— Повесить.

Начало октября 1775 г. от Сошествия

Графство Нортвуд

Недурно мне живется, — подумал Джоакин, располагаясь на медвежьей шкуре.

Этот день прошел трудно. На дороге встретились ямы и завалы. Войско задержалось в пути и не дошло до плановой точки стоянки. Обычно ночевали на возвышенностях, нынче до холма не дотянули, встали лагерем в низине. Тут было темно и сыро. В промозглых осенних сумерках солдаты шарили по лесу, собирали хворост, рубили ветки, складывали костры. Огонь занимался нехотя, зато дыму — не продохнуть. Ужин запаздывал, люди бранились сквозь кашель.

Сии тяготы касались простых солдат, но не сира Джоакина Ив Ханну. Для путевца поставили шатер с личным гербом, расседлали и накормили кобылу, шустро развели костер, заварили чай. Помогли сиру рыцарю снять доспех, подали теплой воды — умыть лицо с дороги. Все, что требовалось от него лично, — стащить с ног сапоги и удобно прилечь на шкуре у огня. Пожалуй, прикажи он — его бы и разули, и ноги омыли теплой водичкой. Денщики боялись перстоносца, вот и рвались услужить.

Собственным сквайром Джоакин пока не обзавелся. Слишком хорош был Весельчак, сложно найти замену. Путевца обслуживали денщики лорда Мартина — благо, у того их имелось аж трое, и жадностью милорд не страдал.

— Чего угодно сиру рыцарю? — спросил денщик, подав чай.

— Как обстоит с питанием?

— Готовится на графской кухне, сир. Будет подано в течение часа.

Джоакин отдал денщику портянки, пахнущие так, как им и подобает.

— Постирай-ка…

— Сию минуту, сир.

— Постой, еще для души чего-то хочется… Музыки, пожалуй.

— Будет сделано, сир.

Джоакин прилег вальяжно, послушал лагерную песню: хруст валежника, стук топоров, всхрапыванье коней, людскую разноголосицу. В сумерках эти звуки навевали меланхолию. Вроде, все славно, но как-то ноет душа…

Явился музыкант с лютней:

— Чего изволит добрый сир?

— Веселенькое что-нибудь, и без слов.

Музыкант забренчал «Слепого лучника». Джоакин хлебнул чаю — тьфу, напасть! Разве это для души пьется? Джо открыл флягу с дорогим ханти, опорожнил в котелок. Вот такой у меня будет чай. Называется: рыцарский.

Стало теплей, защемило под сердцем. Потешная мелодия стала раздражать.

— Постой, парень. Сыграй печальное.

— Про любовь, добрый сир?

— Про любовь, про скитания, про солдатскую судьбину… Хочу, чтоб пробрало.

Лютнист заиграл тоскливо и томно — будто прямо по струнам души. Сладкая боль разлилась по жилам. Беда солдату, у которого есть сердце в груди. Столько всяких ужасов встречаешь, что грубеет оно и покрывается корою. Только славная песня и кружка доброго ханти могут процарапать броню, тогда чувство прольется скупою слезой из глаз. Помянешь всех отважных друзей, кого потерял, и себя самого — когда-то наивного, сердечного…

Из дымных сумерек возник лорд Мартин:

— Чего прихнюпился, приятель?

Сунул палец в котелок, лизнул, улыбнулся:

— Ага! Этим я тоже угощусь. Подвинься, брат.

Джоакина взяла досада:

— Милорд, ну зачем вы мне вечно на хвост падаете? Я тут думаю о жизни тяжкой, а вы опять про собак заведете. Сыт я по горло всяким собачеством!

Мартин погладил себя по груди:

— Не, приятель, я тоже о судьбе. Охота поговорить с душевным человеком.

Лютня издала особо трепетной созвучье. Мартин погрозил музыканту кулаком:

— Эй, полегче, а то ж и расплакаться можем. Мы с сиром Джоакином — тонкие натуры.

— Душа сражения просит, — изрек путевец. — Остальное — не в радость.

Сражением пока и не пахло. Еще третьего дня войска Избранного должны были настичь кайров Десмонда. Но двуцветные черти ускорили шаг, а дороги изрыли и завалили бревнами. Солдаты Шейланда потеряли время и отстали. Вместо того, чтобы разить врага в решающем бою, Джоакин маялся меланхолией.

— Орел! — Мартин хлопнул его по спине. — Давай-ка, налей.

— Сами налейте, — огрызнулся Джо.

