А сейчас мне было хорошо… И вот что я вам скажу: если вы никогда не правили повозкой совместно, накрыв своими ладонями маленькие ладошки своей женщины, вы многое потеряли.

Спустя полчаса я поймал себя на том, что заливаюсь соловушкой, точно как Олник при Крессинде. Ах, женщины, что же вы делаете с мужчинами!.. Да, эта вздорная мужская особенность — говорить, говорить и говорить, когда женщина тебя слушает, и ты понимаешь, что ее интерес к твоим словам неподделен, даже если ты лепишь всякую ерунду. Ты говоришь, ибо тебя слушают, потому что ты небезразличен этой женщине, и каждое твое слово имеет для нее несомненный вес.

Меня слушали именно так. Но я не лепил чушь, а рассказывал о Дольмире:

— Самое крупное и могучее государство на Южном континенте. Жестокая монархическая деспотия на протяжении трех веков. Каргрим Тулвар, нынешний царь и мой давний знакомец, владеет жизнями всех подданных, будь то раб, купец или даже первый министр царства. К тому же царь — первосвященник Рамшеха, а значит, в его распоряжении сразу две кубышки, сиречь казны: церковная и государственная. Очень мудро придумано, должен признаться. Царь от сытой жизни разжирел. Десять лет назад он уже был до того толст, что мог возить свое брюхо перед собой на тачке. Помешан на плотских утехах, днюет и ночует в гареме. У него, слыхал я, в прошлом году был юбилей — четыреста жен. Э-э-э, гм, да! Что до рабства, то здесь оно повсеместно. Родители запросто продают своих детей, чтобы рассчитаться с долгами. Сам же Дольмир — главный центр работорговли на Южном континенте. Если увидишь существо в ошейнике — не важно, какой расы, мужчину, женщину, ребенка, знай — это невольник.

Добрая фея вздохнула:

— Рабство…

Я промолчал. Хотя на языке вертелось глупое выражение: «Такова жизнь». По размышлении мне следовало дополнить его таким образом: «Такова жизнь, какой ее захотели сделать люди».

— Сам Оракул посвящен Рамшеху Дольмирскому, и является одной из святынь этого культа. Внутри Облачного Храма проживают до сотни аколитов с монахами во главе с настоятелем… Говорят, это по-прежнему Чедаак. Девчонки, которых я вывел из Храма, здорово его пощипали, но он выжил, поскольку люди его сорта обладают исключительной плавучестью.

— Фатик…

— Да, Виджи?

— Ты сказал, что знаешь Тулвара?

Ты? Слыхали, наконец-то, без обиняков и околичностей, она назвала меня «ты»!

— Кгм… м-да… Знаю несколько больше, чем мне бы того хотелось. А царь знает меня — не с лучшей стороны. Скажем так, он навсегда запомнил мое имя благодаря одному делу.

— Фатик?

— Да, моя красавица?

— Расскажи мне о знакомстве с Тулваром… Что ты должен был сделать, что сделал и почему он знает тебя с плохой стороны?

Сделал? Гм. Лучше тебе не знать, чего я не сделал, и правильно сделал, что не сделал, хотя мне очень хотелось это сделать, да простится мне такой каламбур. Я все же честный Джарси, а не подлый отступник типа Кругеля.

Я покосился на Виджи: сидит расслабленно, не так, как обычно, волосы надежно скрыты под цветастым платком. Нос и лоб успели немного загореть — ровный оттенок светлой бронзы. Выражение лица — спокойное, умиротворенное, черт подери — счастливое! Такое лицо у нее было, когда она спала рядом со мной, мурлыча, как кошка. Бодрствуя, она редко позволяла себе расслабиться, частенько напоминая оголенный комок нервов.

И вот теперь… Если я расскажу эту историю… Мои акции, боюсь, снова упадут в ее глазах.

— Гм. Яхан… Виджи, позволь, я не стану трясти свое прошлое?

Тут же ее спина одеревенела, и она мгновенно закрылась, как делала это раньше много раз, стоило мне допустить ошибку — сказать что-то не то, или совершить скверный, по ее мнению, поступок.

Я прикусил, язык и выбранил себя в уме примерно двадцать раз.

— Прости, Виджи, я не могу сейчас рассказать!

Зря не рассказал. Ох, зря! Призраки прошлого не дремали, и мне аукнулась эта история.

