– Знаете, миледи, в чем беда таких, как вы и я? Нас не учат вести себя в ситуации слабости. Как поступать, когда ты уязвим и лишен власти? Как добиться своего иным способом, кроме силы? Наше образование не включает подобных навыков. Мы с детства обучены считать мягкость грехом, недостаток могущества – позором, силу воли – единственным достойным инструментом. Меж тем каждый из нас бывает слаб. Так уж мы, люди, устроены: немного нужно, чтобы лишить нас силы. Крохотное отверстие в груди, пара дюймов сожженной кожи на лице…

Аланис молвила сдавлено:

– Что говорит ваша наука о моем положении? Как быть девушке, у которой остался только титул, сила воли… и несколько дюймов сожженной кожи?

Эрвин взял ее ладонь.

– Давайте так, миледи. Я буду говорить от вашего имени. Если вы согласны с моими словами, отвечайте «да». Если нет – молчите.

– Да.

– Я потеряла отца и брата, все владения и большинство вассалов, и здоровье вдобавок. Я лишилась всего, кроме имени и гордости.

Она помолчала с минуту, прежде чем ответить:

– Да.

– Я пришла к северянину, надеясь на сочувствие и помощь. А получила только равнодушие и холодный расчет.

– Да.

– К тому же, расчет был не в мою пользу.

– Да.

– Я почувствовала себя пленницей, и даже хуже – разменной монетой в чужой игре.

– Да.

– Я пришла в ярость и вспылила. Бросила ему в лицо несколько оскорблений, которых он, вне сомнений, заслуживал. Однако миновало время, и я поняла, что поступила опрометчиво.

Недолгое колебание.

– Да.

– Мой враги слишком могущественны, и северянин – единственный человек, который в состоянии оказать мне реальную помощь. У него есть и другое важное достоинство: он уже втянут в войну с моими врагами, а все прочие трижды подумают, прежде чем вступить в эту схватку. Так что конфликт с северянином уж явно мне не на пользу.

– Пожалуй, да.

– Но хуже другое. Чем дольше я думаю, тем вернее понимаю: северянин прав. Война за Альмеру кончится нашей гибелью: Галлард и Адриан скоординируют действия, возьмут нас в кольцо и истребят. Адриан не останется в стороне, когда мы пойдем войной на его главного союзника. Однако мы можем убедить Галларда не вмешиваться, когда пойдем на Адриана. Верный порядок смерти наших врагов – сперва А, потом Г. Не наоборот.

Аланис замешкалась. Эрвин продолжил, не дожидаясь ответа:

– И что же мне делать теперь? Продолжать конфликт – значит, не добиться своих целей. Но признать свою ошибку – полностью попасть под чужой контроль. Северянин и прежде не слушал меня, а теперь и вовсе стану марионеткой без права голоса. Как поступить?.. Я не знаю. Но сидеть взаперти больше не могу.

– Нечто в этом роде… – Аланис впервые глянула ему в глаза. – И как поступить?

Эрвин улыбнулся:

– Главное вы уже сделали, миледи. Остались мелочи: напишите письмо Галларду, а потом выпейте со мною. Мы с вами неприлично трезвы, как для вечера после турнира. Не находите?

Искорки радости мелькнули в уголках темных глаз Аланис.

– Милорд, когда мы разобьем императора, вы поможете мне вернуть Альмеру?

– Слово лорда.

– Тогда дайте перо и бумагу. И наливайте ордж – я быстро справлюсь с письмом.

Недолго думая, Аланис зашуршала пером по листу. Эрвин наполнил кубки и заглянул через плечо девушки. На бумаге возникали слова: «Мерзкая тварь. Проклятый кровожадный шакал. Твои грязные лапы не достали меня…»

– Хорошее начало, – шепнул ей Эрвин. – Весьма красноречивое. Но позвольте предложить иной вариант: «Желаю здравия вашему преосвященству…»

Октябрь 1774г. от Сошествия

Уэймар

Говорят, перемены всегда к лучшему.

Монастырь Ульяны Печальной на западе графства Блэкмор представлял собою разветвленную сеть пещер. Часть из них были природными, часть – рукотворными, созданными за столетия упорным трудом сестер.

