За первое место на планете в достижении 200 очков одной из характеристик я, помнится — дополнительную тридцатку выхватил!

Что на этот раз? Вечером узнаю.

Только вот, насколько великую часть всей ценной информации, стоит открывать союзнику — большой вопрос. Подумаю, пока в дороге.

На передней повозке Шептун фазаном токует перед своей женщиной — мышью. Амазонка устало привалилась к плечу. Нагулялась девонька! Данька украдкой, нет-нет — да и поглядывает в сторону Маши. «А ну как — передумает? А может, потом когда-нибудь?» Мне бы твои заботы, Гаврошик! И годы. Эх, и где мои семнадцать лет? Впрочем, мне и в своих — пока вполне комфортно. А до старости — еще далеко. Да и дожить надо.

Теплый ветер ласково ерошит подсыхающие волосы. Жадно раздувая ноздри, полной грудью вбираю чистые и резкие с горчинкой ароматы, просыпающейся после спячки природы. А ведь и впрямь — совсем уже весна, мать её! Хорошо-то как!

Пахом досадливо кхекает и сердито дергает своей пегой и куцей жиденькой бороденкой.

— Облом у нас, похоже, — громко сплевывает сутулый, — Принесло же их!

— Ага. Нарисовались! Ни раньше, ни позже. Оба двое, как с картинки.

Заметно погрустнев лицами, уроды коротко переглянулись. Как говорится: прямо на глазах — подзавяли и подсдулись в своем хмельном кураже, еще минуту назад прямо до краев переполнявшем обоих. Длинный явно хотел еще что-то добавить. Персонально для Птицы. Но коротко глянув в её сторону — не стал, сдержался. Только с внезапным непонятным равнодушием обойдя Ленку, придвинулся поближе к своему товарищу.

Пашка ткнулся ей в ногу, протянул ключи и что-то пролопотал на своем непонятном детском языке. Вздохнув, Птица снова подхватила брата уставшими, очень неслабо дрожащими руками и крепко прижала к груди.

Приблизившиеся всадники остановили своих коней в нескольких шагах от Ленки и двух уродов. И впрямь оказавшись мужиком и девушкой. Оба остались в седлах. Без проявлений каких-либо эмоций оглядели присутствующих, ненадолго задержав взгляды на Ленке и Пашке. Тоже переглянулись.

— О, соседи пожаловали! Категорически приветствую! — с фальшивой бодростью и наигранным показушным радушием, обратился к новоприбывшей парочке щербатый, — Каким ветрами, с утра пораньше? Как жизнь, Шептун? Герда?

— Полна вопросов, — звонким, по-мужски твердым, но приятным голосом, ответила за обоих всадница, — И сейчас они все — в основном к вам.

Её «точеная» стройная фигурка смотрелась в седле органично — как влитая! Уверенный пользователь опознавался с полувзгляда. В плавных движениях молодой женщины ощущались ловкость и сила.

Под седлом у девушки пижонская и понтовитая — серая в яблоках, молодая любопытная и игривая кобыла. Очень красивая. Как и хозяйка.

— Какие вопросы, коллеги? — вскинулся было сутулый дрищ, но уловив движение напарника, оборвался. В диалог вступил остроглазый Пахом.

— Шептун, мое уважение! — он приветственно слегка наклонил голову в сторону всадника, — Я извиняюсь, но ты бы обьяснил вашей уважаемой, но юной подруге за то: что чтобы вопросы задавать — надо основания на то иметь.

Да, брось — Пахом ведь, кажется? — небрежно машет широкой ладонью в беспалой перчатке, тот — кого называли Шептуном, — Не тот случай. По фене мурчать, тут с тобой никто не собирается. Чай, не на лагерном разборе. Так что подсократи распальцовку. Пока пальцы целы… Что за дети? — слегка ленивая и уверенная вальяжность в его голосе внезапно сменяется жестким и требовательным ожиданием немедленного ответа.

Только что иронично — насмешливый взгляд, мгновенно замерз и обледенел. Глубокие и умные, ясные глаза излучают серый холод ноября.

