Голос с другой стороны, чуть ближе:

— Эй, здесь, вроде, шевелится!

— Так реши вопрос.

Удары, стон.

— Готово.

— Больше никто?

— Вроде, нет…

— Поджигай!

И тут Менсона дергают за штанину.

— Помоги…

Шут ахает и падает — рядом с Адрианом.

— Помоги мне, — шепчет император.

— Сейчас, владыка, сейчас. Что сделать?..

— Застрял… Освободи…

Менсон ползет туда, куда показывает владыка. Из-за дыма уже сложно дышать. Тот же труп, что не давал встать Менсону, придавил и Адриана. Это гвардеец с разбитой головой. Менсон упирается спиной в пол, ногами отталкивает труп, спихивает с груди императора.

— Пожар… — говорит Адриан. — Нужно выбираться…

Словно в ответ ему слышится:

— Дай-ка еще бочонок.

— Зачем?

— Для верности. Там, кажется, дергался кто-то…

— Держи.

Удар, треск. Шелест пламени. Становится все жарче. Видимо, свалка внизу уже охвачена огнем.

— Помоги выбраться. Подсади-ка…

Менсон подставляет плечо, Адриан, наступив ногой, высовывается в дыру, подтягивается. Вылезает наружу, протягивает руку Менсону.

— Остался верхний, — кричит самый твердый голос.

— Мы туда не полезем. Он шатается, черт.

— Полезете, бараны!

— Да сам погляди! Упадет, и нам конец. Лучше подождем, пока сгорит.

Менсон шарит по трупу гвардейца, вытаскивает искровый кинжал, сует себе за пояс. Тянет шпагу…

— Быстрее, Менсон. Давай шпагу, понадобится.

Он подает Адриану клинок, затем — руку. Из дымного гроба выбирается на поверхность. Сплющенный вагон шатается под ногами, Менсон падает на четвереньки. Адриан, пригибаясь, хромает к краю, выглядывает вниз.

— Сюда… Можно попробовать спуститься.

Менсон ползет за ним. Глянув через край, отшатывается. Под ними — гора обломков, охваченная пламенем. Состав упал на мелководье, его останки теперь торчат высоко над рекою. На отмели, по колено в воде, стоят трое мужчин с арбалетами. Другие, вооруженные топорами и факелами, лазят по обломкам вагонов.

— Быстрее, черти! — кричит один из тех, что с арбалетами. — Кончайте! Я уже ноги отморозил.

— Да все уже вроде… — отвечает кто-то, подпаливая бочонок масла и швыряя внутрь свалки. — Этот последний был. А верхний сам сгорит.

— Нырнем в реку, — шепчет Адриан. — Если постараться, допрыгнем до глубины…

— Эй!

Возглас снизу бьет по ушам: он, как стрела, нацелен прямо в Менсона.

— Эй! Там наверху кто-то!

— Верно, ползают!.. Чертова тьма! Давайте арбалетами…

Адриан поднимается во весь рост:

— Именем Короны приказываю вам…

Тройной звон. Три болта вспарывают воздух там, где он стоял. Но Адриан, успев отпрыгнуть, теперь тянет Менсона к краю.

— Пока заряжают, есть время. Прыгаем!

Эхом снизу:

— Эй, они в реку прыгнут! Еще арбалеты, живо!

Новые стрелки выбегают на отмель, становятся на колено, упирают приклады в плечи. Вагон издает скрип, проседая, и клонится к реке.

— Давай, Менсон!

— Прости, владыка…

На глазах у стрелков он выхватывает искровый кинжал и колет Адриана в спину. Владыка замирает на полувдохе, обмякает. Превращается в куклу, тряпье, вату, красную вату… Сминается, валится под ноги Менсону. Уменьшается в размерах, делается крохотным, как младенец, как слезинка…

Менсон падает рядом с ним, обнимает мертвое тело и воет. Воет. Воет…

Внизу трещат горящие балки. Утратив опору, вагон рушится в ледяную воду Бэка.

24 — 28 декабря 1774г. от Сошествия

Фаунтерра

— Проснитесь, ваше величество!

Это было очень жестоко. Кто смог выдумать столь тонкое зверство?

Мира едва только вынырнула из глубины сна, еще даже не разлепила веки, как внезапный удар уничтожил ее.

«Ваше величество»! Что значит «ваше величество», обращенное к ней?!!