Рытье являлось главной повинностью монашек, наравне с размышлениями о смерти и молитвами. Труд не был утомителен для тела: сестры использовали маленькие лопатки и крохотные ведерца. Быстроты не требовалось, спешить некуда – впереди вся жизнь. Считалось, что размеренная и неторопливая работа способствует правильному течению мысли. Правильной мыслью полагалась следующая: жизнь бренна и суетна; жизнь пуста, если не наполнить ее смыслом; ценность и смысл жизни придает смерть. Только раздумия о смерти позволяют понять важное, отличить ценное от пустого, греховное – от благостного.

Молитвы, предназначенные для прочтения, звались: «Смерть-избавительница», «Смерть очищающая», «Пошли мне холодный свет», «Бесценный дар смерти», «На пути к Звезде». Шестая адресовалась непосредственно Ульяне Печальной. Возможность читать молитвы вслух считалась привилегией, дарованной лишь троим старшим сестрам. Прочие монашки свято хранили обет молчания. Послушницам делалось послабление: позволялось произнести до пяти слов в сутки.

Жизнь послушниц протекала в пещерах нижнего круга – то есть таких, которые не сообщаются напрямую с поверхностью. Первый год в монастыре послушницам не полагалось видеть солнечных лучей: считалось, что, не тревожимые светом, они быстрей и легче привыкнут к подобающему образу мысли. Послушницы спали в одиночных кельях, работали парами, для трапез и молитв собирались все вместе – их было тридцать восемь. Болтовня не приветствовалась: пять слов в сутки, не более. Нарушительница теряла ужин, а затем – дневную свечу. Девушке приходилось провести день в кромешной тьме, и поначалу это казалось особенно страшным. Потом, по прошествии месяцев, послушницы свыкались с могильным мраком, но и страсть к праздной болтовне пропадала без следа. Наказание больше не страшило, но говорит – о чем?.. Зачем?.. С какого момента слова казались пустыми. Говоришь ли ты или молчишь – ничего не меняется в мире. Слишком мало мыслей, достаточно важных для того, чтобы истратить на них заветные пять слов. Нередко за день так и не находилось повода сказать хоть что-то, и перед сном Мира расходовала пять слов тем способом, который считался наилучшим:

– Благословенна будь, Праматерь Ульяна Печальная.

Жизнь в замке Уэймар представляла массу отличий.

Солнечного света имелось вдоволь. Солнце как таковое увидеть было сложно: его скрывал туман или дождевые тучи, однако же это не вечный мрак кельи! Более того: даже ночью можно повернуть рычаг и зажечь искровый фонарь прямо у изголовья кровати. Мира несколько раз делала так безо всякой нужды, просто чтобы ощутить перемену. Но после устыдилась и попросила прощенья у Праматери Ульяны.

Больше не требовалось ни думать о смерти, ни поминать ее в молитвах. Хотя теперь, непрошенная, она являлась в мыслях Миры куда чаще, чем было в обители. Девушка уже выполнила роль инструмента шантажа и больше не являла особой ценности для своих пленителей. Ульяна Печальная зорко приглядывала теперь за своей бывшей послушницей, в любой час готовая взять ее под руку и проводить на Звезду.

Передвижение по замку не ограничивалось. Мира не могла выйти за стены, но свободно прогуливалась по двору, заходила в любые помещения, не запертые и не охраняемые. За нею даже почти не следили… Порою она чувствовала затылком чей-то взгляд, порою – нет. Иногда возникал ниоткуда Инжи и заводил очередной рассказ, или Эф сталкивался с Мирой и цедил сочащееся ядом: «М-ммиледи». Иногда Мире удавалось прогуляться в полном одиночестве, никем не потревоженной. Однако она знала: люди графа больше не допустят оплошности, ее задержат еще до ворот, еще до того, как она скажет хоть слово часовому.

Теперешняя комната Миры была до неприличия больше кельи. Возможно, даже больше подземной часовни нижнего круга пещер. Аббатиса Делия сказала бы, что грешно жить в таком огромном помещении, и, вероятно, была бы права.

Пища и вовсе не шла ни в какое сравнение с монастырской. Это даже не перемена к лучшему, а просто таки небо и земля! Еда утром и днем, и даже вечером! Завтрак в постели – чашка кофе и кусок пирога, всякий день разного; ужин в кресле у камина, с книгой; обед в малой графской трапезной среди соцветья здешнего общества.