— Как вас зовут? — спросил Джо.

— Гвенда.

— Лорд Мартин, я выбрал. Наймите ее.

Сентябрь 1775 г. от Сошествия

Оруэлл; Фаунтерра

Встреча с братом пошла дурно еще до своего начала. Дорога в Оруэлл испортила настроение Карен. Из бережливости она взяла билет третьего класса (до сего дня даже не знала, что такой существует). И вот везение: весь вагон заполняли молодчики Адриана. Эти существа были наняты кричать в пользу Адриана и запугивать противников. Молодчики не носили ни формы, ни знаков различия, а маскировались под простой люд. Они были грязны, мохнаты, грубы и прескверно воняли, особенно когда снимали обувь. В вагоне они сразу разулись, откупорили пиво и разложили по столикам снедь: хлеб с луком, жирных курей, сизого цвета вареные яйца. Сложили в угол тесаки и дубинки, расстегнули пояса, вытерли руки о свои же рубахи — и приступили к изысканной трапезе, сопровождаемой тонким юмором. Карен они приняли за гувернантку и пытались вовлечь в беседу о том, как хорош Адриан для простых людей. Время от времени она сбегала на балкон, чтобы подышать и справиться с тошнотою. Вернувшись, получала от щедрот ломоть сала с чесноком, шутейку про барышень в возрасте и новый сказ об Адриане — лучшем владыке среди бывших и будущих.

В Оруэлле она сошла на перрон, мысленно вопрошая богов: зачем, собственно, они создали людей? Неужели предполагалось, что люди как-то украсят собою подлунный мир?.. До приезда брата оставался еще час, и она пошла гулять. Оруэлл — город мостов. Он стоит в пойме трех маленьких речушек, разрезанный ими на районы. Многочисленные мостики соединяют между собой разные берега, а также холмы, которых здесь хватает. Мосты имеются всех систем: арочные, свайные, подвесные и даже совсем странные, похожие на лестницы. Говорят, некоторые возвела еще сама Янмэй; говорят, тут есть целые улицы, проложенные по мостам, не спускаясь на землю. Словом, все это должно быть очень интересно… Часа хватило ей, чтобы убедиться: Оруэлл — вовсе не город мостов. Это город ужасных подъемов, кривой брусчатки, отбитых ног и потных спин. Еще — город сломанных каблуков, конечно же. А вдобавок Карен совсем забыла: чуть больше месяца назад Оруэлл ограбили шаваны! Каменный город уцелел, но тут и там зияли выбитые окна, чернели обугленные крыши, висели траурные ленты.

Карен приковыляла на место встречи, погруженная в тоску, и с башмаком в руке. А Эдгар, как на зло, прибыл со свитой: при нем был сын, адъютант, денщик и два рыцаря — и все, конечно, принялись смотреть, на что похожа последняя из леди Лайтхарт. То есть нет, сперва они вовсе ее не узнали. Даже Эдгар глянул прямо в лицо — и не догадался, что за нищенка ввалилась в харчевню. Только потом, после: «Здравствуй, милый брат», — все дружно уставились в ее сторону. Объятие — и то не задалось: едва Карен нацелилась повиснуть на Эдгаре, как обнаружила на его плече крысу. Настоящую черную моровую крысу! Даже не скажешь «сожри ее тьма» — ведь тьма давно сожрала и отрыгнула это создание.

Карен упала за стол, уже уверенная, что приехала зря. Неловкость давила обоих. Двадцать лет сделали их чужими, мучительно было изображать родство. Она попросила брата рассказать о себе, и тот завел скучнейший светский монолог, лишенный тени личных эмоций.

— Нет же, — потребовала Карен, — скажи, чем живешь?

Эдгар сообщил свое воинское звание, положение дел в подконтрольных землях и вверенных ему частях. Он совсем не умел сходиться с людьми, даже с собственной сестрою. Карен переняла инициативу и начала потрясающий рассказ, который должен их сблизить… Но остроумие отказало ей, и часть о лечебнице вышла уныньем, а часть о побеге — сумбуром и бредом. Хорошо хоть она смолчала про бога навигации.

Потом повисла тягостная пауза, оба смотрели друг на друга и пытались понять: зачем же мы встретились? Карен знала: очень нужны деньги. Без помощи брата она даже не починит каблук. Но сказать о нужде было так стыдно, что леди Лайтхарт уже стала подыскивать слова для прощания… Как тут положение спас Сомерсет. Эдгар велел ему:

— Ну, сын, ты тоже расскажи.

