Вообще, всем своим обликом: вкрадчивым голосом, повадками и пластикой — та, что называлась Гердой, была весьма схожа с пантерой. Королевой джунглей. Уверенной, грациозной, очень красивой — даже величественной и непредсказуемо жутко опасной. Багирой!

И это не было исполнением заученной роли или следованием имиджу. Не являлось отыгрышем образа. Это находилось внутри нее. И улавливалось на расстоянии. Абсолютно безошибочно. Даже Птица со своим не шибко богатым житейским опытом ощущала его флюиды.

— Не пойму, какие проблемы, Герда? — молодого, похоже, весьма задели её последние слова, — Мы под Зимним ходим. Ты под Гораном лежишь. Какие промеж нами могут быть вопросы? То, что тебя Горан пашет — это всего лишь… — видимо, обида и приличная коньячная доза придали пучеглазому решительности, но оказались недостаточными, чтобы наградить его вовсе уж безрассудной храбростью. Не договорив, щербатый резко оборвался на полуфразе.

«А голос-то — вон как подсёкся» — отметила Ленка. И аккуратно, уже вполне себе доверчиво, передвинулась еще ближе к девушке — пантере и «Псу» — Шептуну. Лошадей же — Птица с детства не боялась совершенно.

— Ох и напрасно ты так, Чалый. Не стоило! Уж поверь на слово! Мы с Гердой с самого начала вместе. С первого дня. Она и без Горана, таких как ты — на раз перекусывает. Да и меня огорчать — тоже очень неразумно с твоей стороны, — тем временем отреагировал на речь длиннорукого Шептун, уверенно направляя своего коня между девушкой и уродами, — а то, видишь ли, дружище — я ведь могу и сам огорчиться… не дожидаясь Горана. Мне уже пора начинать? — он до того весомо надавил на лупоглазого взглядом своих — сейчас узких и безжалостно — равнодушных, как смотровые щели танка, глаз, что выдержать подобный взгляд наверное мало кто смог бы. Широко и хищно раздувающиеся крылья длинного носа — подкрепляли угрожающее впечатление.

Обезьянорукий отвел глаза в сторону. Буркнул.

— Чё ты — меня на измену садишь?

— Да что ты! Предупреждаю просто. По доброте душевной. Для твоего же блага. Наш старший — её мужик. Ну, ты это знаешь. А он очень негативно относится к проявлению неуважения в сторону своей женщины. Оценивает подобное, как неуважение к самому себе. Ты же видел Горана в деле, Чалый? Всерьез хочешь с ним пободаться, что ли? Да и ещё — он ко всему прочему, мой брат. Пусть не по-крови, но по-жизни. Мне продолжать?

— Да, че ты реально гонишь, Шептун?! Обоснуй свою предьяву! Мы эту малолетку — даже пальцем не тронули! Отвечаю! Пусть сама подтвердит… Скажи им! — злобно сверкнув глазами в сторону Птицы, вдруг решился вступить в диалог Пахом.

— Ну что ты, как Шварценеггер в кино про ихних мусоров, право слово? «Какие ваши доказательства?» Даже не смешно! — с абсолютно нескрываемым сарказмом едко усмехнулся Шептун.

— Все, хорош! — решительно подвела итог дебатам, девушка, — Гоу до поселка! Там на месте все наши дела и порешаем. И все вопросы закроем.

Ну что, приматы озабоченные, — вновь оглядев Ленкиных недавних преследователей с бесстрастным равнодушием белой акулы, согласился с её предложением Шептун, — айда до поселка. Вы впереди двигайте. Мы следом. Ну, форвертс зольдатен! Чем шнель — тем гут!

Сказано это было почти дружелюбно и довольно безобидно, но так, что всем присутствующим стала понятна полная бессмысленность попыток отказаться от предложенной прогулки. Более того, подобная линия поведения явно была чревата последствиями. Какими? Однозначно — не самыми радужными. Это понималось безошибочно. Кожей. Нутром, если хотите.

По дороге, совсем позабыв о недавней дикой усталости, бодро шагающая у стремени спасительницы Птица — выложила этим двоим, пришедшим с восхода, всю их с братом невеликую и невеселую историю.

— Ясно все с вами. К нам пойдешь жить, — выслушав Ленку до конца, взмахнула своей красивой челкой Герда. Не то спросила — не то проинформировала. — А отец может еще и обьявится. Соседям скажешь — где вас искать, если что. И в квартире на стене напишешь. Глядишь и встретитесь.

