Ерунда все! Но как же… хочется.

Переплакав, я взяла зеркало в руки и внимательно вгляделась в него — худое бледное лицо, вокруг глаз — синяки… Чуть бы еще поправиться — и Маритт будет совсем похожа на меня — ту, но только молодую. Почти одно лицо, но волосы у неё роскошнее. Прелесть, что за волосы… медленно стянула я с волос косынку. Вороное богатство рассыпалось по плечам блестящим водопадом. Сильно! Экология, скорее всего… А вот губы бледные.

Здесь даже мужчины иногда пользовались косметикой — Астор дю Белли точно подкрашивал свои бледные старческие губы. Дамы еще красили ресницы, белили лицо… Вопрос — из чего сделана эта косметика, что там в составе? Я рискнула бы использовать только рисовую пудру, а в помаде — кармин, как краситель. Хоть и добывают его из жуков. И еще растительное масло, белок, простокваша, мед… Остальное, сложно выдуманное — яд ядский. Те же ртуть, свинец, уксус, алебастр…

Расчесав локоны, я крутнулась перед зеркалом — красиво, гадство! И, вздохнув, снова связала их в низкий хвост. Еще раз осмотрелась вокруг… не дурью маяться нужно было, а выяснить кому я всем этим обязана.

На этот вопрос ответил Дешам, обеспокоено заглядывая в мои покрасневшие глаза:

— Почему было не спросить раньше? Бояться тут нечего — палатку не могли поставить без разрешения командира, а остальное… я не знаю, Мари. Оттуда же? Ожаро ездил в ближайший город, и я попросил его купить для вас постель. Не благодарите — это недорого. Зачем? У вас шея исколота сеном… думаю — все тело тоже. Зеркало? Спросите Ланса. Но выбирал его Ожаро. Вам понравилось?

— Поблагодарю, — с улыбкой развернулась я в сторону лазарета, — и крошку Ланса и Ожаро.

— Приходил вестовой — завтра нас с вами вызывает… приглашает к себе командир, — остановил меня доктор, — вы, кажется, мечтали о кофе? Можно будет спросить, он тоже любитель. Мари… я не представляю — о чем речь пойдет… но вы помните, о чем я просил? Вы уже и так привлекли излишнее внимание.

— Обещаю вести себя правильно. И, Жак… — тюкнуло вдруг мне в голову, — а скажите — у Ожаро тоже чистая наложница? Это я к тому, что… — отвернулась я, не представляя себе, что сказать дальше.

— Безусловно, Мари, — спокойно смотрел на меня Дешам, — Ожаро чист. Так же, как и вы, я думаю.

— А у вас? — неловко бормотала я.

— У меня семья в Корматэне — жена и трое детей. Полковник снял там для них домик. В полку нужен был врач. Далековато… но я бываю.

— Хотелось бы увидеть вашу семью, — загорелась и одновременно затосковала я. Семья… семья, это круто.

— Кто знает…? — загадочно ответило на мой вопрос начальство.

И какого я вдруг…? — думалось, пока раскладывала в лазарете отрезы кисеи, пучки корпии, бутыльки с маслом, а потом прятала у себя в сундуке вожделенные, уже обрезанные и подшитые подштанники. В углу пристраивала плотно прикрытый крышкой большой котелок с комками голубой плесени внутри…

Образ заботливого су-лейтенанта, яркой вспышкой пронесшийся в мозгу после слов Дешама о подарках, вдруг резко побледнел и померк. Куда-то не туда меня потянуло и не того захотелось. Да и не смотрел он на меня никогда… так. Действовал грамотно и целеустремленно, но без души. И вообще пора уже понимать — никто мне ничего не должен. Никто здесь не живет мечтами сделать Маню счастливой.

Ну что? — даже посмеивалась я — не Ожаро, значит? Если мысль была, но отвернуло от неё из-за какой-то мелочи… Значит просто не моё. Значит будем искать своё пальто. С перламутровыми пуговицами, блин…

Сегодня я многое поняла. И то, что мужчины здесь продукт своего времени — тоже. Даже безусловно лучший из них — Дешам. Все они тоже состоят из своих привычек, у них свой, устоявшийся и привычный уже образ жизни и мыслей. А если он сложился давно и им в нем комфортно и безопасно… Может быть так, что он единственно верный.