Далее я вел беседу с самим собой. Виджи отгородилась незримым палисадом. В ее ровной спине я мог бы увидеть лишь собственное отражение, как в гладком мертвом зеркале. Она не уделяла и толики внимания рощам олив, деревням и храмам Рамшеха, украшенным изумительными панно из цветной мозаики. Тысячные стада одногорбых верблюдов, что выпасали орки на пустошах неподалеку Семеринды для нужд караванов, также не привлекли ее внимания. Она смотрела перед собой, как истукан.

Окружающий мир для нее исчез, равно и как малая его часть — некий Фатик М. Джарси.

Меня бесило то, что, отказываясь откровенничать со мной по многим вопросам, сама Виджи требовала от меня рассказывать все без утайки. Если отказался — виноват! Женская логика сродни эльфийской логике — темно, путано, для мужчины — вовсе не понятно, и грозит мозговым подвывихом, если вздумаешь ее постичь.

Когда я научусь понимать женщин, я стану владыкой мира. А когда научусь понимать логику девушек-эльфов, то, видимо, превращусь в божество.

Незадолго до полудня мы выехали на мощеный тракт. Щербин на нем было больше, чем булыжника. Часам к двум тракт изрядно запрудили путники: верховые, пешие, на подводах и фургонах. Из всех из них составилась огромная пестрая змея. Извиваясь, она бесконечно втягивалась в марево поднятой ею же пыли, двигаясь, разумеется, к Семеринде. Ехать к городу можно было только шагом, пробиваясь сквозь плотный вал из пыли, вони, ржания и людских голосов.

Терпкие запахи, наконец, пробрали и мою эльфийку — она скрылась в повозке.

Тут я решил проявить милосердие и повернул караван в сторону какой-то речушки. На ее берегу устроили привал работорговцы вместе со своим товаром. Подле нас уныло отдыхала в тени старых ветел группа рабов — парней и девушек лет восемнадцати, с одинаково выбритыми от лба до затылка головами. Рабы были скованы ржавой цепью, к концу которой прикрепили гроздь зеленых гоблинов. Этим забрить лбы не представлялось возможным, ибо волосы на теле зеленых гоблинов не растут, только многочисленные бородавки пробиваются с возрастом. Владельцы рабов — два купца-человека средних лет, о чем-то спорили, сидя в повозке-шарабане. Три кряжистых орка-охранника поили своих лошадей у реки.

Я велел девицам сбегать в кустики по одной и спрятаться в повозке. Потом собрал свой отряд в кружок, поправил хитрый пояс с Богом-в-Себе и сказал:

— К вечеру — Семеринда. Там во всем слушать меня. Сидеть тише воды. Не высовываться. Ничего не трогать без спроса. Ни с кем не говорить. Я все устрою как надо.

— А поесть нам дадут? — спросил Олник, выставляя изрядно заросший подбородок. Подлец начинал топорщить бороду при каждом удобном случае. Меня это бесило. Честное слово, когда этот гном разгуливал без бороды, он был намного умнее и терпимее.

— Дадут. А лично я отсыплю тебе березовой каши, если продолжишь хорохориться.

Крессинда фыркнула и заслонила Олника могучим телом. Я невольно отшагнул назад: иногда бедовой гномши становилось чересчур много.

— Мастер Фатик, мы, конечно, во всем слушаемся вас, но почему в городе мы должны вести себя так, как вы сказали?

— Потому что это — мой приказ, ясно? — Я оглядел лица отряда. Имоен и Монго стоят рядышком и не особенно скрывают, что держатся за руки; мои эльфы снова срослись плечами; Скареди тяжело дышит, утирая красную шею платком. Пр-р-раведники!.. Ничего, скоро конец нашего пути. — Оракул близко. И мы не знаем, где сейчас Гродар… и еще один смертоносец. Лучше — не светиться. Компания у нас странная, гномы, люди, эльфы… они редко путешествуют скопом, бросаться в глаза — не стоит. Мы тихо и мирно приедем и таким же образом покинем город с караваном. С меня довольно эскапад в Хараште, Сэлиджии и Ридондо. Кстати, жители Ридондо известны религиозным фанатизмом. Не дай Небо затеять с ними религиозный диспут. И лично для тебя, Крессинда… В столице Дольмира есть две общины Свободных гномов… Свободных от ваших Жриц Рассудка. Не стоит попадаться им на пути.

Крессинда фыркнула и выпятила грудь.