– Я ничего об этом не знал!

– Делаем вывод: дочь тебе нужна поскольку-постольку.

– Да что ты знаешь об этом?!

– О-о-о, многое! Я, если хочешь знать, был когда-то на месте твоей дочери.

– Меня не интересует твоя биография! Отпусти ее, немедленно!

– Поздно. Теперь она часть моего эксперимента. Нравится ли тебе это или нет, мне все равно. Да и в принципе, твое участие уже больше не нужно. Я сделаю все, чтобы оградить Алину от твоего присутствия. Поверь, так будет лучше для тебя.

Молния, разбросав грязные комки, ударила в землю. Явившись перед огромным зданием больницы и одновременно смахивая электрические искорки, девочка направилась внутрь. В груди ныло сладковато-приторное ощущение, растекаясь нугой по всему телу. Она облизала губы, бросив взгляд на небольшую лужицу. Глоток воды сейчас бы не помешал.

Внутри больницы было пусто. Большая часть медработников ушли, оставив молоденькую медсестричку на посту. Когда незваная гостья появилась в коридоре и подошла к ней, девушка мирно спала, положив голову на большую раскрытую тетрадь. Постояв несколько минут, девчонка двинулась дальше, касаясь стен кончиками пальцев и принюхиваясь к запаху медикаментов. Медленно дошла до упора, повернула за угол и оказалась перед открытой палатой, где лежала девчушка на пару лет младше нее.

К хрупкому телу подключили непонятные приборы, которые от легкого детского прикосновения тут же выключились. Маленькая пациентка лежала неприкрытая одеялом. Она вся была перебинтованная.

Какое-то время пациентка лежала неподвижно, будто бы уже перейдя заветную черту, но чертовка в юбке понимала, что она еще жива. Подошла к ней и всмотрелась в лицо, украшенное уродливыми ожогами.

Веки широко распахнулись. Грудная клетка поднялась и тут же опустилась. Раздался громкий кашель. Голос превратился в сплошной хрип. Выключенные приборы светили темными экранами. Перевернувшись на бок, девчонка попыталась дотянуться до кнопки вызова медсестры, но, не выдержав, рухнула на пол. Поползла в сторону выхода, где ее перехватила гостья в школьной форме и потащила в сторону кровати, подхватив за подмышки.

Когда не получилось уложить на постель подругу по несчастью, девочка аккуратно пристроила ее на пол и, расправив юбку, села. Осторожно взяла к себе малышку на руки, подперев свесившуюся голову локтем.

– Мы с папой жили в Припяти до того, как все это случилось, – сказала она, жадно ловя ртом воздух. – А потом произошла авария, и я… оказалась здесь… кхе-кхе… Папа сказал, что это из-за радиации… кхе-кхе… Он сказал, что она невидима. И я… боюсь ее… “Тысяча журавликов”… Песенку вспомнила… которую мы пели в детском саду, кхе-кхе… Я никогда не думала, что буду на ее месте… кхе-кхе… Ты ведь пришла помочь мне… да?.. Спаси меня!.. – девчушка вцепилась в рубашку забинтованными пальцами. – Мне надоели эти… врачи… Белые халаты… Хочу увидеть папу… Свет… Я не… – и тут же застыла с открытым ртом.

В широко распахнутых глазах сияющие искры погасли. Руки обмякли и безжизненно упали на пол, как и голова, откинувшись на спину.

Девочка провела пальцами по бледному лицу, закрывая веки. Убрав еще теплое тело с колен, она встала с пола, отряхнулась и, повернувшись, последовала к выходу.

Срочное сообщение в Ивано-Франковск: “У меня умирает муж! Приезжайте как можно скорее!”

– Ты не представляешь, какая Москва красивая, особенно на День Победы, когда салюты пускают. Я хочу, чтобы ты это увидела.

Затем резко открыв глаза:

– Сегодня день или вечер?

– Девять вечера.

– Открывай окно! Начинается салют!

Раиса судорожно отперла деревянные ставни и, выглянув наружу, охнула. Восьмой этаж. Земля далеко. Темнота уже опустилась на столицу, накрыв ее своей мрачной периной с разбросанными, напоминающими алмазы, звездами.

