— Теперь прочтите.

— Душенька, я должен спешить в управление банка, ждут важные дела. Оставляю Нексию в твоих заботливых ручках. Верю, что все будет прекрасно. Целую.

Утром они оканчивали работу во дворе.

И Нави, и Карен избегали Дороти. Карен, возможно, чувствовала вину, а Нави — обиду. Но Дороти не было дела до них. Она думала лишь о дочке, тянула воспоминания одно за другим, как вытаскивают из моря невод, полный рыбы. Картины сплетались, перерастали одна в другую. Глория тут, Глория там, Глория поет, Глория хохочет, Глория флиртует с гостями, Глория пляшет «цепочки»… Ни отца, ни мать, ни тем более мужа Дороти не вспоминала с такой яркостью, как дочку. Лишь одно событие ускользало от нее: куда пропала Глория? Карен сказала: забрали. Кто ее забрал? Как? Вся душа Дороти выворачивалась наизнанку.

Около девяти утра она заметила на горизонте корабль. И судно, и ложь Нави утратили важность, но она все же немного понаблюдала за движением шхуны. Это было сложно заметить, но глаз Дороти оказался достаточно остер. Шхуна шла как будто неверным курсом: двигалась не к острову, а немного в сторону. Ясным днем, находясь в виду острова, шкипер не мог так ошибиться. Стало быть, ошибки нет: шкипер нарочно держит западнее цели, чтобы скомпенсировать течение, направленное на восток.

Правда, какая теперь разница? Хорошо, что Нави не лжет… Но он все равно не скажет главного: куда пропала Глория? Что с нею?! На фоне этого все другое меркнет.

Нет, не все. Меркнет лишь Нави, а вот корабль обретает значение. Он долго не задержится на острове: выгрузит припасы, погрузит товары и уйдет. Дороти должна оказаться на борту. Она не сможет жить, если с этим же судном не вернется домой!

К обеду работы во дворе окончились, и переписчиков вернули в цех. А Дороти отправилась на прием к магистру Маллину. Неслыханное дело! Пациенты не ходили к магистру по своему желанию, это он вызывал их, когда считал нужным. Однако Дороти чувствовала в себе очень много силы. Она — внучка Праматери Сьюзен, она почти здорова, отлично работает… и у нее, тьма сожри, отняли дочь! Дороти подошла к мастеру Густаву и потребовала:

— Я должна увидеть магистра.

Он мог сказать: «Ты с дерева упала?», или: «Совсем свихнулась, как Нави?», или еще что-то. Но, взглянув в лицо Дороти, он крепко задумался и отложил перо.

— Ладно.

Густав позвонил, вызвал прислужника, велел передать записку магистру. Спустя час Дороти привели в кабинет Маллина.

Магистр пил что-то прозрачное — кажется, лидский ордж. От крепкого напитка он раскраснелся, как поросенок.

— Имейте в виду, дерзкая барышня: у пациентов нет права являться ко мне, когда вздумается. Если все станут ходить сюда по первому желанию, мне некогда будет ни есть, ни спать. Сегодня я вас прощаю, но явитесь еще раз — получите удар по недугу.

— Это исключительный случай, магистр, больше он не повторится.

— Очень надеюсь. Итак, леди Дороти, чего же вы хотите?

— Магистр, отпустите меня на материк.

Он поперхнулся орджем. Откашлялся, постучал себя кулаком, запил водой.

— Дороти, вы в своем уме? Вы каждый вечер повторяете слова: «Меня терзает недуг, я иду к исцелению»… Вы что, до сих пор не поняли их смысла?

— У меня отняли дочь. А вы солгали мне, сказав, что ее не было.

— Солгал? Я не намерен выслушивать такое!

— Магистр, я не виню вас. Понимаю, что вы хотели добра: чтобы я сама вспомнила Глорию, как вспомнила свой род. Хотели помочь мне осознать, потому не говорили. Сегодня я осознала.

— Хм… — Маллин почесал красную шею. — Да, верно, я стремился поспособствовать работе вашего рассудка. Очень рад, что вы, наконец, достигли осознания.

— Так отпустите меня! Как раз пришел корабль — выпишите нужный документ и дайте мне уплыть! Я должна разыскать Глорию!

