— Я скажу. Только из надежды, что мне не придется через это проходить. Надеюсь, в вас осталось что-то правильное. Души вампиров отделены от тела. У нас даже нет сосуда души. Мы — полуживые, полумертвые. Любая часть вампира держит душу в этом мире. Могут быть волосы или даже частички кожи. Были и такие случаи. Но это только если мы не подготовимся к такому исходу заранее, — он кивнул на языки пламени. — Вы глупцы. Полные.

— Упс, — повторила за меня Катя. — Похоже, он прав. Мы глупцы.

— Что-то я не догоняю, — почесал я репу.

— Если большая часть тела восстанавливает все тело, то разумнее всего вампирам какую-то часть себя хранить в других местах. Сейчас мы полностью уничтожили Эйгора, значит, он будет восстанавливаться где-то еще. Возможно, его нога заморожена где-нибудь в куске льда. Вот так-то. Понятно?

— Точно, — ухмыльнулся Ваулур. — И вы сделали нам одолжение. Спасибо. Теперь Эйгор воскреснет в анклаве и сообщит кому нужно. Ждите. Конечно, я могу вам помочь… Если вы будете обращаться со мной соответственно. Я не хочу повторить судьбу своего друга. Вы правильно сказали. Никто не знает, умирает ли вампир после полного уничтожения и кто займет его место при воскрешении. Это вопрос очень глубокой вампирской философии. И я среди тех, кто не спешит себя терять.

Я был в полном ахуе.

— Ебать-копать, да это же крестраж! Я, мать Бордула за третий клитор, Тот Кого Нельзя Называть!

Эхзолл, впечатленный моим упоминанием Бордула, вздернул подбородок:

— Неплохо сказано, вампир. Но что такое крестраж?

Вот тебе и отомстили. Твою ж налево. То-то вампиры были такие все из себя расслабленные. Хорошо быть похуистом на поле боя, если ты бессмертный.

А ведь я подозревал что-то подобное, но проверять даже в мыслях не было. Стать копией самого себя я бы не хотел. Но Ваулур сказал, что душа вампира существует отдельно от его тела, значит это не копия?

Нет, не так. Я прекрасно помню, как при переселении из одного организма в другой чувствуешь разницу в мозгах. Ты словно подстраиваешься под чужую форму. Как формочка для песка. Не знаю плохо это или хорошо, но в любом теле душа меняется и ты уже не остаешься собой прежним, копируя чужие эмоции, некоторые воспоминания и самые заезженные в мозгах умения.

У вампиров нет сосуда душ, «разбивающегося» при смерти. То есть они не хранят в себе свою душу, как остальные существа. Они хранят ее в плоти, крови, которая у них очень эластичная и живучая. Кстати, скорее всего именно благодаря отсутствию сосуда души, ограничивающего магические возможности. Они впитали в себя магию, сами став волшебным существом.

Это и правда интересно. Получается, что вампиры когда-то были как все, а потом что-то произошло и они сняли с себя предохранитель в виде сосуда души. Стали высшей формой со своими преимуществами и недостатками.

Мы всей бригадой обсуждали дальнейшие действия:

— И что будем делать? — поинтересовалась Кая.

Астария скрестила руки:

— Первого убили, убьем и второго. Хуже уже не будет. Он нам ничего не расскажет. Боли не чувствует, смерти не боится. Если бы вампирам было легко развязывать языки, то о них знали бы намного больше.

Катарсия с носа перешла на щеку, расчесывая ее в кровь:

— Он сказал, что вампира может убить только вампир. Звучит подозрительно. И очень опасно. Трайл, убей его. Проведем, как ты говоришь, эксперимент.

Я показал девушке фигу.

— Во, видишь. Он же специально так сказал. Да еще и проклятие какое-то вплел. Давай я тебя в вампира превращу, а ты убьешь.

— О, хорошая мысль, — загорелась ученая и сразу же сникла. — Но пока рано. Мне нужно в себе разобраться. Я еще даже не справилась с нестабильным шаакле. Так что — нет. Потом. Да. Хорошая мысль. Спасибо, Трайл.

— Эм, да пока не за что. В общем, я к нему даже не притронусь. Не знаю, специально ли он рассказал об этом, но проверять я не собираюсь.

Эхзолл не выдержал:

— Решай тогда уже быстрее, вампир. Что с ним делать?

Я ненадолго задумался.

