— Я так понимаю, что таким образом обошёл Феоклистовых? — хмыкнул я.

— Совершенно верно, — господин Иванов вежливо улыбнулся. — Эти земли принадлежат роду Феоклистовых, но в связи с недостаточным усердием по устранению зоны территория была вынесена в качестве вознаграждения с регулярным пересмотром. В октябре истекает срок последнего пересмотра, поэтому сразу после сессии вы сможете оформить документы на своё имя.

Он не сказал, но я прямо услышал добавленное: «Если выживите».

Своя земля это, конечно, хорошо. Это даже интересно. И это объясняет неожиданное предложение Вольтке. Старый хитрован думал меня закабалить своим долгом и наверняка по итогу попросил бы это место. Золотая сделка. Считай ничейная земля, которую если схватишь у простачка из сиротского приюта, то и дворянство заимеешь.

Бедная Лиза, что же за люди тебя окружают… Кстати, а где она?

— Сейчас июнь, — сказал я. — Поэтому пока это всё красивая история и не более того. Есть ли денежное вознаграждение?

Иванов, едва я вошёл, залил мне уши рассказами о несравненном подвиге, величайшей благодарности всего уезда и потрясающей щедрости награды. Но мне сейчас не помешала бы сотня другая рубликов. Чтобы хотя бы доехать до интерната, пусть даже не понимаю пока для чего.

Хотя что это я… Что значит «не понимаю». Кто-то там меня сдал стрелку.

И не связан ли этот «кто-то» с Феоклистовыми?

— Конечно, господин Артемьев. Премия Санкт-Петербургской губернии, плюс премия Опочкинского уезда. Плюс ежегодный приз собрания.

Посредник по любовному размежеванию (как звучит, а!) торопливо прошёл к компьютеру. Сел, простучал по клавиатуре.

— Получается три тысячи шестьсот семьдесят рублей и шестьдесят копеек.

— Точно шестьдесят? Не шестьдесят две? — прищурился я. Три тысячи это хорошо. Это очень хорошо для старта. Хотя, конечно, хотелось бы и больше.

— Я проверю, — Иванов опустил взгляд и даже не улыбнулся. Зануда ты, посредник по любовному размежеванию.

— Не надо. Не подскажете, сколько стоит хороший телефон?

Взгляд Иванова излучал недоумение.

— Спасибо, — смирился я. — Сам посмотрю. Пакет под деньги дадите?

Итак, итоги первого дня моего возвращения. У меня, теоретически, есть земля, которую я на данном этапе не потяну ни финансово, ни по времени. У меня, фактически, есть недоброжелатель уже подославший убийцу. А практически сюда надо добавить полицейского урядника с моей потенциальной судимостью, и, видимо, Феоклистовых, у которых, несомненно, есть причины меня не любить.

Бурненько всё началось. Интересненько. Мне нравится. И все вокруг живые такие, забавные. Отвык я от обычных людей.

Я вышел на улицу, вдыхая летний воздух с ароматом выпечки. О… Выпечка. Где ты?! «Любашина Радость» нашлась прямо через дорогу. Открытое кафе под сенью каштана. Я поспешил по ступеням вниз, к переходу, когда откуда-то справа донеслось.

— Илья! Слава Христу, нашёлся!

— Елизавета Андреевна! — улыбнулся я учительнице. — Я всё думал как вас отыскать. Всё ли хорошо у вас?

— Почему ты ушёл меня не дождавшись! — она была взъерошена. Прическа сбилась, щёки покраснели, дыхание неровное. Ей это шло. Она, что, бежала?

— Чаю, Елизавета Андреевна? — я указал на «Любашину Радость». — Давайте присядем.

— Чаю? Тебя подозревают в убийстве, Илья! — понизила голос та.

— Это не мешает насладиться хорошим напитком в славной компании, — я увлёк её за собой и почувствовал, что она почти не сопротивлялась. Может быть краткое мгновение ещё сомневалась, но в итоге проявила покорность.

Мы сели за столиком на улице. Официант появился почти сразу, но обратился почему-то к Елизавете:

— Что будете заказывать?

Я молча утёрся. Да, конечно. Она старше, одета лучше, а я выгляжу как… Ну как паренёк из приюта выгляжу, чего уж тут самому себе врать-то?

— Чайничек зелёного чая с жасмином, пожалуйста, — попросил я. — Есть ли у вас ватрушки с творогом?

— Конечно!