И Сомерсет, с обычным для молодых эгоизмом, стал рассказывать лично о себе. Только о том, что его волновало, и с полным погружением в эмоции. Сперва завел об университете. Наставники — старые зануды, декан помешан на каких-то опытах, лекции — жуткая скука, но спать нельзя, потому что перекличка. Зато житье в кампусе — вот настоящая наука! Я выпивал и с таким лордом, и с этаким, а виконт такой-то со мной вместе бегал по карнизу — ну, когда мы опоздали, и дверь закрылась, а комендант очень строгий, он точно запишет. А дамский корпус стоит отдельно, но мы, конечно, нашли способ. Тут важна сигнальная система при помощи лампочки, а еще есть два пера. Тетя Карен, вы знаете про перья — черное и белое?..

Племянник звал ее «тетя Карен», это было так мило, настоящая оттепель. От университета Сомерсет перекинулся на девушек и описал таблицу женских нравов, в зависимости от Праматери и родной земли. В таблице самые приятные типы барышень строятся точно по диагонали, ее зовут «золотым сечением». А по бокам от диагонали черными пятнами таятся нежелательные типы. Самых скверных называют «медвежьими капканами»: например, Люсия из Альмеры или Катрина из Литленда — просто жуть, хоть в кусты прячься!

От барышень Сомерсет перешел к своей сестре — Нексии, — и стал без зазрений совести ее чихвостить. Девушкам нельзя рисовать, закон природы. Если дама увлекается искусством, то ее мозги в опасности. Проза — еще куда ни шло; поэзия или музыка — уже скользкая дорожка, а живопись — точно беда: кровлю снесет, кукушки поселятся. Это как стрела в голову — нет шансов, что мозг уцелеет. Я Нексию и так, и этак уламывал: брось ты свои картинки! Лучше крестиком вышивай, или не знаю, лютню купи! А она — ни в какую. Все ее черти тянут к холсту, и вот вам результат: совсем улетела в облака, точно этот корабль из Шиммери. Кстати, тетя Карен, вы слышали про шиммерийский шар? Святые боги, да это же открытие!.. Ладно, потом. Так вот, все бы ничего, если б она не втрескалась в Ориджина. Сначала влюбилась, потом нарисовала портрет — и тогда уж совсем помешалась. Разговоров только: Эрвин то, Эрвин сё, он самый такой, он самый сякой… Как начался мятеж, я в радость: авось, теперь ее попустит. Но где там, только хуже стало! «Эрвин такой храбрый, пошел против владыки и против Перстов, он прямо аааах!..» Заставила меня поехать на фронт, прямо к Ориджину, о чем-то там предупредить. Слышите, тетя Карен? Чуть не пинками выперла из кампуса: «Езжай же! Моя судьба — в твоих руках!» Ага, конечно. Плевать было Ориджину на предупреждения, как шел в столицу — так и пришел. Я только зря простудился. Но потом еще хуже…

Таким живым был рассказ племянника, что Карен, забыв о всех невзгодах, смеялась до слез. А тут подошел случай, как Нексия в замке Шейландов вышла к столу нагишом. Эдгар стал убеждать сына, что уж здесь она точно не виновата: ее заставили Ульяниной Пылью. Сомерсет крепко стоял на своем: да какая там Пыль, я же сам видел — это ее обычная болячка, эрвинское помешательство! Эдгар сказал: Нексию нужно пожалеть, ведь потом, под влиянием Пыли, она пыталась убить Ориджина, счастье, что он был начеку… Сомерсет и тут не уступил: папенька, она все выдумала, неужели не видишь! Это женские хитрости: сперва будто покушалась, а потом в слезы: «Ах, я так виновата, чем могу искупить… Милорд, возьмите меня прямо сейчас, иначе совесть сведет…» Под общий хохот отца и тетки Сомерсет окончил:

— …меня с ума. Эй, вы не слушаете! Раз так, теперь на мне — печать молчания.

Он опечатал свои губы, но потом отлепил краешек, чтобы сказать:

— Да, она еще карту сперла. Стратегическую.

— Карту я дал ей сам, — возразил Эдгар. — Нексия отбыла с важной дипломатической миссией.

— Конечно! — фыркнул Сомерсет и вновь налепил печать.

Тогда Эдгар сказал сестре гораздо теплее, чем прежде: