Отложил в сторону.

Со следующего листа на него смотрела кратенькая справочка о Юргене Генслере: кто, откуда, когда приехал в страну. Ясно. При оформлении гражданства пальчики откатывали. В поле зрения правоохранительных органов оборотень не попадал. Маловато...

Второй лист лёг поверх первого.

Инспектор, предвкушая интересное, принялся за третью справку — и не ошибся. С левого верхнего угла бумаги на него смотрело скуластое, некрасивое женское лицо. Волосы собраны на затылке, ничего не выражающие глаза, нос обычный, губы поджаты, подбородок узкий, скошенный...

Взгляд переместился на текст, а губы, словно помогая восприятию, зашептали:

— Салимова Агиля Рахимовна, 1989 года рождения... местная, адрес прилагается... судима за хранение наркотиков условно... кража... три года... ага... магазин с подельницей подломала ночью, судя по фабуле... отмотала полностью, под УДО не попала... Понятно!

Печать, вызывая Антона, активировалась будто сама собой. Памятуя о прошлой своей ошибке, Иванов повторил призыв трижды — как для самого крайнего случая. Призрак возник немедленно.

— Что случилось? — обеспокоенно осматриваясь, первым делом поинтересовался он.

Вместо ответа инспектор протянул другу распечатку с данными той самой, неизвестной с дачи.

Швец схватил бумагу обеими руками и жадно, копируя шевелением губ напарника, начал читать. Через минуту он довольно, хлопнув по листику тыльной стороной ладони, воскликнул:

— Есть! Мы тоже так думали!

Сергей мигом сообразил, что чего-то не знает.

— Объяснись!

Антон, не выпуская лист с мини-досье Салимовой, уселся на стул возле прикроватной тумбочки, закинул ногу на ногу и только тогда, создав себе максимум бытового комфорта, заговорил:

— Сегодня в этот самый центр реабилитации наркоманов наведались. Мутное местечко, я тебе доложу. Ремонтик дешёвенький, койки на соплях держатся, зато у директора и его зама внедорожники размером с маршрутку. Наверняка на федеральном финансировании сидят... Лечение в этой богадельне, как я понял, условно-бесплатное. Имеешь бабло — помогут ломку пережить, не имеешь — сам дурак. В остальном — всем на всё накласть. Вход-выход, как ни странно, свободный; из мер безопасности — один охранник на входе, да и тот спит. Ну да неважно... В общем, выяснилось, что наша Инга действительно находилась в центре на излечении от наркозависимости с марта по июнь текущего года, потом выписалась и свалила на все четыре стороны. Её еле вспомнили, по картотеке искали... Говорят — кроткой мышкой себя вела. Скромной, бесконфликтной. А вот соседкой по палате у неё как раз была эта самая, — тут он заглянул в лист, — Агиля. Имелись и прочие бабы — помещение на шесть коек, но запомнили почему-то только эту. Они постоянно парой ходили, Библию по углам читали. Но к другим с мессианством не лезли, тихо сами в своём котелке варились.

— Уверовали? — не особо удивляясь, уточнил инспектор. — Среди наркоманов это обычное дело. Они любят к Богу обратиться за помощью. На некоторое время истовость молитвы и ощущение внутреннего изменения к лучшему им даже помогают порвать с прошлым, но потом, в девяносто семи случаях из ста, торчки снова срываются во все тяжкие. А виноватым у них тогда становится Бог, который не уберёг от греха. Удобнее наркошам таким способом собственное безволие перед собой оправдывать: мол, если высшие силы не смогли помочь, то куда уж мне, слабому и насквозь больному человеку. Идиотизм в кубе, короче.

Швец показал большой палец.

— Точно. Именно уверовали. И, похоже, даже ухитрились соскочить с иглы. Во всяком случае, выписались из центра они вместе и даже пару раз потом наведывались к знакомым. Данные, к кому именно приходили, у Марека, он как раз сейчас кого-то там отрабатывает.

— А ты?