— Миледи, это совершенно недопустимо. Вы все еще больны, я не могу отпустить вас до момента полнейшего исцеления. Представьте, как расстроятся муж и кузен, да и сама Глория, если увидят вас в таком состоянии! Вы не должны взваливать на них бремя вашего недуга.

В душе Дороти начала закипать злоба. Возникло желание схватить со стола бутылку орджа и разбить о голову магистра. Как он может не понимать! Что, тьма сожри, значит — «совершенно недопустимо»? Недопустимо увидеть собственную дочку?!

Но она устыдилась гнева, вспомнив, что как раз гнев-то и является главным симптомом хвори. Зимою она точно так же злилась и кидалась на людей, а потом начались чудовищные кошмары, а потом пропала память. Выходит, правда за магистром: она еще не совсем здорова.

Дороти взяла себя в руки и заговорила спокойнее:

— Да, вы правы: я еще не прошла путь исцеления до конца.

— Вот именно!

— Однако вы не раз говорили, что я стала значительно лучше, большинство симптомов ушли, и остается какой-нибудь шаг до победы над хворью. Позвольте мне пройти его самостоятельно. Сейчас мне не дают никаких особых процедур. Я принимаю только терапию трудом и осознанием. Даю слово первородной: дома я буду делать все то же самое. Буду переписывать двенадцать страниц в день, по вечерам перечислять свои успехи и промахи, думать о гармонии и держать в узде гнев. Могу даже купить «Розу и смерть» — именно ее я переписываю в здешнем цеху. Но я окажусь в Землях Короны и смогу искать дочь!

— И как же вы будете ее искать?

Дороти слегка растерялась. По правде, четкого плана она не имела, поскольку ничего не помнила о самом похищении Глории. Просто знала, что дочка была, а теперь нет. Значит, ее забрали.

— Ну… магистр, я разберусь, когда окажусь дома. Поговорю с мужем, кузеном, родителями. Вспомню, что и как было, узнаю, когда Глорию видели в последний раз, где именно ее похитили. Свяжусь с шерифом, градоправителем, лордом. Поверьте, я сделаю все, только дайте мне вернуться домой!

— Вы полагаете, Глорию похитили?

Магистр был бездушно спокоен. Злоба вновь забурлила в груди Дороти.

— Конечно, похитили, тьма сожри! Она была — я вспомнила сегодня! Я все вспомнила: ей восемнадцать лет, она совсем уже взрослая, у нее вот такие рыжие волосы, она училась в пансионе, она любит плясать «цепочки»… Глория была — а теперь ее нет!

— Позвольте уточнить: Глории нет — где? Здесь? По-моему, это логично: она ведь здорова.

— Вы смеетесь надо мной?! Ее нет дома, ее украли!

— А не скажете ли, как вы это выяснили?

— Магистр, вы сами только что подтвердили!

— Неужели? Миледи, ваша дочь Глория была частым персонажем ваших ночных кошмаров. В ходе терапии вы на время забыли о ее существовании. Я решил до поры не напоминать вам о ней, чтобы не провоцировать новых кошмаров. Потому солгал о якобы прерванной беременности. Но разве я говорил, что Глория похищена?

Дороти ощутила сомнение и отмахнулась от него.

— Неважно, магистр. Вы не говорили, но Карен сказала.

— Карен?.. То бишь, Кейтлин? — магистр с улыбкой хлебнул орджа. — А не скажете ли, откуда она знает?

— Я сказала ей… — Дороти осеклась. — Нет, я кричала во сне, а леди Кейтлин услышала.

— Вот как? Любопытно. Стало быть, изначальным источником ваших сведений является кошмарный сон. Не напомните ли, что еще происходило в ваших кошмарах? Кажется, кто-то снимал с себя лицо и надевал другое? Море состояло из щупалец вместо воды?

Дороти нависла над ним, уперев кулаки в стол.

— Магистр, не смейте так шутить! Вы можете поручиться, что моя дочь Глория жива и здорова?!

Маллин развел руками:

— Святые боги, конечно, нет! В жизни не видел вашей дочери. Может быть, она одноногая или сухорукая, или туга на оба уха. Как я могу ручаться, что она здорова? Я только веду к тому, что никогда не слышал о ее похищении.

Дороти опустилась на стул и долго сидела молча, переводя дух.

— Мой кузен, когда привез меня, ничего не говорил вам о пропаже Глории?