— Прости, но нет. Это секрет рода.

Красивая отмазка в мире благородных.

— Мне больно это слышать, но я принимаю твой ответ, — поник Андрей, — ещё раз — спасибо. Мой род в долгу перед тобой. Прости, но я хочу знать, о ком ты говорил, сказав что «вы все». Здесь был кто-то ещё?

Он поиграл желваками. Увидел мой кивок, и ноздри княжича расширились.

— Свиридов? — уточнил он.

Я снова кивнул.

— Грязная тварь, — выругался Обухов. — Мерзкий отброс! Подзаборная гнида!

Княжич ругался и ругался, глядя куда-то мимо меня. Я пожал плечами, осторожно снял с ветки костюм, протянул Обухову.

— Поможешь? — прервал я поток его проклятий. Он недоуменно принял вешалку, растерянно кивнул. Рядом появился дрожащий образ Княгини. Призрак смотрел на меня тревожно и почти испуганно.

— Спасибо. Добросишь до Пушкинских гор? — что-то у меня язык заплетается. И голова кружится. Я нахмурился и поморгал, пытаясь прогнать туман.

— Конечно. Конечно, Илья!

Меня пошатнуло.

— Илья, ты ранен? — сообразил, наконец, Андрей, когда я опёрся на его машину руками и опустил голову, переводя дыхание. В глазах темнело. Проклятье. Это же ерундовая царапина, почему такая слабость?

— Илья?

— Всё отлично, — вяло сказал ему я. — Просто немного надо посидеть и пройдёт.

— Я слеп! Великий Иисус! С вас же капает.

Я равнодушно посмотрел на набухшую повязку. Нет, тут дело не в кровопотере точно. Не отравленные ли болты были, а? С людей Свиридова станется. Перед глазами всё плыло. Хотелось спать. Медленно присев на землю, я прислонился спиной к машине. Вот теперь хорошо!

Автомобиль вздрогнул, заводясь, но меня это уже не беспокоило. Сознание кружилось, затаскивая меня в тёплый и приятный сон. Да, чуть отдохну, а потом продолжим. У меня ещё есть дела.

— Вы слышите меня? Илья! Илья! — сквозь пелену прорвался незнакомый мелодичный голос. — Господин Артемьев, вы слышите меня?

Слышу. Но как собака сказать ничего не могу. Меня словно положили в вязкий кокон. Руки-ноги не слушались. Язык тоже ворочался вяло. Что происходит?

— Илья?

— Мнэ… — сложил я непослушными губами, разлепил глаза и зажмурился от яркого света.

— Отлично, господин Артемьев! Теперь всё будет в порядке!

Я подтянул руку к лицу, нащупал подбородок и потёр его. Кожа казалась чужой. Но прикосновение приободрило, значит я могу двигаться и ещё живой. Так, это меня из-за арбалетного болта разложило? Всё-таки отравленный был? Но как же ведьмовской амулет?! Непорядок, Вася. У меня появляются вопросики.

Надо вставать. Я попытался сесть, но настойчивые руки мягко уложили меня обратно.

— Пока не надо, господин Артемьев.

Я приоткрыл один глаз и в узкую щёлочку посмотрел на молодую медсестричку. Это что ещё за номер? Я в больнице?! Нет, стены не белые. Здесь был хороший ремонт, лежу я не на узкой койке, а на кожаном диване. У стены тикают большие часы с кукушкой, рядом с ними антикварный столик, на котором стоит графин с цветами. Совсем не больничная обстановка. Я перевёл взгляд на улыбающуюся девушку. Брюнетка с изумрудными глазами.

— Вам нужно отдохнуть, — улыбнулась она мне. — Мастер Гарибальди залатал прореху в вашем контуре и теперь всё будет хорошо. Но вам необходимо отдохнуть.

— Где… я?

— Вы в резиденции князя Обухова. Вас привёз Андрюша… — она запнулась, поправилась, — Андрей Владимирович.

— Что со мною?

Голова ещё кружилась, сил не было. Что там про прореху в контуре говорили? Хотя, по-моему, вряд ли эта милашка, груди которой явно тесно в медицинском халатике, понимает что говорит.

— Мастер Гарибальди сказал, что вы надорвались, — она пожала плечиками. — Я не знаю точно. Я приглядываю за Владимиром Андреевичем. Меня попросили побыть с вами пока.

