Кайр удовлетворился этим, и ей стало спокойнее.

— Будьте добры, Сеймур, отправляйтесь в город, в лечебницу, привезите Джейн.

— Да, миледи.

— Также велите подать перо и чернила. Хочу отправить письмо Эрвину.

— Да, миледи.

— Отпустите Джоакина Ив Ханну. Верните все его имущество, принесите извинения.

— Да, миледи.

— Благодарю вас за службу. Безмерно рада, что могу на вас положиться.

— Слава Агате, миледи!

Перед уходом он все же задал вопрос:

— Хотите, чтобы я убрал Мартина?

Ответ прозвучал тихо и сухо:

— Ни в коем случае. Граф Виттор сказал, что Мартина вылечили.

Сеймур опешил:

— Вылечили, миледи? От безумия?

Она повторила с нажимом:

— Граф Виттор заверил меня, что Мартин исцелился. Я обязана верить мужу.

— Да, миледи, — тяжело выдавил Сеймур.

Иона задержала его в дверях:

— Кайр, следите за Мартином. Он больше никому не должен навредить. Пусть кто-нибудь из наших людей всегда знает, где он.

— Так точно, миледи.

— Установите надзор за тайным ходом из замка.

— Да, миледи.

— И разыщите лекаря.

— Простите?

— Если… когда муж лечил Мартина, он должен был пригласить лекаря.

— Твои деньги, можешь пересчитать.

Мешочек брякнулся на скамью подле узника. Джоакин исподлобья стрельнул взглядом в северянина.

— Меня, значит, отпускают?

— Догадливый.

Он поднялся со скамьи, потянулся, разминая суставы.

— Принцесса, стало быть, узнала все, что хотела?

— Ты свободен, вот и радуйся. Станешь ехидничать — вобью твои зубы в глотку.

Джоакину вдруг захотелось уточнить, велела миледи отпустить его с зубами или без, и не пожелала ли напоследок хотя бы извиниться. Но он дуже привык оставлять при себе подобные вопросы.

— Ну, считать будешь или нет? — поторопил кайр.

Джо развязал мешочек и стал раскладывать эфесы в столбики. По правде, он делал это несколько медленней, чем мог.

— Все на месте, — сообщил Джо и так же неторопливо сложил монеты в кошель.

— Твое… оружие, — сказал кайр с насмешливой паузой и отдал Джоакину меч.

Меч как меч, — подумал Джо. Вполне годный, чтобы выпустить дух из одного нахала. Вот только зачем? Хамов и зазнаек в мире слишком много, рука устанет рубить.

Он повесил меч на пояс, кайр подал кинжал:

— Гляди-ка, даже заряжен.

Джо не ответил. Сунул кинжал в ножны, надел плащ, накинул капюшон.

— Могу идти?

— Проваливай.

Он вышел во двор Уэймарского замка. Миновал год, как он побывал здесь. Некто более сентиментальный — скажем, тот же Джо годичной давности — принялся бы сравнивать: как было тогда, и как сейчас. Тогда, мол, была служба, любовь, мечты и полные штаны наивности. Теперь — только опыт и кошель золота. Второе — полезное приобретение, первое — сомнительное, не факт, что окупает все утраты. Но нынешний Джо презирал подобные мысли: от них столь же мало проку, как от мечтаний и любви. Надо просто идти вперед и не делать глупостей.

Он зашагал к воротам, думая: хорошо, легко отбылся, могли и поколотить. Еще думал: где-то теперь Луиза? Она тоже ехала в Уэймар, но поотстала. Поселюсь в городе, подожду. А то соскучился и по ней, и по Весельчаку. Он, поди, решил, что мне гробки-досточки. Вот удивится при встрече.

— Где в городе хорошая гостиница? — спросил Джо у часового на воротах. Все же как-то странно было выйти из замка, совсем ничего не сказав. Вот он и спросил о гостинице — вроде как вместо прощания.

А часовой ответил:

— Гостиницы-то есть, куда без них. Но ты сперва зайди к графу.

— На кой? — осведомился Джо.

— Его милость граф Шейланд хотел тебя увидеть.

— Так пусть придет ко мне в номера и полюбуется.

— Гм-гм, — откашлялся часовой и встал покрепче, широко расставив ноги. Рядом возник напарник.

