— Позвольте вашу руку, виконтесса, — потянул он меня за протянутую руку и помог выйти из реверанса, целуя её потом.

— Я смотрю — ничего не меняется. Вы опять с ножом. Лекарь снова на посту?

— Дворец полон народа, а болезни молодеют, — согласилась я.

— Позвольте представиться, ваша светлость, — прозвучал сбоку взволнованный голос сына, — Франсуа-Луи виконт Ло де Монбельяр.

— Весьма приятно, но у меня имеются вопросы по этому поводу, — резковато ответил де Роган, внимательно изучая его лицо вблизи: — Поэтому, молодой человек, позвольте мне побеседовать с вашей матушкой наедине. Я долго не задержу вас, прошу подождать в креслах за дверью.

— Мадам? — почти шепотом спросил сын.

— Мы давние знакомые с его светлостью. Благодарю вас за беспокойство, Франсуа, но оно беспочвенно.

— Как скажете, мадам, — бросил ребенок предостерегающий взгляд на герцога.

Когда дверь за ним закрылась, я перевела взгляд на де Рогана.

— Смелый малыш, — прошептал тот и помолчал, внимательно разглядывая меня: — А вы тогда носили сына ла Марльера… Де Монбельяр знал об этом? — и сразу же ответил сам: — Думаю — да… вы должны были сказать ему, это в вашем духе.

Я молчала.

— Не отрицаете. И опять я не ошибся — вы умны, с вами действительно было бы о чем говорить, даже о стратегии наступления. Это ваши мысли?

— Элементарная логика, — держала я себя в руках.

— Какая…? Почему я уже ничему не удивляюсь? Что вы сейчас сказали? — он по-шутовски оттопырил ладонью ухо. Специально выводил меня! И я не сдержалась, он бесил меня с первой встречи, с самого первого его слова и взгляда.

— Я сказала — простая логика! Это просто — в солдата труднее попасть, если на его груди не белеет жирный крест. И конная лава или пеший строй россыпью не понесет такие потери, как сомкнутый.

— Как случилось, что вы родили сына от Алекса? — провел он меня за руку и усадил на канапэ.

— Спросите у него. Я не собираюсь обсуждать подробности. Но хочу просить вас подумать вот о чем — Франсуа родился в положенный срок, в законном браке и является дворянином в шестнадцатом поколении. Мой сын записан в первой дворянской книге, как отпрыск одного из самых старинных Домов Франции.

— Младшая ветвь.

— Это не так важно, ваша светлость! Зато перед ним открыты все дороги, он может получить хорошее образование. Что ждет его, объяви вы его бастардом ла Марльера? И на каком, извините, основании? Внешность? Так у него мои волосы.

— Алекса.

— Да ну? У него черные глаза моего мужа.

— Алекса. Это его ресницы, его черты лица. Любой, кто увидит их рядом, неминуемо сделает правильные выводы.

— Я благодарна вам, ваша свет…

— Зовите герцогом. За что вы мне благодарны?

— Что вы стали говорить со мной об этом. Диалог всегда предполагает возможность…

— Вернуть Алексу сына, дать ему наследника. Вы понимаете, что совершили преступление, лишив род наследника? — ровно интересовался он.

— Я полагаю преступлением сеять своё семя где попало. Я знала вас раньше и сейчас вижу перед собой умного человека, который смог принести мир в мятежную провинцию и все эти годы держит власть в ней твердой рукой. Я все еще считаю, что вы сможете услышать меня — без эмоций, подключив логику. Расскажи я тогда полковнику, и мой сын стал бы бастардом. Я искала ему лучшей судьбы и нашла её. Дальше — обратный путь уже невозможен, по документам он де Монбельяр. Это не исправить, вам ничего уже не доказать. Внешность не имеет значения — только официально заверенный документ. А под ним стоит подпись Хранителя печати. Вы знаете, как подтверждается дворянство нового человека — это целая цепь свидетельских показаний и доказательств. Я прошу вас не рушить жизнь моего ребенка, если он хоть сколько-то дорог вам, как сын вашего друга.

— Если вы станете моей, Маритт, — брякнул вдруг он.

— Гадостей от вас не ожидала… — помолчала я, удивляясь: — Считала мудрее. Зачем вам? Строением я не отличаюсь от других женщин.