Значит, сказки точно ждать не стоит… Тем более, всеми силами прячась от нее. Нужно привести себя в порядок и искать свой угол — настоящий, а не парусиновый.

И наконец посмотреть правде в глаза — мужчины здесь никогда не смогут отвечать моим запросам. Просто потому, что мне есть с кем сравнивать. Но это тоже… — гнать из себя и нещадно! Культивировать в себе то, из-за чего уже умерла один раз, точно не стоит. Тосковать я больше не стану — до смерти, во всяком случае. Нужно выживать и делать это решительнее, а не плывя по течению.

Слова Дешама о ребенке больше испугали, чем всколыхнули надежды или как там…? Бли-ин! Я поймала себя на том, что уже и думаю, как они — с переподвывертом.

Маритт была истощена и долго болела. О регулярном цикле речи не шло, все только-только начало приходить в норму… Грудь увеличилась — да, но я вся чуть поправилась и округлилась — просто ожила, вернулась к жизни. Думать о ребенке сейчас не хотелось — слишком это серьезно и ответственность огромная. Тут нужно мыслить рационально и по делу — по факту. Но если — да…?

Перинка была мягкой, подушка и все белье пахло цветочной отдушкой… За тонкой стеной звучали грубые мужские голоса, какие-то еще звуки — я привыкла уже и воспринимала их единым целым. Так же не зацикливалась когда-то на шуме города — привычном и знакомом. Ладно… будет день — будет пища.

Безансон уютно расположился в крутой излучине реки Ду. Тесно зажатая между горных хребтов Альп и Юры, река делала поворот, образуя почти закрытую петлю. Именно в ней еще во времена Римской империи и образовался город, который когда-то назовут самым зеленым городом Франции.

Еще Людовик XIV приказал возвести на возвышенности над городом грандиозную крепость. Строительство продолжалось почти тридцать лет и к 1753 году, кроме цитадели Вобана, были построены еще и многочисленные казармы, где располагались войска Франции, призванные защитить от посягательств недавнее приобретение королевства — слившиеся в провинцию Франш-Конте графство и герцогство Бургундские.

Наместник короля представлял в Безансоне его персону и должен был всеми силами склонять население к лояльности Франции, способствуя процветанию края. Целая череда наместников… И вот один из них не то, что не делал того, что должен… Вельможа, назначенный по протекции людей, имеющих влияние на короля, казалось, целенаправленно разваливал то, что строилось до него долгие годы…

Граф Алексис Магальон де ла Марльер стоял и мрачно смотрел на смертную агонию своего солдата… Одного из тех, с кем он заключил контракт на службу. Одного из тех, кто ему верил, а он — верил им.

— Кончается… — расстроено констатировал лекарь, — ничего нельзя было поделать. Ранение в живот всегда смертельно — кишки своим содержимым…

— Я и раньше видел такие ранения, — тихо перебил его полковник, — он чувствует сейчас боль?

— Нет, со вчерашнего дня он вне сознания — природа милосердна… Все. Отмучился, — прикрыл доктор веками закатившиеся и неподвижно застывшие глаза молодого парня.

— Как остальные? — отвернулся полковник от покойника и пристально посмотрел в глаза врачу.

— Двое выживут, я почти уверен. Еще один… боюсь, что в пути на тот свет — доставая осколок, я только усугубил бы его мучения… рядом сердце.

— Вам нужна помощь? Может Дешам как-то мог бы…?

— Дешам тоже не Бог, — возразил лекарь.

— Дайте мне знать, как пойдут дела дальше, — окинул полковник нечитаемым взглядом казарменный лазарет и вышел наружу.

Прошел еще немного по каменной брусчатке и наконец остановился, жадно вдыхая запах лета. Воздух лазарета — тяжелый, въевшийся в память еще со времен его ранения под Маастрихтом, постепенно уходил из ноздрей. Граф перекрестился и прочел короткую молитву по покойнику.

Понимание неизбежности подобных потерь в будущем и то, что бессилен что-то изменить в такой ситуации, выворачивало душу… Наместник превратил изящный Гранвель в обитель разврата и пьянства. И ничего удивительного в этом, если прибыл он от королевского двора, где правили похоть и Жанна-Антуанетта Пуассон. А сам король больше всего интересовался делами «ниже пояса».