– Вот это да…

Букет огня взвился ввысь, а затем распался на сотни искр. За ним полетел еще один и еще, усеивая темный купол мелкими всполохами.

– Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду всю жизнь дарить цветы…

Раиса, тронутая словами, обернулась.

Василий достал из-под подушки три гвоздики.

– Дал медсестре деньги, чтобы купила.

– Мой единственный! Любовь моя! – девушка бросилась к болеющему мужу и начала покрывать его лицо, украшенное язвами, многочисленными поцелуями.

– Тебе что врачи говорят? Нельзя меня целовать, нельзя меня обнимать!

– Но я же люблю тебя… – по лицу скатилась счастливая слезинка.

Раиса вышла в коридор совершенно обессиленная. В больничных помещениях окна держали закрытыми, и девушка, обмахиваясь руками от внезапного головокружения, пожаловалась на духоту.

Ближе к обеду началась тошнота.

Когда головокружение стало сильнее, Раиса зацепилась за подоконник. Перед глазами появились белые “мушки”.

Она невольно зажмурилась, чувствуя скорый обморок.

– Вы беременная? – ее подхватил мимо проходивший врач.

– Нет-нет, что вы!.. – испугалась Рая.

– Не обманывайте, – тяжело вздохнул он.

Раиса растерялась и опустила взгляд.

– Почему вы меня обманули? – строго спросила заведующая на следующий день.

– У меня не было выхода! Скажи я вам правду, вы бы отправили меня домой! Святая ложь во спасение!

– Что вы натворили…

– Но зато я с ним! Ясно вам?!

Заведующая покачала головой.

– Миленькая ты моя! Миленькая моя…

– Надежда все-таки есть. Маленькая, но есть, – утешал девушку американский профессор, доктор Гейл. Его акцент немного смущал, но Раиса решила не придавать значения всякого рода мелочам, когда речь идет о жизни любимого мужа. – Такой могучий организм, такой сильный парень!

“Нужна пересадка костного мозга…”

Эта фраза крутилась в голове целый день. Рая сидела в палате недалеко от мирно спящего Василия, дожидаясь его родственников: двух сестер из Беларуси и брата из Ленинграда. Приехала и младшая сестра, Наташа, которой было всего четырнадцать лет. Когда ей сообщили об операции и что ее костный мозг подходит лучше всего, девочка-подросток заплакала:

– Я очень, очень боюсь!..

– Я лучше умру, но не трогайте Наташу, ей же всего четырнадцать!! – закричал Василий, когда девушка вместе с американским врачом принесли ему эту новость.

– Его старшей сестре, Людмиле, двадцать восемь. Почему бы вам не попробовать взять ее костный мозг? – выйдя из палаты, поинтересовалась Раиса.

– Успокойся, – она обернулась и увидела медсестру. – Твой муж уже не человек, а реактор. Сгорите оба.

– Врете вы все! Ваша наука и гроша ломаного не стоит!

А где-то в подкорках сознания грелась проворная мысль: а что, если действительно Васеньку не спасут, и он умрет, как те шестеро ребят, что работали вместе с ним? Сердце нещадно заколотилось о ребра, будто пытаясь выпрыгнуть из грудной клетки. Рая с трудом взяла себя в руки и сжала пальцы до побеления: если кто-то увидит слезы на ее бледном лице, то немедленно выпроводят из больницы.

Васе с каждым днем становилось все хуже, и ее отчаянные рыдания только добавят ему страданий.

– Рая, где ты? Рая!

Услышав страдальческий зов, она врывалась в палату, машинально убирала за ним простынку, на которую он ходил под себя, не подпускала к нему солдат, что обхаживали остальных, и верила. Верила, что ее любимый Васенька встанет на ноги, сможет победить эту чертову болезнь и жить нормальной, человеческой, жизнью.

Раиса погладила руки, покрытые волдырями, и улыбнулась.

“Такое все любимое… родное…”

– Рая!!

Самолет прибыл в столицу ранним утром.

Сидя у иллюминатора, ученый в толстых очках и багровым лицом, пряча черные руки в карманах куртки, наблюдал, как земля неминуемо приближается – пришлось на время покинуть место происшествия и вернуться обратно домой, где ему предстоял тяжелый разговор.