— Спасибо, обойдусь без вина. Требуется еще сделать кое-какие дела.

— Да? Ну смотри… Х-хо!

— А слыхал ли ты, Хайкрафт, про знамения Объединения, — вкрадчиво произнес я. — Огромная туча грядет… А кроме тучи, говорят, кое-что случится сегодня и в Академии. А все потому, что боги недовольны, слишком давно они ждут Объединения. Ведь Разъединение, говорят, было ересью.

Он ужаснулся, перестал жевать, уставился на меня.

— Какая ересь! То, что ты говоришь — страшная ересь, и я могу предать тебя смерти!

— Увы, но крестьяне говорят об этом от самой границы с Талестрой. Говорят, ходят слухи, что сегодня грянут знамения!

— Ох, Фатик! Ересь! Уйди, не могу тебя слушать!

Мы и ушли.

Пожалуй, для объединения культов я сделал все, что мог. Остальное будет зависеть от силы знамений. А уж они будут. О да, будут.

На экипаже мы вернулись к «Гостевому домику» и стали ожидать. Багрово-черная туча надвинулась вплотную, ветер гонял меж склепов сухие листья. Молчаливые зарницы раз за разом освещали пространство. Но дождя не было. Может, его и не будет. Природа тучи, возможно, была иной. Возможно, из нее посыплются камни. Или жабы. Или камни, жабы и еще что-то столько же привлекательное и аппетитное.

Я чувствовал нарастающую тревогу. Что-то скверное, кроме тучи, приближалось. И я не мог этому помешать.

Наконец, к нам пожаловали адепты Омфалоса под предводительством одышливого кашлюна Керована. Я не ожидал, что он сам явится. Монахов с ним было более двадцати человек, пятеро вели в поводу осликов для груза. К тому времени я велел возницам — Нануку и Ванко — отвести козла подальше и заткнуть ему пасть, чтобы не выдал нас блеяньем. Если культисты узнают, что мы двурушничаем, неизвестно, что будет. То есть — известно: резня.

Олник, Самантий и Тулвар ждали в фургоне.

— Ну, юноша, где наш товар?.. Бахун-бахун!

Я выдал им товар. Керован лично осмотрел каждый кустик вангрии и заглянул в каждый бочонок с моджи.

— Бахун, бахун! Кусты осыпались!

— Дорога была трудной. В Брадмуре неспокойно. Но лепестки на вангрии еще есть.

— Бахун!

— Очень неспокойно было на дороге. И хорошо, что мы привезли вангрию и моджи вообще!

Керован снова сунул острый нос в бочонок с моджи.

— Бахун! Бахун! Ольмерт, подойди! Попробуй напиток!

Монах со статями быка приблизился вразвалочку и капнул себе на ладонь немного галлюциногена.

А я стоял рядом с Виджи и Крессиндой (обе — вооружены, собственно, как и монахи), трясся от лихорадки и думал.

Гритт, яханный фонарь, как же понимать речь мертвецов Брадмура, что я смогу проникнуть все же в закрытую часть Академии? Время на исходе!

Меж склепов и груш-дичек вдруг наметилось шевеление. Там — тут, тут — там, мой взгляд засек шевеление сразу в десяти местах! Что-то светло-синее… О боги, лазоревые рясы культа Сноходца явились на час раньше срока! И, яханный фонарь, совсем не в условленное место!

Над площадью пронесся голос Хайкрафта Сурджи:

— Х-хо! Фатик! Двурушник ты чертов! Я так и знал! Я понял, когда тебя только увидел! Вперед, братья! Руби приверженцев Омфалоса! Уничтожьте груз! В бой! В бой!

На площадь высыпали монахи Сноходца, обнажив короткие тесаки и мечи подлинней. Было их не менее сорока человек — откормленных, бритоголовых и готовых убивать.

Монахи Омфалоса также выхватили оружие, припрятанное в рясах. Не могу сказать, что они сильно удивились — неизбежное столкновение оттягивалось уже слишком давно.

Разгорелась схватка, в которой монахи Сноходца имели очевидное преимущество. Сурджи возглавил наступление на наш фургон. Цветы вангрии и напиток моджи его монахи стоптали, Сурджи понимал, что остальные цветы вангрии ждут в фургоне. Однако оставался еще козел.