— Нет, — застонала Мира, с ужасающей ясностью увидев смысл. — Нет! Нет! Нет!!!

— Ваше величество, — отчеканил лейтенант Шаттерхенд. За его спиной стояли какие-то люди — все в мундирах, при шпагах. Все в ее спальне…

— Адриан Ингрид Элизабет погиб. Безумный Менсон причастен к его гибели и не может наследовать власть.

— Нет, о боги, нет!..

Она сжалась от острой, пронзительной боли. Судорожно скорчилась в кровати — мизерная, раздавленная, бессильная…

Лейтенант опустился на колено. За ним — все мужчины в мундирах.

— Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй, волею Святых Прародителей и богов Подземного Мира, с этой минуты вы — владычица Империи Полари. Прошу, подтвердите принятие власти.

— Нет!.. Это ошибка, невозможно!.. Вы лжете!..

Другой мужчина, старше лейтенанта, сказал:

— Не ошибка, ваше величество. Вы — законная императрица Полари. Скажите «да», если осознаете это.

— Нет! Вы слышите меня? — она подняла голову и крикнула: — Неееет!

— Вы — Минерва Джемма Алессандра, леди Стагфорт?

Мира задохнулась от комка в горле. Мужчина повторил:

— Вы — Минерва Джемма Алессандра, леди Стагфорт?

— Да…

— Вы принадлежите к роду Янмэй Милосердной?

— Да…

— Вы приходитесь троюродной племянницей по материнской линии императору Адриану Ингрид Элизабет?

— Да, о боги!

— Владыка Адриан погиб при крушении поезда. Ясно ли вы услышали мои слова?

Она еле выдохнула звук.

— Скажите это четко и ясно, — потребовал офицер.

— Да, — простонала Мира.

— Господа, будьте свидетелями того, что императрица осознанно приняла власть.

— Так точно! — отозвался нестройный хор.

* * *

Затем ее куда-то повезли. Военные предложили на выбор несколько вариантов, Мира не расслышала и не поняла толком ни одного из них. Все советчики говорили том, как опасно оставаться в Алеридане, и настаивали на отъезде, но не могли прийти к согласию на счет пункта назначения. Предлагали разные города в Землях Короны, Сердце Света в Надежде, Мелоранж в Литленде. Несколько человек упомянули Фаунтерру. Мира кивнула. Адриан ехал в столицу, звал туда и Миру… Она кивнула, ее погрузили в поезд и повезли.

Ее окружали люди, которых Мира не знала. Кроме Шаттерхенда с его отрядом и Итана, к ней присоединились какие-то офицеры… Вроде бы, они прибыли из Надежды следующим поездом после Адриана… Вроде бы, кто-то из них по приказу владыки контролировал волну, и первым получил жуткое известие. Все офицеры и гвардейцы Короны покинули Алеридан в одном поезде с Мирой, еще до того, как приарх узнал о гибели владыки. По какой-то причине это было разумно. Мира мало что могла понять. Думать хотя бы о чем-то было невозможно. Она сидела, уткнувшись лбом в окно; когда вагон качался, голова стукалась о стекло. Так она проводила час за часом. Стояла ночь, забрезжило утро, рассвело…

Несправедливо и абсурдно, что в мире все осталось по-прежнему. Такой же рассвет, как вчера, такое же утро; снежные поля, какие Мира видела сотни раз; поезд идет точно так же, как шел вчера… Что-то должно поменяться! Мир не может быть прежним!

Возможно, с нею говорили. Мира не замечала людей. Горе выстроило стену между нею и всеми. Люди тоже остались прежними, и это было чудовищно. Они не могут говорить так рассудительно, не могут ходить, не могут есть… Их способность жить по-прежнему не укладывалась в голове Миры, потому она выбросила людей из поля зрения. Она осталась одна на свете.

Сколь бы черным и глубоким ни было ее горе, ей начало казаться, что она страдает недостаточно. Она непозволительно спокойна. Она сидит в тепле в мягком кресле и смотрит в окно… У нее нет права быть в комфорте. У нее нет права не страдать. При последней встрече она расстроила его. Унизила расспросами, обидела недоверием. Она распрощалась с ним, будто с чужим человеком! А теперь его нет, и ее зовут его титулом, и она позволяет это… Несправедливо, мерзко.