— А я в центре этом до сих торчу. Невидимым. Слушаю разговоры тамошних обитателей, вникаю. Мы-то своими расспросами сегодня волну подняли — будь здоров! Всем интересно, событий в том мирке мало происходит. Теперь вот повод для свежих сплетен появился... К тому же, сам знаешь, наркоманы — народ очень скрытный, многие с уголовным прошлым; при нас наверняка предпочли отмолчаться, на всякий случай... Вот и решил покрутиться среди них, робко надеясь, что в болтовне между собой те марафетчики что-нибудь интересное вспомнят. Публика эта, особенно в чужих секретах, донельзя осведомлённая... К сожалению, пока пусто, — с грустью заключил Антон. — Ты как? Лечат?

— Лечат, — лаконично подтвердил Сергей, не особо желая обсуждать своё пребывание в клинике.

— Тогда я помчался. Надо сегодня по месту прописки Салимовой успеть наведаться.

Призрак исчез, полный рабочего энтузиазма, а Иванов с тоской снова уставился в окно. Ему хотелось туда, к напарнику, занять себя действительно нужным и важным делом, а не шляться по врачам в мягких тапочках. От такого скучного самокопания его отвлекла вошедшая без стука кицунэ:

— Вот, — продемонстрировала она большой, в треть её роста, пакет. — Я тебе покушать немножко принесла. Компот, как ты просил, немножко курочки, апельсинчики...

И тут инспектора скрутил приступ хохота. Да такой сильный, что он завалился на кровать и схватился руками за живот, не в силах вымолвить ни слова. Из глаз брызнули слёзы.

— Ты чего? — недовольно, насуплено поинтересовалась девушка, которой такая разительная перемена настроения была решительно непонятна. — Чего, как конь, ржёшь?!

Сергей честно попытался ответить, но не смог — помешал новый, сильнее первого, приступ смеха. Всё, на что его хватило — трясущейся рукой указать на холодильник.

Ничего не понимающая домовая с яростью подбежала к почти двухметровой фабрике холода, распахнула дверцу, возмущённо открыла ротик и... рассмеялась. Искренне, уронив на пол принесённый аж из самого дома пакет, и тоже схватившись за живот.

Открывшаяся Машиному взгляду картина была поистине прекрасна: на центральной полочке, одиноко, высилась солидная горка из злополучных апельсинов. К ранее полученным от Марека и Эллы фруктам сегодня добавились ещё два, выданные каждому пациенту на обед в качестве десерта.

— А самое... — кое-как выдавливал из себя Иванов в перерывах между безудержным ржанием, — смешное... я их... не... люблю... Мандарины вкуснее...

Следующий день оказался практически точной копией предыдущего: побудка, процедурная, Лерд, таблетки, утром и в обед капельницы. Вот только с беготнёй по кабинетам стало проще — уже после обеда доктора от нового пациента отстали, предоставив его самому себе. Сергей, пользуясь случаем, с удовольствием завалился в кровать и проспал до вечера.

Единственной неприятностью, омрачающей спокойное пребывание в клинике, оказалась та самая тётка с тростью. Она с завидным постоянством попадалась инспектору на глаза и каждый раз старалась с ним заговорить, да настырно так — словно он ей деньги был должен!

Иванов быстро сообразил, что эта, весьма потасканная особа, к его персоне не то чтобы клеится, желая молодого тела, а, скорее играет с ним от скуки. Мнит себя этакой кошечкой, у которой в лапках зажата ещё живая, трепыхающаяся канарейка. Выпустит коготки — посмотрит, как пленница задрожит в ужасе, насладится страхом и превосходством. Потом обратно втянет, давая птичке успокоиться немного. Потом опять выпустит... Веселье такое, своеобразное.

До открытого преследования дело пока не дошло, однако лёгкая паранойя на горизонте уже замаячила.

...Вечер немного разнообразил больничную рутину. Ненадолго заехала в гости Элла, потом пришла Маша, традиционно сетуя на недоеденные котлетки и недопитый компот, затем и Марек с Антоном подтянулись.

Последние первым делом, не особо вдаваясь в малозначимые подробности, изложили биографию Салимовой. Неинтересное прошлое у Агили оказалась, во многом сходное с судьбой Инги.