Мартин не рассердился, а обиделся:

— Ты тоже меня лордом не считаешь. Прямо как Вит…

— Простите, милорд. Я просто… ну… не нагрелось еще.

Обида Мартина мигом прошла. Перепады его настроения порою даже пугали.

— Ладно, браток, я к тебе с разговором. Вот если женюсь на леди Лауре — ты что скажешь?

Джоакин опешил:

— Простите?..

— Ну, я подумал: я — лорд, а Лаура — леди. Можно заключить этот, политический брак. Дал намек Виту, а он ответил, что я — тупой баран и мыслю не дальновидно. Тогда я решил подумать вдаль. Женюсь на Лауре — как оно будет? Сир Джоакин начнет ревновать. А он-то у нас сердцеед, возьмет и соблазнит мою невесту. Выйдет измена, позор, на репутации пятно… Что же делать? А вот что: пристрелить Джоакина прямо сейчас, пока измена не случилась!

Джо выпучил глаза:

— Вы чего?!

— Да шучу же! Не думал я стрелять, ты мне по сердцу, душевный парень. Но как же тогда? А, точно: прийти и поговорить. Вот и пришел…

— Так вы моего мнения спрашиваете?

— Ну, как бы это… вроде бы.

Топот ног сбил Джоакина с мысли. В сумерках и в дыму было не различить, но судя по звуку целая рота солдат перемещалась из одной части лагеря в другую. Любопытно, зачем?..

— Мое мнение, милорд, вот какое. Если вы заключите с Лаурой политический брак, это будет нечестно по отношению ко мне. Ведь вы — лорд, а я — только рыцарь, стало быть, вы используете выгоду своего положения. Совсем другое дело, если Лаура влюбится в вас. Добьетесь честной победы — тогда женитесь сколько угодно.

Мартин согласился:

— Разумно сказано. Благородные люди, как ты и я, должны все решать по чести. Но вот вопрос: а как понять, что она влюбилась?

— Ну, смотрит по-особому, вздыхает.

— Лаура всегда смотрит особенно. Глаза у нее.

— Это верно… Тогда — какой-нибудь знак внимания. Подарит цветок или веер.

— Чушь. Дамочки многим дарят.

— Тогда… не знаю, может, поцелуй?

— Запросто! — приободрился Мартин.

— Только силой нельзя. Должна поцеловать добровольно, по своему согласию.

— Добровольней некуда! Покажу кинжал — и пусть выбирает: или поцелуй, или того…

— Милорд!..

— Ну, шучу я, хе-хе-хе. Если проведет со мной ночь — признаешь, что влюбилась?

О ночи с леди Лаурой Джоакин и сам подумывал. Давно перешел бы в наступление, если б не траур. Юная леди пребывает в горе. Соблазнять ее сейчас — ни что иное, как кощунство.

— Нет, милорд, — твердо сказал Джоакин. — Пока носит черное, нельзя ее трогать. Мы же достойные люди!

— Твоя правда…

Вновь раздался шум шагов. На сей раз совсем странный: будто крупный отряд покидал лагерь. Джо расслышал даже оклик часового и отзыв командира отряда. Затем донесся глухой топот и хруст веток, который быстро удалялся. Разведка, что ли?.. Велика толпа для разведки, да и шума много.

— Лорд Мартин, сир Джоакин, позвольте присоединиться.

Из-за деревьев появился офицер с длинной блестящей цепью на шее. Джоакин знал его: альмерский наемник по имени Оливер Голд. Прежде служил приарху, теперь заключил контракт с графом Шейландом.

— Оливер, вы часом не от графского стола? Там уже накрыли, или как?

Голд уселся на полено у костра, уловил запах ханти, улыбнулся.

— Господа, ужин нынче задерживается в силу обстоятельств. Потому я не прочь с вами промочить горло. Готов внести свою лепту.

Он плеснул в котелок из собственной фляги, запах стал терпким и пряным. Все трое дружно зачерпнули пойла.

— В силу обстоятельств, вы сказали? Каких-таких?

— Неужели вы не в курсе? Граф послал корпус шаванов в атаку!

У Джоакина отвисла челюсть.

— Что?..

— Стоит ли удивляться? Мы только и делаем, что гоним северян, а они убегают, как матерый заяц. Вот граф и послал по следам борзую псину. Конница Пауля — самая быстрая из наших частей. Ночью они приблизятся к кайрам и чуть свет атакуют. Тогда-то зайцу не уйти!