Лаура заметила благоговение в голосе приарха и на всякий случай воскликнула:

— Велики боги!

— Да, — просто сказал его преосвященство. — Но не о том речь. Хаос по-прежнему висит над нами вечною угрозой. Его незримые щупальца проникают в подлунный мир и сеют меж людей зерна раздора, своенравия, непокорности, жадности. Людей охватывают порочные страсти. Они мечутся по жизни, пытаются урвать тут и там, отхватить чужого, ублажить свою плоть. Люди тянут ткань мироздания в разные стороны, силятся разорвать на части. Они похожи на свору собак, которым достался один кусок мяса… Именно так хаос наносит свой удар!

Лаура поежилась: столько праведного гнева звучало в последних словах. Она вставила поспешно:

— Заветы Праматерей хранят нас от хаоса.

— Умное дитя. Как раз о заповедях я размышлял. Когда боги заметили, что идовы страсти разобщают людей, Прародители были посланы в наш мир. Они принесли нам веру, основанную на столпах двенадцати заповедей. Свое место в мире прими с достоинством. Почитай стоящих выше тебя, будь добр к стоящим ниже…

— Трудись усердно в меру сил, — подхватила Лаура, уверенная, что ее испытывают.

— И так далее, — кивнул Галлард. — Как полагаете, все ли в нашем мире знают их?

— Все, кроме фольтийцев и самых дремучих шаванов.

— А как вы оцениваете заповеди? Мудры ли они?

Столь легкая проверка уязвила Лауру. Она изучала труды Праматерей, могла дать толкование притчам Глории-Заступницы и витиеватым метафорам Агаты. А тут вопрос, с которым справится и младенец!

— Заповеди есть средоточие божественной мудрости. Они воплощают в себе главнейшие правила жизни.

— И люди, следующие этим правилам, угодны богам?

— Конечно, ваше преосвященство. Только те, кто жил согласно заповедям, займут места в светлых чертогах хрустальных дворцов на Звезде. Те же, кто нарушал писание, после смерти станут слугами и бедняками, — сказала Лаура не без удовольствия, поскольку ее ждал хрустальный дворец.

Тут Галлард впервые повернулся к ней:

— Как вы считаете, стал бы мир хуже, если б заповеди были иными?

Прямой взгляд архиепископа встревожил Лауру. Вот сейчас он мог положить руку на ее шею или потрепать волосы. Но этого не случилось, его преосвященство продолжил:

— Если бы, скажем, первая заповедь велела нам жить в деревянных домах и каждое утро читать стихи? А вторая гласила бы, что купаться можно только в реке, но не в озере? А третья говорила, что мужчины должны носить юбки, а женщины — штаны, — плохо бы стало от этого?

Лаура нахмурилась. Последние слова приарха напомнили крамольные речи ее брата. Быть может, это намек? Галлард уже знает о проступках Джереми?.. Нужно быть очень осторожной!

— Ваша светлость, боги неспроста дали нам заповеди. Дело смертных — подчиняться, а не оценивать. Я проявила бы страшное высокомерие, если б взялась судить о поступках богов.

Галларду понравился ответ, суровый взгляд слегка потеплел.

— Да, мы — черви в сравнении с божественной мощью. Не нашим слабым умом постичь замыслы властителей порядка. Но одно можно сказать наверняка: худо было бы, если б заповеди у всех были разные. Мы, поларийцы, понимаем друг друга, поскольку говорим на одном языке. Мы способны торговать друг с другом, поскольку золотой эфес ценится повсюду. Мы все признаем власть императора и Великих Домов — потому мир не тонет в кровавой смуте. Если бы вместо лордов страной правили актеры, это была бы глупая страна, но она могла бы жить. Но если б одни подчинялись актеру, другие — сапожнику, а третьи — банкиру, — все перебили бы друг друга.

Лаура затаила дыхание. Кажется, она догадалась, о чем говорил приарх, но догадка была слишком смелой. Если Лаура ошибочно выскажет ее, то вызовет ярость. Но если не выскажет — покажется глупой, а глупость — худший порок для агатовца…

— Вы говорите о том, что содержание заповедей не так важно, как их единство? Одинаковая вера, какой бы она ни была, сплачивает людей?