Джо устало вздохнул:

— Если б вы знали, парни, как мне надоели все эти графы с герцогами! Попасть бы в такое место, где есть только старейшина и священник, и ни одного дворянина на сто миль вокруг.

Часовые переглянулись, и один доверительно сообщил:

— В моем хуторе ни одного благородного. Было, рыцарь проехал — так о нем два года все гутарили. Хутор зовется Красный Карась. Не спрашивай, почему. Никто не знает.

Второй добавил:

— Ты к графу все-таки сходи. А то ведь придется… ну, как бы… в общем, так оно лучше.

— Куда идти? — выдохнул Джоакин.

— Я отведу.

И вот он очутился в комнате, которую принято звать кабинетом. Со столом и писчими приборами, с этим шкафом на тысячу ящичков, с дубовыми панелями на стенах, да еще с портретом важного такого графа в расшитом камзоле. Граф на картине был толст и краснощек, граф за столом — худ и снежно бел, однако ясно было, что живой приходился сыном нарисованному.

— Любопытствуете на счет моего папеньки? — вместо приветствия спросил Виттор Шейланд.

Джо любопытствовал лишь об одном: как долго его еще задержат здесь.

— Красивый портрет, милорд.

— Ха-ха, — усмехнулся граф. — Художник постарался, как мог, всю силу искусства приложил. Но если человек родился боровом, то никакое художество его не исправит. Мой папенька не славился красотою, но имел ряд иных весьма видных достоинств.

— Каких, милорд? — спросил Джо без тени интереса.

— Присаживайтесь, сударь.

— Благодарю.

Джо сел, не снимая плаща. Как бы с намеком, что долго не задержится.

— Мой лорд-отец, — сказал Виттор Шейланд, — знал людей. Он говорил: люди — самое дорогое и самое дешевое богатство. Дешевое потому, что люди даются почти задаром, надо лишь подобрать ключ. Дорогое потому, что ничего нет ценнее, чем правильный человек на нужном месте.

— Мудро, милорд, — выронил Джо. Что-то похожее говорил когда-то Хармон. А потом застрелил Полли.

— А чтобы понять людей, — говорил мой папенька, — нужно всего лишь проявлять к ним интерес. Смотреть зорко, слушать внимательно и делать выводы.

— Я убежден, милорд, что вы следуете всем заветам лорда-отца.

— Да, сударь, но я говорю не о себе, а о вас, — Виттор указал на Джо хвостом пышного гусиного пера. — Вот смотрите: вы приглашены в кабинет графа. Могли бы приглядеться ко мне, задать пару вопросов, послушать, что скажу, понять, какой я человек. Такое знакомство наверняка пригодилось бы. Но нет, сидите истуканом, всем своим видом сигналите: мне, мол, недосуг, уйти хочу.

— Виноват, милорд. Я не хотел проявить бестактность.

— Да бросьте, — отмахнулся граф. — Я не о вежливости речь веду, а о богатстве. Вы вошли сюда бедняком — бедняком и выйдете, ничего не взяв. А вот я стану богаче, поскольку держу открытыми глаза и уши. Смотрю на вас и вижу странную картину: наемный воин без тени интереса к графу-богачу. Бывает ли такое? Бывает, если есть тому причина. А какая?

— Ваша леди-жена, милорд, обо всем меня расспросила и получила исчерпывающие ответы.

— Не сомневаюсь, — выронил граф неожиданно сухо. Продолжил мягче: — Однако причина не в ней. Если б ваша странность объяснялась одною леди Ионой, вашим чувством был бы страх, а не скука. Кайры Ионы, поди, настращали вас. Теперь отпустили — а я вернул с порога. Естественно было бы испугаться, но вы смотритесь устало. И тут вспоминается одна штука: слыхал я, будто вы служили леди Аланис.

Джо напрягся, и это не укрылось от цепкого взгляда графа.

— Да-да, служили. Прошлою весной вы были охранником торговца. За один жалкий год успели взлететь до личного воина герцогини Альмера, побывать в осажденном дворце, принять участие в триумфе мятежников, а затем — пережить такое нечто, после чего графы и герцоги стали вам малоинтересны. Я делаю из этого два вывода. Первый: если мне потребуются тайны леди Аланис — их стоит искать у вас. И второй: видимо, вы — незаурядный человек.

— Благодарю за урок, милорд. Я буду внимательней к людям.