— Две, — попросил я. Безмерное безвременье, как я соскучился по такому. По ту сторону нет столь приятных мелочей. Там не цивилизация. Там выживание и вечное сражение. Еда из этого мира превращается в серое подобие там, за гранью.

Ватрушка с творогом… Мне больше ничего не надо.

— Илья, ты понимаешь всю серьёзность ситуации? — почти прошипела Елизавета.

— Три! — крикнул я вдогонку официанту. Тот обернулся, улыбнулся и показал мне большой палец.

Девушка поджала губы. Да, гнев ей к лицу.

— Спасибо за адвоката, Елизавета Андреевна, — улыбнулся я ей. — Очень… Опытный человечек. Не расскажете про него поподробнее?

— Адвоката? Какого адвоката? — нахмурилась она. Так, а вот это вот странно.

— Как же так, Вольтке Исаак Моисеевич! — удивился я. — Он сказал, что вы его наняли чтобы меня вытащить.

Глаза учительницы округлились:

— Я?! Я слышала про Вольтке, но мы не знакомы.

Опаньки. Я вытащил визитку. Положил её на стол. Теперь телефон благодетеля мне точно понадобится.

— Он очень лихо приструнил урядника. Как там его звали-то? — я щёлкнул пальцами, вспоминая.

— Посвистов? — подсказала Елизавета.

— Именно! Выдрал меня прямо из кабинета. Довёз до Прихода. Рассказывал, что вы дружите с его дочкой. Экий засранец.

— Илья! Что за речи! — она вспомнила, что я ученик, а она преподаватель. Значит приходит в себя. Вот ведь, Исаак Моисеевич, вы и жук. Я-то думал, что просто подвернулся ему под руку, а тут вот какая оказия.

Будь на моём месте я, сроком годности на несколько сотен лет моложе, то подписал бы ту бумагу не думая. И получил бы предложение от которого не смог бы отказаться. Припёртый к стенке уголовным делом и денежной кабалой.

— Простите, Елизавета Андреевна, — приложил я ладонь к сердцу, в извинении. — Немного обескуражен. Полагаю, должен буду низвергнуть недруга в тартар за столь низменное введение меня в заблуждение.

Она нахмурилась, хотела было что-то сказать, но официант поставил перед нами чайник, дышащий жасминовым ароматом и белую тарелку с тремя тёплыми ватрушками. Желудок отреагировал урчанием. Рот почти сразу наполнился слюной.

Я взял ватрушку, поднёс её к носу, вдыхая аромат. Несколько секунд улыбался, закрыв глаза, а затем откусил кусочек тёплой пищи богов. Откинулся на спинку, тщательно пережёвывая. Ёжики в тумане, она с изюмом…

Я чуть не застонал от удовольствия.

Елизавета Андреевна никак меня не прерывала, изумлённо наблюдая за трапезой. Я, разумеется, попытался предложить ей угоститься, но она отказалась. Для неё это заведение было дешёвой забегаловкой.

Чай, кстати, был дрянным. Не то что в приюте, конечно, но слишком горчил. Значит заварен неправильно. Надо, кстати, купить себе чайник.

— Ты же прошёл регистрацию, Илья? Я звонила Павлу Леонидовичу. Он обещал приехать и отвезти нас в интернат.

— Елизавета Андреевна, — оторвался я от праздника сомнительного чревоугодия, — Интернат? Вы думаете, мне стоит туда вернуться?

— Я не видела приказа о твоём переводе, Илья, — Елизавета включила строгую учительницу. Ей нужно ещё очки в роговой оправе и строгий костюмчик в обтяжку. — А пока такого приказа нет, и ты не достиг совершеннолетия — приют несёт за тебя ответственность. Перед государством, Илья. Это не шутки.

— Какие шутки, Елизавета Андреевна. Разве я похож на шутника? Закон есть закон.

Тем более что мне надо бы приглядеться, кто из преподавателей дал сигнал убийце. Хотя, несомненно, возвращаться в интернат не хотелось абсолютно. На вырученные деньги можно ведь и своё жильё снять. Где-нибудь неподалёку от этого кафе. Чай не заказывать, а вот ватрушки — каждый день лопать. Сказка.

— Как ваша машина? — спросил я у неё. — После стрельбы-то?

— Это машина Приюта, и, слава Христу, она застрахована, — она снова нахмурилась. — Это утро… Я не верю, что это всё было на самом деле. Но ты вёл себя так уверенно. Ты ведь… Ты убил того человека! Глазом не моргнул!