Галлард медленно кивнул:

— Именно так, юная леди. Стремясь погубить нас, Темный Идо сеет раздор. А спасти смертных может только тот, кому хватит силы объединить их и уничтожить распри.

— Но простите, ваша светлость… Видимо, я неверно поняла… Будь добр к слабым, говорит заповедь. Как же боги могли объединить людей силой? Разве насилие — это добро?

— Конечно, добро, если служит единству. Если ваши дети подерутся меж собой, вы разнимете их силой или позволите колотить друг друга? Если на псарне появится бешеный пес, вы прикончите его или подождете, пока он загрызет остальных?

Рука приарха сжалась в кулак. Мышцы заиграли на предплечье, и вдруг Лауре подумалось: какова эта рука наощупь? Ладонь мужчины очень многое говорит о нем. Отец и дед, и брат нередко клали руку ей на плечо, и Лаура сразу прочитывала их настроение, даже мысли…

Галлард не прикоснулся к ней. Лаура ответила, когда пауза затянулась:

— Не смею судить, ваше преосвященство. Возможно, меч мудрее пера, но нужно быть очень смелым человеком, чтобы признать это.

Он смотрел так, будто ждал продолжения. И Лаура смотрела, силясь понять: неужели это не проверка, а подлинный интерес? Разве Галларду действительно важно, что она скажет?..

Лаура смешалась. Все мысли вылетели из головы, едва она поняла, что может быть услышана. Лаура с трудом нащупала даже не мысль, а некое чувство, и наспех облекла его в слова:

— Я хочу сказать… Только отчаянный храбрец может делать зло во имя добра. Как будто принимаешь решение вместо богов…

— Мудрые слова, — сказал Галлард без тени улыбки. — Очень мудрые. Праотец Вильгельм убил Перстами тех шаванов и объединил Империю, но нарушил священный запрет. Я понимаю, что он был прав, поскольку время доказало его правоту. Но откуда сам он знал, что поступает верно? Как поступил бы я на его месте?..

Лауре показалось, что она слышит сомнения в голосе приарха. Очевидно, слух ее подвел. В соседнем кресле сидел не мелкий Альберт и не Джереми, и даже не отец. Галлард Альмера был самым твердым из мужчин, кого знала Лаура. Он не стал бы колебаться даже перед труднейшим решением.

— Вы поступили бы верно, ваша светлость. Как бы сложно это ни было.

Галлард произнес ровно, без эмоций:

— Вы хотели знать, миледи, за что наказана ведьма на столбе. Она была известной женщиной в городе Флиссе: хозяйкой музыкального салона и альтессой бургомистра. Она убеждала бургомистра перейти на сторону моей племянницы Аланис и отрезать мне доступ к Дымной Дали. Она не погрешила против заповедей Праматерей, однако служила Темному Идо, сея хаос. Если б ее план удался, Флисс восстал бы, и мне пришлось брать его штурмом. Сотни и тысячи человек погибли бы у стен. Я спас их, отняв единственную жизнь.

Лауре перехватило дух. То было страшное признание — на первый взгляд, циничное, бездушное, как речи брата. Но, кажется… почти наверняка, она поняла истину приарха. И в своей правде он был непогрешим, как Великий Вильгельм.

— Вы поступили милосердно, — прошептала Лаура.

— Нет, я убил ее зря, — жестко рубанул Галлард Альмера. — Мне не пришлось бы казнить альтессу бургомистра, нескольких офицеров и баронов, множество болтунов и чужих агентов — если б я вовремя убил свою племянницу Аланис. Можно было обойтись одной-единственной жизнью.

Лаура не знала, что сказать. Чего ждет Галлард? Ее сочувствие унизит его, одобрение — рассмешит. Она слишком слаба, чтобы судить о таких вещах.

— Будь добр к стоящим ниже, — произнесла она.

Он спросил устало и угрюмо:

— Желаете ли что-нибудь, миледи?

Она чуть не ляпнула в ответ: положите руку на мое плечо, тогда я точно пойму, что вы обо мне думаете.

— Я очень надеюсь, что мой муж Альберт оградит меня от подобных решений. Прошу, если можно, научите его принимать их.

Лаура унесла с собою мысли о Галларде Альмера и Перстах Вильгельма. Первые были слишком сумбурны, чтобы делиться ими. Но вторые можно было обсудить на прогулке с братом.