Он стал ходить передо мной туда-сюда. И я только сейчас отметила, что он погрузнел, потяжелел, но в военной форме смотрелся прекрасно — внушительно и авторитетно. А вот вел себя нелогично. Я не боялась и даже не возмущалась. Как-то сразу было ясно — или проверка, или просто брякнул, не совсем подумав. Когда мужчина хочет, он смотрит иначе… Или когда любит. Там другое… А тут детский сад какой-то.

— Вы отличаетесь способом мыслить, взглядом на жизнь, манерами, смелостью… логикой, — наконец разродился выводами де Роган.

— Это и так к вашим услугам. Мне тоже приятно с вами общаться, только если без ерунды. И только в общении вы сможете получить удовольствие, раз уж видите меня в этом. Я любила и люблю своего мужа, других мужчин в моей жизни не будет. Мы были счастливы, насколько это вообще было возможно. Но, к сожалению, меня хватило только на одного ребенка. Дружить со мной намного выгоднее, есть и некоторые идеи, подобные тем… но, боюсь, для всего свое время.

— Вы о маневренности? — присел в кресло хозяин кабинета.

— Обо всем. В России есть сказка о мастере Левше. Он был из великих и даже сумел подковать блоху — металлическими подковками. Я плохо помню… но, кажется, в Англии была то ли выставка… то ли нужно было просто похвастаться и его вместе с блохой и микроскопом отвезли туда. Там его сманивали и задаривали, но он любил родину, а еще понял одну вещь там… И, вернувшись в свой городок, быстро собрался и поехал к самому главному военному начальнику, чтобы донести до него — англичане свои ружья кирпичом не чистят! Кирпичной крошкой то есть — от порохового нагара. Потому и в цель попадают. Он ходил везде, доказывал, кричал, просил, а его гнали… Так и умер где-то под забором — простудившись… была зима. Без денег умер, без понимания…

— Полагаю… потом начальство само пришло к этой мысли — когда пришло время, — задумчиво сделал выводы де Роган, — я обещаю вашему сыну высокое покровительство, мадам.

— А что касается остального? — встала я.

— Буду думать. И вы правы — у меня довольно женщин, но почти нет интересных собеседников. Разрешите проводить вас, Маритт — в знак высокого расположения. Ваш мальчик… — резко развернулся он ко мне уже у двери: — Алекс с огромным нетерпением ждал его — своего сына! Если бы вы видели его разочарование… первый ребенок — девочка, погибла в родах. Потом была еще одна, и еще — две дочери. Вы считаете — он заслужил такое?

— Сочувствую графу, — растерялась я, — сама бы счастлива иметь дочь, но понимаю вас. Мне жаль, что у него так сложилось. Но моей вины в этом нет.

— Не представляю себе… — покачал он головой, нахмурившись и сдвинув брови: — Я дам вам знать. Но постарайтесь не делать глупостей, мадам.

— Обещаю. Глупостью было обратиться к вам за помощью. Или нет… решать вам.

Хмыкнув, герцог открыл для меня дверь кабинета.

Побеседовав по дороге к карете с Франсуа, будто прощупывая уровень его интеллекта, он согласился что лучший вариант, это артиллерийское направление или пехотные войска со всеми вытекающими: гренадеры, вольтижёры, фузилёры, саперы, шассеры… Сын ориентировался во всем этом, как рыба в воде. Возле самой кареты их разговор принял оттенок доверительного спора.

— Простите, ваша светлость, но мой отец считал…

— Рад был вас видеть, мадам, — прощался де Роган, подсадив меня в ландо: — Что касается курсов в университете, о которых говорил мсье Франсуа, я договорюсь. Подойдите завтра к главному входу в полдень — вас будут ждать. Все объяснят и проведут к кому и куда нужно. Обучение будет бесплатным. Всего хорошего.

По дороге, крепко держа Франсуа за руку, я вспоминала весь разговор, переживала, бесилась, строила дикие планы! И только казалось или правда меня хорошо так сейчас встряхнуло? Но, кажется, депрессия уходила — мне предстояла борьба за сына.

Через пару дней мы по приглашению перебрались к Дешамам — тоже решили, что так будет лучше и веселее. Я заняла кабинет хозяина, которого он лишился на время, разрешив поставить там кровать. Леон потеснился ради Франсуа. А Андрэ отправился в Ло до выяснения обстоятельств — кто-то должен был там оставаться. Да и жене его было неуютно одной в большом доме.