— Нет, — резко выдохнув, с вызовом поднимает глаза на меня… Ох, ё! — Хочу сама себя и мелких защитить, если что опять начнется. Противно и мерзко — на четырех точках стоять, пока тебя в пятую какие-то выродки имеют. Да и остальным не брезгуют. Так — вам мои мотивы, понятнее?

— Тихо, тихо, девочка. Всё, всё, не хотел обидеть, извини, если ненароком напомнил не о том, — примирительно выставляю развернутые ладони, — Мир, красивая?

Кивает, опустив голову. И все же успевает исподлобья стрельнуть глазами на звук слова: «красивая». Ишь ты — роковуха соплюшная. Снайперша малолетняя! Но — хороша чертовка!

— Ладно. Для начала, пока в караул с бойцами, усилением походите. И на тренировки. Они теперь для вас, ну и тех, кто не занят, каждый день проводиться будут. Всё ясно? Вопросы? Идите отдыхать тогда. Завтра выберем время и предметно порешаем. Всё — отбой по гарнизону. Спокойной ночи.

Удаляются довольные. Лизхен, с полуоборота — производит ещё один выстрел: «в разлуку», в моем направлении. Мной демонстративно не замеченный.

— Дело не моё, Егор, но поверь старому кобелю — ты попал! Запала она, по-ходу, конкретно. Сразу видно, — до ушей ощеривается Шептун, — А такие красивые — они, ужас какие настырные. Пока тебя не завалит — не успокоится. Главное, чтобы до Ольги не дошло.

— Отгребись — дурная жизнь. С Соней разберись, а потом к людям приставай.

— А чё, Соня-то?

— Да, тоже заметно, неровно в сторону твоего перегара дышит. Или нет?

— Да, хз. Вроде что-то есть. Но как-то неконкретно.

— А ты сам-то, к ней как?

— Да, я бы только — «за», был…

— А чего тогда вату катаешь? Женщина интеллигентная и не испорченная, вниманием не избалованная — с твоей стороны хода ждёт. Точно тебе говорю! О, глянь — легка на помине…

— Мужчины! Стол накрыт — только вас ждём. Егор Владимирович, Валентин Федорович — пойдемте уже.

— А ты чё: «Федорыч»?

— Ну, да, а чё?

— Да — ни «чё». А она-то, откуда знает?

— Интеллигентная женщина, сам же сказал. Сразу поинтересовалась- не то, что некоторые.

— А, ну да, ну да! Да не толкайся ты — в дверь нормально не пройти! Бугай…

Посидели неплохо. Накидались изрядно. Ибо: обрели и флаг и родину. Теперь этот бывший детский приют для беспризорников и есть наша родина в новом мире. Больше, чем родина! Семья! А все обитатели этой территории — братья и сестры! Ну и племянники — шпанюки малолетние.

Так что и думать не моги, Егорка! Никакого инцеста! Радовались все: и гордый собой художник и Амазонка и Долгий с Михайловной и тихий, смущенный, не привыкший к дружеским посиделкам, Чера. Коварный Шептун, даже ухитрился споить непьющую Соню. Чера, недолго посидев с народом, ушел добровольцем на крышу — службу тащить. Не привык ещё пацан с людьми за столом на равных сидеть и ложкой без дырки пользоваться… Измена его пока подпирает. Ничего: попустит со временем, перемелется.

Я не осмысливая, покивал головой на очередную здравицу спасителю детей и новому вождю нового племени, от смешно таращившей глаза, пьяной пищащей мыши — Сони. Ещё бокал сухого и она меня прижизненно канонизирует, похоже. Укоризненно глянул на трезвехонького художника. Тот, всей мордой демонстрируя непонимание и невиновность изображает пантомиму в стиле: «Не виноватая — я, он — сам пришел!»

Ну-ну! Порезвись, кисонька. Смотри только в хомут тесный и жесткий, волосатую бестолковку не засунь, по своей же доброй воле и неискушенности. Такие мыши серые, случается, любого котяру — на раз, делают. Легко! За рога и в стойло! Хотя, зря я так, наверное: Шептун, мужчина видный и по трезвой молодости, видать был еше тем ходоком! К тому же — чай не слесарь какой, прозаический, а художник романтический! И помело правильно подвешено. Бабы в штабеля сами укладывались, поди. Этот гусь ещё и тебя, Егорка, многому научить сможет.