А потом зловеще улыбнулся…

Гурон сглотнул.

— Я не советую этого делать, — спокойно сказал Ваулур. — Подумай сам. Если в анклаве узнают, что ты делаешь с инициированными высшими.

Я улыбнулся, многообещающе перекидывая нож из руки в руку:

— Тогда скажи, кто и зачем вас прислал? Кто хочет меня убить?

— Я не могу ничего рассказать. Ты не знаешь, как устроены наши законы. Мы не боимся боли и смерти. Но если я проболтаюсь, то меня накажут вечным погребением. Это-то ты понимаешь, что такое?

— О! То есть я тоже могу тебя закопать?

— Разумеется.

Встряла Катя:

— Блефует. Видно же. Выберется, как только мы уйдем. Да и магией сможет пользоваться. Нужен настоящий саркофаг. С магическими нейтрализаторами, которые нужно постоянно перезаряжать. Они не могут работать вечно. Значит, в анклаве есть специальные погребальни.

Леголас кивнул:

— И тюремщики, что охраняют их. Вампирская тюрьма страшна. Не хотел бы, чтобы меня закопали на пару сотен лет.

Ваулур еле заметно улыбнулся:

— Если бы только закопали. Чтобы провинившийся не впадал в сон, его каждый день… бодряд. У вампиров есть на это средства.

Катя, раскрасневшаяся, как сочинский таксист-армянин, сделала очередной вывод:

— Помнишь, Трайл, как тебя поймали Астария и Дриайя? Когда мы шли через подземный переход к особняку в Гашарте.

— Ага. Все тело раскалывалось и ослабло.

Астария нагло смотрела на меня и лыбилась, Дриайя делала вид, что рассказ Аши о грибах намного интереснее вампирских пыток.

— Мы называем это пыльцой, — усмехнулся Ваулур. — Многие пытаются приобщиться к нашей силе, но единственное, что они смогли — выдавить из зубов вамисов яд и использовать против нас. Но ты права, мы тоже умеем пользоваться пыльцой, чтобы не дать вампирам впасть в анабиоз и заставить страдать сотни и даже тысячи лет. Говорят, что у анклава есть и такие. Теперь ты понимаешь почему я ничего не скажу? Я лучше перетерплю все, что ты мне придумаешь, чем тысячу лет буду сходить с ума в стальном гробу.

— В стальном? — удивился Гурон. — Можете плавить сталь?

Ваулур не обратил на гнома внимания, чем заслужил его недовольное сопение.

Блин, а ведь аргумент. Я бы на его месте тоже держал рот на замке. Я решил спросить последний раз:

— Ты вообще ничего не можешь рассказать?

— Ну почему же. Тебя ждет смерть. Долгая и мучительная. И ты сам идешь в ее объятия…

Я закатил глаза:

— В ее объятия, блять. Так, ладно. Кто ему отрежет голову?

— Я! Я! — обрадовалась Катя и взяла у меня клинок.

Гурон заерзал:

— А ты уверен, хозяин? Как-то это жестоко, молотом мне по голове. Может и правда лучше сжечь? Меньше волокиты.

— Э, не. А вдруг он что-то интересное расскажет?

Ваулур стал еще белее:

— Ты не…

Я махнул рукой, подавая сигнал Кати рубить. Просвистел ветер и клинок плотно засел посередине вампирской шеи. Брызнула кровь. Ваулур раскрыл глаза от ужаса.

— Хм… — оценил я старания Кати.

— Хм… — согласился Леголас. — Между позвонками не попала, госпожа Катарсия.

— Ц.

— Мамочки, — вжалась в плечо Гурона Дриайя. — Опять кровь. Как же я от нее устала-а-а-а!

Под ор Ваулура Катя затараторила, выпиливая позвонок:

— Я вообще-то не ловчая. Я аристократка. Да не кричи ты. Сам же сказал, что не больно.

Я пожал плечами, отвернувшись от малоприятного зрелища:

— Ну ты сама изъявила желание. Я хотел Ашу попросить.

— Не.

Мы отправились в путь. К нашей пати присоединилась говорящая голова. Мы засунули ее в сколоченный деревянный ящик и не давали регенерировать, постоянно обрубая «лишние» части.

— Просто убейте меня, — ныл Ваулур.

Я посмотрел на Катарсию:

— Не понимаю, как он может разговаривать.