Владимир Андреевич это, видимо, сам князь Обухов, которого разбил инсульт. Прикрыв глаза, я медленно обследовал свой контур. Заплату на нём обнаружил почти сразу. Работа неплохая, но всё равно энергия чуждая и потому хотелось бы поскорее от неё избавиться. Но анализ повреждений показал, что этот Гарибальди спас мне жизнь. Потеряв сознание, я бы истёк сначала силой, а потом и кровью.

Проклятье, я и вправду перенапрягся этим лечением. Да и сделал, наверное, неправильно. Если ты имеешь дар, то ты не становишься всемогущим. У кого-то таланты есть к заживлению, у кого-то к умерщвлению. И вот в первом я не очень хорош. Где-то напортачил. Сложно найти оправдание, но все эти годы я никогда себя не лечил. Всегда рядом был мощный целитель, или же апологет мнения, что рана должна затянуться сама. Последним был мой учитель, подобравший испуганного бездушного в серых краях потустороннего мира. «Жди когда пройдёт, иначе ты обесцениваешь получение раны», — говорил он, когда я после очередной стычки валялся на грязном топчане походного бивака и страдал от боли.

«Ты должен пройти весь путь от страдания к исцелению сам», — напоминал Грайбай Белый. «Это сделает тебя сильнее, мудрее, опаснее. Ты будешь знать когда рисковать, а когда стоит не спешить».

Может быть, если бы учитель свернул с дороги профессионального дуэлянта, то разуверился бы в своих убеждениях. Потому что я предпочитал вставать на ноги при помощи личных целителей, которых и в потустороннем мире хватало.

— Я отойду на минутку, позову мастера Гарибальди, — девушка коснулась моей руки нежными пальчиками. Поднялась и, оставив запах духов, удалилась.

Через пару минут дверь в комнату отворилась, я повернул голову, уже открыв оба глаза. Сухопарый старичок с длиннющими закрученными усами радостно улыбнулся мне.

— Господин Артемьев, дружочек! Что ж вы такую типичную ошибочку-то совершили!

Он бодренько проковылял ко мне. Присел рядом, расфокусировав взгляд. Я почувствовал его осторожные касание моего контура. Вообще-то среди благородных такие действия считаются невежливыми. Но сейчас это был доктор, а я пациент. Тут не для лишних комплексов и предубеждений.

— Преклоняюсь пред вашим талантиком, господин Артемьев, — сказал целитель, — в таком возрасте затянуть ранку это похвально. Но на первом же курсе Академии Медицинских Наук вас бы выпороли за такое. Я бы лично взялся за розги, право.

Он осуждающе покачал пальчиком:

— Дружочек мой, кто же будет закрывать лечебный канал после прокладки? До конца не затянули, плюс нагрузочку себе дали и кровью размыли всё! Оно да и лопни! А ну как Андрюша не довёз бы вас до меня? Ну как поехал бы он в больничку районную? Ранку бы залатали, а силушку бы вы всю растеряли. Вы же только получили дар, отчего сразу захотели его потерять?

Вот оно что. Самоуверенность меня сгубила. Мне казалось что с такой ерундой по лечению мог справиться и сам. Вот оно как выходит-то.

— За заплатку не волнуйтесь, как только окрепнет всё в порванном месте, сама отпадёт. Я многих так врачевал, не беспокойтесь, дружочек вы мой. Хочу отметить, что у вас очень крепкий контур. Необычно крепкий. Надорвать такой можно только по скудоумию или незнанию, — он хитро посмотрел на меня и подкрутил ус. — Полагаю, что ваш выбор незнание? Подсознательно понимаете что делать, но не знаете как?

Я пожал плечами. Слабость раздражала. Ненавижу это чувство.

— Когда я смогу играть на скрипке? — спросил я хрипло. — И танцевать?

— Шутить изволите? — поднял седые брови мастер Гарибальди. — Ценю. Завтра, думаю, вам будет уже немножко полегче. Да что там завтра, к вечеру уже. Рекомендую много тёплого чая с вареньем. Вы же любите варенье? Моя супруга прекрасное малиновое варит. Хотите баночку?

— Благодарю, не откажусь.

— Я бы не рекомендовал вам напрягать каналы ещё пару дней точно. Потом можно по чуть-чуть, понемножку. Но в вашем случае, дорогой вы мой дружочек, это будет сложно, раз вы не почувствовали как сами себя прорвали. Так что запрещаю вам, юноша, любые манипуляции с даром как минимум на неделю. Походите, погуляйте на свежем воздухе.