Монахи Сноходца атаковали успешно, и несколько культистов Омфалоса пали, обагрив коралловые рясы кровью. Керован избежал смерти, юркой змейкой проскочив меж склепов, и был таков.

Мы отступили к фургону. Бой разгорался, культисты Сноходца успешно теснили приверженцев Омфалоса.

Сурджи был отчаянно смел: размахивая увесистой саблей, он вел десяток человек в атаку на наш фургон.

Олник спрыгнул на землю с топором, Самантий с каким-то ножиком занял место рядом.

— Где козел? Где козел? — страшно орал Сурджи, пропустив вперед себя нескольких монахов.

— Там, где твои руки не достанут!

Я отвел удар тесака, врезал монаху под коленку и ударил в грудь мечом. Кольчуга! Я отбил еще удар, и ловко — да, иногда у меня получается! — отсек монаху ухо. Он взвыл, и я ударил его в горло. Затем пихнул на атакующих и, когда он повалился им под ноги, провел удачную комбинацию, коя заключалась в расколотом черепе еще одного культиста и отсеченной руке другого.

— Кольчуги! На них кольчуги! — крикнул я.

Хорошо подготовились, сволочи.

Адепты Омфалоса кольчуг не надели, и поэтому монахи Сноходца теснили их крайне успешно, усеивая коралловыми рясами площадь. Те и другие дрались яростно и злобно, слышался звон клинков, сдавленные стоны и ругательства.

Нас прижали к фургону. Дело принимало очень скверный оборот. Кажется, мертвецы Брадмура ошиблись.

Вдруг среди склепов раздались резкие команды на знакомом мне языке.

Боевой язык кверлингов! О боги, нет!

Они высыпали на площадь со всех сторон, и было их куда больше сотни — чуть ли не четверть Злой Роты пригласили на рандеву.

Я успел прикончить зазевавшегося культиста, вогнав клинок в ямку меж ключиц, и пробился к самому Хайкрафту Сурджи, решив прихватить его с собой напоследок. Он сделал выпад в мою сторону, который парировала Виджи.

А я?

Меня вдруг повело, людские фигуры расплылись перед глазами.

И тут случилось то, что должно было случиться с героем по найму, которого эксплуатируют и в хвост и в гриву, даже когда его грудь разрывает от кровавого кашля, а тело сковывает озноб.

Я потерял сознание.

Быстро, резко, бесповоротно.

Варвар, болеть — вредно!

На закате мы развели костры на главной площади поселка и затеяли пиршество. Отчаянное пиршество с отчаянной музыкой и плясками. В ряды Джарси влился не очередной юноша, но — боевой варвар, который отныне будет зарабатывать деньги для клана Мегарон.

После некоторых уговоров с моей стороны явился даже брат Тенезмий, изрядно удивленный таким обстоятельством. Поскольку раньше он регулярно отказывался от празднеств, на него давно махнули рукой и уже давненько никуда не приглашали.

Трамп и другие старейшины пили наравне со всеми: грешно быть трезвым в праздник, если ты полностью здоров.

К этому времени эльфы уже убрались по своим унылым делам. Старейшины определили им для ночевки Медовые озера рядом с поселком.

Я был совершенно трезв, а следовательно, грешен: сложив руки на груди, я смотрел, как Джальтана, сбросив высокие сапоги, лихо отплясывает об руку с братцем.

Ее волосы сверкающей кометой пролетали над кострами, синие глаза озорно блестели.

Мне был знаком этот блеск… С таким же блеском и таким запалом она танцевала со мной год назад…

Теперь она заполучила нового мужчину, новую игрушку, которая дарила ей яркие чувства. Потом впечатления поблекнут, и игрушка будет брошена без зазрения совести. А может быть — и нет. Может быть, это именно я не подошел ей.

Женщины иногда бывают жестоки.

Но то же самое можно сказать и о мужчинах. Когда в их кошачьих усах перестает проскальзывать искра, они молча исчезают в неизвестном направлении, не неся благоглупости о дружбе и приятельстве.

Уж если откровенно, я не знаю, чье поведение более бессердечно.

Расшалившийся дедуля плясал в одной набедренной повязке. Он не подпускал к себе на длину копья ни девочек, ни девушек, ни даже бабушек (некоторые бабушки имели на него виды), и, как мне начинало казаться, правильно делал. Не знаю, что за горькая история крылась в его прошлом: может, никакой, может, он сразу родился умным и осмотрительным.