— Уйдем! — простонала Гвенда, чуть не плача. — Скорее, скорее!..

За спиной у Марка раздался громкий хлопок — будто кто-то свернул пустышку из бумаги и ляпнул о стол. Повеял ветерок. Кто-то сзади приглушенно вскрикнул.

А затем граф Бенедикт Флеминг рухнул на колени. Его стеклянные глаза прикипели к чему-то позади Марка.

Ворон обернулся и не увидел ничего.

Ни стен, ни башен, ни графских отрядов.

Форт исчез. Взгляд свободно проходил сквозь воздух, упирался в лесистые холмы поодаль. Там, где прежде была крепость, зиял круглый чашевидный кратер. С тихим журчанием вода из речушки стекала в него.

— Я говорила… — прошептала Гвенда.

— Знак!.. — выдохнул граф Бенедикт. — Святая Заступница явила мне знак…

26 ноября 1774г. от Сошествия

Уэймар

Есть хворь, называемая каменной. Она делает кожу твердой и хоронит человека заживо в тесном гробу его собственного тела. То же самое способен сделать страх.

Мира окаменела. Все в ней, что могло двигаться, замерло: мысли, чувства, мышцы. Остановились зрачки. Мира видит лишь то, что происходит прямо перед глазами. Слышит слова и звуки, почти не понимая смысла.

Она сидит. Четверо мужчин стоят перед нею.

Один из них сутул и сух, бородка клином, глаза горят. Он говорит сладковато, словно громким шепотом:

— Настоящая внучка Янмэй. Какой материал! Теперь все получится. Успех неизбежен!

Другой — яркий, лимонно-желтый, — клацает языком:

— Ц-ц-ц. М-да…

Он облизывает губу.

У третьего мужчины огромные витые усы и длинный кинжал на поясе, и другой в рукаве. Откуда-то Мира это знает. Усач говорит желтому человеку:

— Скверное дело. Она принцесса, как ни крути. И девочка хорошая…

— Жалко сучку, Инжи? Сам ее хочешь?

Развязный хриплый голос доносится сзади, Мира не видит человека. Он хватает ее за волосы и поворачивает к усачу.

— Гляди, какая! Кровь с молоком, да?

— Цыц! — рявкает желтый. Развязный умолкает, но ладонь остается на затылке Миры. Она чувствует шершавые мозоли.

Подает голос еще один парень, что молчал прежде:

— А может, Парочка прав. Я о том, хозяин: беда же будет, если узнают… Девчонка нужна миледи, а миледи нам не спустит…

Желтый вдруг срывается на крик:

— Заткнись!! Миледи, сука! Эта стерва — жена моего брата! Она, сука, жена моего брата!! Ясно тебе?! Она ничего не может!

— Ладно, хозяин, ладно… — мужчина опускает голову и делает шаг назад. Мира видит: у этого парня сломан нос. Сросся плохо — сплюснут, сдвинут вбок.

Желтый хозяин утихает так же резко, как и начал вопить. Поворачивает блестящие, навыкате глаза к усачу, спрашивает:

— Что знает стерва?

— Ничего не должна. Я ход за собой хорошенько закрыл. А тот, другой, что в покои милорда, чуток приоткрыл, чтобы виднелась щель. Когда хватятся девчонки, решат, что Эф ей помог и вывел через комнату графа. Там следы и потеряются.

— М-да… — тянет желтый и бормочет, будто говорит сам с собой: — Если ее отпустить, то она же все равно не забудет… Верно, Инжи?

— Боюсь, верно, — Инжи хмуро дергает ус. — Это ж внучка Янмэй. Не та порода, чтобы забыть…

Видимо, сейчас — тот единственный миг, когда Мира может повлиять на свою судьбу. У нее нет мыслей, чтобы высказать. И нет рта, чтобы произнести слова. Челюсти, сведенные ужасом, слиплись намертво.

— Она сама к нам пришла! — шепчет сутулый мужчина. Пока длилась перепалка, он приблизился к Мире и разглядывал, нависнув крючковатой тенью. — Не мы взяли, Праматерь Ульяна привела! Это верный успех!

— М-дааа! — желтый скалится ухмылкой. — Порешили. Инжи, давай обратно в замок. Если стерва пошевелит задницей, предупреди. А ты, Аптекарь, приступай!

— Прис-сступать?.. — свистит сквозь зубы сутулый.

— Приступай.

— Прис-ступаю!

Он хватается за рукоять сбоку от Миры и скрипуче вращает. Кресло под девушкой наклоняется назад, ее спина ложится на спинку кресла, неподвижный взгляд упирается в потолок, ноги задираются.

Инжи идет к выходу, Мира слышит шаги. Издали доносится его голос:

— Она любит послушать. Поговорите с нею…

— Зачем?

— Ну, чтобы было не так страшно…

Кто-то хохочет, желтый кривится, а сутулый улыбается во все зубы — совет приходится ему по душе.

— С удовольствием, с большим удовольствием!

Мира смотрит в потолок: он каменный, крестово-сводчатый, на булыжниках пляшут отблески свечей и поленьев в очаге. Сутулый Аптекарь берет ее ногу и снимает башмак, стягивает чулок. Потирает ладонями ее стопу, кладет пяткой на дощечку, соединенную с креслом. Затем проделывает то же со второй ногой. Бедра Миры лежат над просветом меж сиденьем и дощечкой. Она чувствует сырой морозец, идущий от пола.

— Мы займемся великим делом, — говорит сутулый. — Славным делом для всеобщего счастья! Многое нам предстоит сделать, ох как много! А начнем вот с этого.

Он показывает Мире стеклянную колбу, в горловину которой вставлена воронка, и острый нож. Приседает у ног девушки, со стуком ставит колбу на пол, проводит лезвием по голому бедру. Мира молчит. Не потому, что не чувствует боли, а потому, что не в силах разжать зубы.

Аптекарь глядит на результаты дела. Слышится тихий, ритмичный звук: кап… кап… кап… Кровь падает в воронку.

Желтый хозяин стоит по другую сторону, так же упершись взглядом в колбу. Зрелище капающей крови завораживает обоих.

— Хорош-шо… — шепчет Аптекарь.

— Думаешь?.. — спрашивает желтый очень тихо, будто в церкви.

Аптекарь вносит стеклянный щуп под рану, ловит несколько капель крови, рассматривает. Дает им стечь вдоль щупа, оставив дорожку. Пробует кончиком языка.

— Хорошая, хорош-шая… Уж я-то понимаю в этом.

— Думаешь… долго она?.. — голос желтого срывается от волнения.

— Она-то?.. Внучка Милосердной Янмэй, северянка и, к тому же, послушница Ульяны? Да еще такая, что побывала на Звезде и вернулась? Она будет лучше всех! Самая лучшая!

— И… получится?

Врывается чей-то грубый голос:

— Хозяин, можно мне того… с нею?

Желтый хлопает веками, вырванный из таинства. Накидывается на парня:

— Ты совсем одурел?! Дерьмо! Дрянной скот! Нужен чистый сок, а не с твоей поганой слизью!

— Хозяин, я ж не про нее… Не с этой, а с той, второй…

— Поди вон!

Остаются двое — желтый и Аптекарь. Садятся по бокам от Миры, ждут. Желтый опирается подбородком на кулак, Аптекарь поглаживает клиновидную бородку.

Кап… кап… кап…

— Ты сделал замеры?

— Ох. Виноват.

Аптекарь берет ее руку, нащупывает пульс, принимается считать, шевеля губами и косясь вниз, на часы. Записывает, скрипя пером по бумаге. Кладет руку ей на грудь и считает вдохи-выдохи, записывает. Трогает лоб, светит в зрачки, записывает. Переворачивает большие песочные часы.

— Сделано, хозяин.

Мира смотрит в потолок. Очень тихо шуршит песок в часах, капает кровь.

Внутри парализованного тела остатки сознания сжимаются в комок, проваливаются вглубь. Мира видит окружающее издали, сквозь длинный, длинный туннель. Темнота, темнота, темнота… узкий просвет, в нем — клочок каменного свода и два мужских лица. Где-то далеко, очень тихо капает жидкость.

— Бледная она что-то…

— Это от страха. Пройдет.

Кто-то трогает ее ступню.

— И холоднющая. Паршиво. Эй, подкиньте дров!

Огоньки на потолке пляшут живее. Тепла Мира не чувствует — слишком омертвела ее кожа. Даже рана перестала пульсировать. Только кап, кап, кап…

Проходит время.

— Возьми второй сок.

— Еще рано, хозяин.

— Не рано, тьма бы тебя! Бери его много раз, в разные колбы, понял?

— Да, хозяин. Но она холодная, как ледышка. Сейчас не вспотеет.

— Так сделай, чтобы вспотела!

Желтый уходит куда-то. Аптекарь говорит Мире:

— Слыхала? Надо, чтобы ты вспотела. Для дела нужно.