Его спутница наоборот, буквально обжигает тандем несостоявшихся хозяев Ленкиной жизни — яростно бушующим в глубине зрачков, раскаленным темно-синим опасным пламенем. Весьма жутковатым! Прямо инфернальным каким-то. Чувствуется, что ей просто не терпится — выплеснуть этот внутренний жар наружу. Но пока девушка сдерживалась. Совершенно ровным, безразличным и равнодушным, но пугающим именно своей вкрадчивостью голосом спросила:

— Шептун задал вопрос. Раз уж со мной говорить тебе не по масти, авторитетный ты наш, — она громко, по-кошачьи презрительно фыркнула, — так ответь ему. С уважением! — еще более издевательский смешок, — Он, если ты не понял, поинтересовался, что это за девушка и ребенок. И еще он желает знать, что вы вообще тут делаете? И в курсе ли этих ваших движений, Зимний?

Да они неплохо знакомы с этими бабуинами, оказывается. Но, несмотря на этот факт: ощущение доверия, испытываемое Ленкой Птицей к этой красивой молодой женщине с суровыми повадками валькирии — ни на миг не поколебалось. Бывает такое. Встречаешь человека первый раз и возможно не в самом лучшем обществе и виде, но вдруг испытываешь к нему необьяснимую симпатию и понимаешь, что гадостей с его стороны, точно можно не опасаться…

Ленка непроизвольно передвинулась чуть поближе к двум всадникам.

— Иди уже сюда, подруга, — заметила её осторожный и несмелый маневр наездница, — Давай мелкого подержу. Не стесняйся — вижу, что устала. Пойдешь ко мне, синеглазый? — обратилась она уже к Пашке, — Ну, не бойся! На лошадке с теткой покатаешься. И с шоколадкой. Пойдешь? Где тут у меня вкусный «Сникерс» — то?

Пашка в раздумьях засовывает в рот грязный палец и задумчиво оглядывается на Ленку.

— Иди не бойся, — свойски и ободряюще подмигнул Ленке мужчина. И улыбнулся Пашке разгладившимся и снова потеплевшим лицом.

Птица уже гораздо смелее и внимательнее глянула на него.

Уже в весьма приличных годах, явно не моложе Пахома. Изрядно «пожеванное», но опрятное, чисто выбритое и умное, живое и ироничное лицо с твердым, жестким и четким рисунком губ и крепким подбородком. С быстрым, опасным, тоже жестким, но не отталкивающим, «повидавшим» взглядом — бывалого и «тертого» мужика. Даже юной неискушенной Птице было хорошо понятно, что человек перед ней, невзирая на свои далеко не юные годы и все пережитые многочисленные излишества и злоупотребления — весьма быстрый, крепкий телом, очень сильный и до жути «резкий». Смертельно опасный! Но не для всех. Не для них с братом — уж точно.

Длинноволосый, русый и ясноглазый. Внешностью и повадками, чем-то неуловимо напоминающий Пса. Не собаку, а Григора Клигана из «Игр престолов», которые не на шутку фанатеющая по этому сериалу Ленка, раз десять точно пересматривала.

— Ну так что? Я правильно понял, для чего вы за этой девочкой в чисто поле усвистели? Мы же вас еще от самых домов заприметили… спортсмены.

Пахом недобро и очень колюче зыркнул в сторону Ленки с Пашкой. Катанул желваками под щетиной, скривился и прищурился — словно подыскивая правильные слова.

— Да о чем с ними говорить, Валя? — удивилась девушка, водружая на седло перед собой Пашку, несколько опасливо втянувшего головенку в плечи, — Все же и без слов понятно. У гамадрилов брачный сезон открылся! — она стопроцентно ощущала себя хозяйкой положения. И видно — имела на то серьезные основания, а не блефовала: играя в разговор графини с пьяным садовником. Это тоже чувствовалось.

— Да чё ты лепишь, Герда — мы её даже не тронули! — от души приложившись к фляге, возмущенно, но впрочем без особой борзости, снова открывает свой щербатый рот лупоглазый. — Все живы и здоровы, пострадавших нет — какие проблемы? Коньяку, кстати, не хотите? Хороший! Дорогой!

— Ты его как будто за деньги покупал, — негромко, чтобы не напугать ребенка, засмеялась девушка, — поди, впервые слаще боярки что-то, только сейчас попробовал? Всю прошлую-то жизнь, по-любому — всякий шмурдяк стекломойный жрал. Так что — не корчь из себя лорда. Не твое это.

Её смех был мягким и мелодичным, но каким-то очень уж непростым. Скрывалось в его глубинах нечто весьма и весьма опасное. Словно острейший клинок, глубоко спрятанный в ворохе шелка. Или лезвие бритвы в пушистых хлопьях ваты.