная масса никуда не трогалась. Потом один приволок несколько голов. Потом следующий. Потом еще и еще — я их уже не считал. Высыпа́ли на постамент. Остальные что-то выли. Пи…дец как страшно! А потом начали мочить друг-дружку. Те — которые головы притащили. Типа — самого крутого выбирали. Остальные не мешали — только подвывали. Жуть, сука!

Потом один — всех кто против вышел — победил. Не осталось у него соперников. Остальные попадали головами в землю. Жопами кверху. Типа — признали его главным. Ну — я так понимал. Представляешь? Куда глаз не кинь — везде их спины на земле. Как меня самого в разуме оставило? — он протягивает руку с подрагивающими грязными пальцами за следующей сигаретой, — А этот, который главным стал — начал тем, кто перед ним распростерся — глотки вскрывать. По какой системе не понял — да кажись ее и не было там. просто шел между тел и резал. Пятерых пройдет — шестого раполосует. Потом через одного переступит, а второго кончит. Потом десяток минует и сразу двоих подряд приговорит. А они даже не сопротивлялись! Представляете! Как должное принимали! В общем — кончал он их чуть ли не полдня, наверное. До заката.

Ну, а как солнце зашло — у них другая тема началась. Они вокруг этого кристалла столпились и сами подходили по одному, на кого главный укажет. И он им уже прямо на постаменте горляки резал. А кровь в чашу или купель — шестерки сливали. Этот кристалл в оконцовке даже засветился изнутри. А может мне показалось. Я не в себе был. Главное они сами подходили — даже, как будто радостно! А остальные бурчали одобрительно. Гудели! Страшно! И камень гудел. А может, тоже показалось. А потом главный прямо в той купели с кровищей — как в ванной лег и отключился… Долго спал. Остальные все тоже рубанулись… Про «змеиные свадьбы» слышал? В интернете смотрели? А я как-то раз — даже в реале на болотах видел! Кубло, бля! Так вот — тут такое же, только в миллион раз жутче!

Он снова прикладывается к фляжке. От ломтя вяленного мяса, предложенного «на закусить» — парень не отказывается, но прибирает его в свой замызганный рюкзак, «на потом». Благодарит кивком.

— Я еще долго — наверное несколько часов, не решался попытаться уйти. Дрожал так, что казалось, аж дерево качалось. Но потом понял — сейчас или никогда! Выбирался очень долго — чуть не по воздуху шагал. Они везде! Но видать, уберег меня кто-то…

— Место, где эта хрень стоит — покажешь? — азартно раздувает ноздри Рул.

Впрочем как и все мы сейчас, наверное.

— Нет! Обьяснить — обьясню, тут недалеко — сами легко найдете, а большего не просите…

— Рассказывай!

Парень достает из чехла большой нож-свинокол и начинает его острием чертить на земле «карту» окрестностей.

— Охрана там большая? Засады или заставы на подступах есть?

— Откуда мне знать! Я теперь в том направлении даже дышать боюсь…

Лежим в траве на обратной стороне невысокого холма на склоне у вершины — неподалеку от «места темной силы». Та штуковина — действительно похожа на большой кристалл. Высотой примерно по второй этаж. Темный. Непрозрачный и матовый. Какой-то зловещий, что ли. И «живой»!

Погода «шепчет». Солнечно и ярко. В безветренном и тихом, прозрачном воздухе разлито тепло, но оно еще не достигло полуденного жара. Даже роса еще кое-где не испарилась. Посверкивает алмазно-искристо и радостно. Эх, сейчас бы опрокинуться на спину и валяться, тупо и бездумно глазея в синь высокого ясного неба. Вдыхая хмельные ароматы подступающего лета и разнотравья — которыми сколько не наполняй ноздри и легкие — все равно впрок не надышишься… Зато перед смертью — возможно именно их и вспомнишь…

Чего это меня опять в такие размышлизмы потянуло? Тьфу. Накатило просто. Угу. Главное — вовремя!

Пестрая бабочка фестивально-оранжевого оттенка, безбоязненно садится на черный корпус бинокля, примявший траву. Концептуальненько картинка смотрится!

В лесу за спиной — короткими очередями долбит неуемный дятел. Хорошо хоть он, а не кукушка-пророчица вещает! А то я что-то слишком часто задумываться не о том стал. Пригрузился бы как пить дать.