Ленка была совершенно не против — «пойти жить» к этим симпатичным ей людям, но для соблюдения светских приличий, она все же сочла необходимым поинтересоваться:

— А «к вам» — это куда? Далеко?

— В город солнца! — весело хмыкнул Шептун, снова подмигивая ей. — Не переживай, красавица — там по полям бегать не придется. Все у вас с братом будет хорошо.

На что хорошо воспитанная Ленка поспешила заверить своих спасителей, что она нисколько в этом и не сомневается. И тут спохватилась, что до сих пор даже не поблагодарила их. Уже приоткрыла было рот… и поняла, что им сейчас не до её благодарности.

На не особенно просторном асфальтированном пятаке, перед единственным в их небольшом поселке магазином, столпились практически все оставшиеся здесь местные жители. Среди, по большей части, насупленных и хмурых физиономий поселковых аборигенов — маячило с десяток новых, незнакомых и не столь эмоциональных лиц.

Пришлые сразу бросались в глаза не только тем, что были раньше незнакомы Ленке, а прежде всего своим внешним видом и экипировкой. Ну и поведением, конечно. Эти люди явно ощущали себя вполне уверенно и почти как дома. Да и держались они — как одна сплоченная группа. Не то что местные мужики, хоть и сто лет знакомые, но все равно — даже в толпе остававшиеся одиночками, замкнутыми сугубо на свои семьи.

В руках или за спиной у каждого из незнакомцев, имелся однотипный черный щит, с натрафареченной белой эмблемой смерти в балахоне и с косой, закрепленной на стволе автомата. Все до единого в бронежилетах с тем же, волей — неволей, притягивающим взгляды логотипом, на спине и груди. У двоих из чужаков, поверх брони красовались еще и стильные кожаные косухи с рисунком только на спине. Совершенно идентичные тем, что были одеты на Шептуне и Герде. «Сыны Анархии» — перевела надпись с английского Ленка. Что-то об этих «сынах» — она уже точно раньше слышала от соседей. А вот что?

Толпа, собравшаяся у давно опустевшего, заброшенного магазина, мерно гудела, обсуждая или выясняя что-то, видно — весьма важное. Оживленно и многоголосо. Но негромко. Услышав цоканье коней, вступивших на асфальтированную поверхность, — люди замолкали и настороженно поворачивали в их сторону угрюмые лица. Стало совсем тихо. Только копыта сочно шлепали по лужам, да старые качели неподалеку — монотонно ржаво поскрипывали на озорном весеннем ветру.

— Нурлан? — с требовательными и вопросительными командирскими интонациями обратилась Герда к парню азиатской внешности, двинувшемуся в их направлении через проворно расступавшуюся перед ним толпу.

Выбравшийся из людской кучи парень оказался поджарым, среднего роста и с худощавыми длинными ногами колесом. Лет двадцати пяти — тридцати. С совершенно неэмоциональным, но несмотря на это — приятным, если не сказать смазливым, лицом и желтовато — черными, бесстрастными и загадочными, хищными рысьими глазами.

Несмотря на свои забавно выгнутые ноги, молодой мужчина с почти балетной пластичной легкостью, прямо-таки танцующе приблизился — переместился к прибывшим.

— Двух мужиков и парнишку молоденького — они кончили. Да еще одного дядьку старого рубанули. Но тот вроде еще живой пока… может и не помрет. Еще женщину и девчонку — совсем еще малолетку: насиловали — как раз, когда мы появились. В общем: троих из семи мы захомутали. Там вон они. — Он коротко мотнул головой с блестящими, черными как антрацит волосами в сторону эпицентра внимания всех здесь собравшихся, — А с этими что? — азиат перевел раскосые темные глаза на Пахома и лупоглазого.

— А тоже, что и с теми, — пронзительно сверкнула льдистой синевой глаз Герда, — Наши как?

— Все в строю. Без потерь. Даже без царапины. Эти черти — такого хода от нас явно не ожидали. «Союзники» ведь! Ну, и я без разговоров и призывов: «прекратить противоправные действия», обошелся. Как-никак уже не мент, — он усмехается, — Огляделись — оценили обстановку и сразу их в ножи взяли. Без пустых базаров. А о чем тут говорить-то? — Нурлан вопросительно смотрит на девушку, явно ожидая её оценки своим действиям.