Угу. Ох, и кто бы меня, сиротинушку — иному научил. Как дальше жить на свете этом, с грузом тяжким, навалившимся на плечи молодецкие нежданно — негаданно? Ведь хотел лишь: из добрых молодцев ватагу невеликую, но удалую собрать, да и промышлять силушкой богатырской, как получится. А оно — эвона, как обернулось-то. Племя, вождь, народ, дети… А оно мне надо?

Я пил со всеми и разговаривал сам с собой. Хочу я проходить это испытание? Властью и очень весомой ответственностью? Смогу? Быть вождем — и умудриться остаться самим собой, вряд ли получится. Это жёсткое испытание, за всю историю существования человечества, смогли пройти и выдержать лишь единицы. И то — не факт. История — проститутка! Она слишком о многом не договаривает. Ведь её, как известно — пишут победители. Ну и само-собой: кто кормит девку — тот её и танцует. Чего-то не прельщает меня доля правителя. Совсем не вставляет. Не моё! Но видимо, жизнь пока не оставляет иного выбора. Нет, выбор конечно — существует всегда. В любой ситуации. В любой! Если нельзя отскочить в сторону, то всегда можно исхитрившись как-нибудь, размозжить себе башку, и пох, что тут после тебя дальше будет. Я выпиливаюсь, а вы тут разбирайтесь сами. «Остановите землю — я, сойду». И, к слову, это совсем не обязательно является проявлением слабости. Чаще — наоборот, проявлением силы и мужества.

Даже для тех, кому убеждения или принципы не позволяют самому закрыть предьявленный жизнью счет — варианты имеются. Ввязаться в неравный бой — где это успешно сделают без твоего участия. Таким образом можно даже остаться на скрижалях истории и человеческой памяти эпическим героем! Только вот одно «но»: если я не возьму это всё на себя, а заберу Ольгу, к примеру, и уйду в камыши… Что станет с ними — с теми, кто мне уже доверился? Рядом с которыми я дерусь, ем и пью сейчас за одним столом? Ну ты, Егорка — прямо Айболит: «что станется с ними, родными, моими зверями больными?» Да никуда ты уже не денешься, нытик. Сам же знаешь! Знаешь же? Ну а чего тогда, сидишь и сопли жуешь? Жалеешь себя, как девочка. Накати и всё пройдет. Чему быть — тому параллельно.

— Всё будет хорошо, Егорушка! Всё у тебя получится, любимый мой. И у всех нас! Я это точно знаю! И ещё — я тебя люблю, мой бог, мой партнер и белый господин! — девочка — экстрасенс, нежно обхватила мою загруженную голову, повернула к себе и впилась своими прохладными губами в мои. А я, кобель потасканный — ещё попки упругие и аккуратные малолетнии похотливым взглядом провожаю. Вот оно — твое, Егорий! Не просохать девку, придурок!

Народ заделикатничал и с удвоенным интересом продолжил слушать очередную байку художника. Который в предвкушении неизбежного покорения докторши, разошелся и был сегодня в ударе и на кураже. Ну. демиурги тебе в помощь, старый!

День шестой. Глава третья.

Вот, если без особых подробностей и в общих чертах, так мы и прожили эти два дня новой эпохи. Сегодня же, в день шестой от перекроения мира, воинам и добытчикам племени «Сыны анархии» предстоял большой выход в город.

… Оторвавшись друг от друга, мы с бешеной валькирией одновременно покосились на сиротливо позабытый поднос с уже давно остывшим кофе, и на опережение, почти одновременно, взахлеб протароторили: «Кофе варишь — ты…!» Как ковбои — ганфайтеры, в поединке на скорость стрельбы, без которого не обходится ни один путний дикозападный вестерн.

… Двое посреди залитой солнцем пустынной городской площади между салуном и церковью… ну, вы знаете… Моё кунгфу оказалось лучше, чем её кунгфу и девочка — самурай, как порядочная, поплелась варить кофе ликующему победителю. Ну и заодно себе красивой и немного растрепанной. Ворча, правда что-то: "о тех неотёсанных мужланах, кто мог бы и сам очень даже прекрасно сварить кофе для двоих, проявив джентльменское понимание к тем восхитительным юным леди, кому ещё необходимо, между прочим — привести себя в порядок перед выходом в свет".

— Ты что, ещё и мейкапиться будешь? — искренне удивился я.

— Красота — это оружие похлеще твоего мачете, глупыш! Это страшная сила! Впрочем, зачем и кому я это говорю?