Уничтоженное Перстом тело нельзя было узнать. Уцелел клочок плаща с капитанскими нашивками и наруч на мертвой руке — с гербом дома Айсвинд. Эрвин склонился над покойником, осенил четырехкратной спиралью.
— Светлая Агата, раз ты не изволишь смотреть в нашу сторону, то изложу на словах. Твой внук, барон Курт Айсвинд, отдал жизнь, чтобы задержать врага. Его подвиг спас все наше войско. Уж будь добра, прими его в лучших покоях!
Эрвин прочел отходную молитву. Тревога сказала:
— Роте Айсвинда нужен новый командир.
Эрвин спросил:
— Какой еще роте?..
Оставив за спиной жуткий берег реки, они поднялись в укрепленный лагерь. Здесь царил неожиданный порядок: мертвые уже были сложены в ряд, раненые ухожены, кони собраны и привязаны. Капитан Шрам вышел навстречу Эрвину, и герцог похвалил его:
— Благодарю, что позаботились обо всем. Доложите о потерях.
Душа Эрвина сжалась в ожидании ответа. Но на сей раз Праматери улыбнулись:
— В моей роте только трое погибших и шестеро раненых, милорд. Подразделение боеспособно, моральный дух на высоте.
Шрам добавил после паузы:
— Вот только порядок навели не мы. Когда сюда поднялись, эти уже занимались ранеными.
Он указал на «этих». В тени вала сидели рядком все жители деревни: кузнец Бершан с детьми, знахарка с ученицей, дюжина пастухов, семья пчеловодов, группа чумазой мелюзги… Все, кого герцог пощадил нынешним утром.
— Почему они здесь? Разве не было возможности сбежать?..
Эрвин знал, что была. Когда бой перекатился из лагеря в деревню, на этом берегу не оставалось северян. Пленники вполне могли разбежаться.
Герцог подошел к кузнецу:
— Ты сказал Ондею, что у нас есть Перст?
Бершан опустил голову:
— Я сказал. Ондей не поверил. Гной-ганта не мог дать силу волкам.
— Дурачье. И он, и ты. Почему вы не сбежали? Снова ждете милосердия — после того, как выдали тайну?
Жена кузнеца ударила лбом в траву и быстро заговорила на степном наречье. Бершан перевел:
— Мы видели, как ты убил трех ханида вир канна. Нельзя убежать от такого, как ты. Если захочешь, легко догонишь нас. Твоя доброта — вот вся наша надежда.
— Где мне взять доброту?
С тяжелым вздохом герцог повернулся к Шраму.
— Капитан, есть еще пленные, кроме этих?
— Так точно, три дюжины всадников Ондея.
— Приведите и постройте.
Эрвин смотрел, как шаванов сгоняют в лагерь и ровняют в шеренгу. Альтесса обнимала его сзади, положив подбородок ему на плечо.
— Ощути разницу, любимый. Это ведь не Альмера.
После боя у реки Бэк пленные точно так же строились в линию. Но там были альмерские дворяне, внуки Праматерей, почти сородичи Эрвина. Здесь — дикари, что молятся быку и червю.
— Тогда тебе стоило быть милосердным.
Он согласился: тогда — стоило. Альмера горда и строптива; прояви лишнюю жестокость — и все герцогство поднимется против тебя. Здесь — наоборот. Эти варвары, словно псы, уважают жестокость, а доброту считают слабиной. Зарежь половину — вторая станет твоими рабами. Отпусти всех — и Степь узнает, как мягок герцог северян.
— Это сейчас кузнец молит о пощаде. Но попробуй пощадить — он же плюнет тебе в спину.
— Да, любимая, — снова согласился Эрвин. — Я знаю, что будет так.
Подошли ротные командиры.
— Поздравляю с победой, милорд, — сказал Хайдер Лид. Повертел двумя пальцами у виска, будто вкручивал винт: — Орудие отлично себя показало.
— Моя рота вернулась в деревню, — доложил Фитцджеральд, шмыгнув носом. — Надеюсь, милорд удовлетворен качеством нашего бегства.
— Вам повезло, кайр. Слава богам, что Ондей смотрел только на флаги. Если б заметил в деревне ваш командирский плащ, не ринулся бы в погоню, а сперва сжег бы все село. Снова нарушите приказ — сниму и плащ, и голову.
— Рад служить, милорд! — рявкнул Фитцджеральд, уверенный в правильности своих действий.
Подошел и Шрам:
— Милорд, пленные построены. Позвольте высказать просьбу: пощадите сыновей Бершана и заберите с собой. Нам пригодятся рабы, сведущие в кузнечном деле.
Хайдер Лид добавил:
— Я бы также взял женщин. Сами понимаете…
Эрвин качнул головой:
— Господа, позвольте напомнить: мы все еще отличаемся от дикарей.
Джемис Лиллидей сказал, поглаживая холку Стрельца:
— Милорд, нужно убить всех поголовно. Эти люди знают, что у нас Орудие. Некоторые даже видели его устройство. Никто не должен выжить.
— Благодарю за совет, кайр.
Рука об руку с альтессой Эрвин подошел к пленным шаванам. При взгляде на него жители деревни буквально затрепетали. Но всадники Ондея смотрели герцогу прямо в глаза, играя желваками от гнева. Старший из них процедил:
— Мы улетим с Ордой Странников в лучший мир! А за тобой придет Гной-ганта и скормит Червю. Волкам не будет спасения! Ваша кровь наполнит Ройдану!
Даже сам Эрвин не успел понять, как… Он не думал об этом, не принимал решения. Глас Зимы сам собою вылетел из ножен и метнулся зигзагом. Вверх-вниз, вверх-вниз. Молния Агаты полыхнула во всей красе.
Герцог стряхнул кровь с клинка и отступил назад. Разваливаясь на части, тело шавана рухнуло в траву.
— Я устал, — тихо сказал Эрвин, — очень устал слышать ваши угрозы. С того дня, как сделался герцогом, я предлагаю Степи только мир. Вы упорно считаете это моей слабостью.
Он пошел вдоль строя пленников, роняя слова:
— Наравне с вами я бился против Адриана. Когда Минерва просила разгромить вас — я отказал. Когда ганта Гроза попытался меня убить — я простил его. Две недели назад я пришел под стены Рей-Роя, чтобы предложить союз…
Один из шаванов ухмыльнулся — да так и застыл с перекошенной рожей. За один вдох Эрвин всадил клинок в грудь и выдернул обратно, и двинулся дальше, не глядя, как оседает наземь мертвое тело.
— Да, сожри вас тьма, я пришел в Рей-Рой с миром! Вы атаковали меня, даже не дав сказать. Но мы разбили вас и отняли Перст. Затем я пришел в эту деревню — и пощадил всех жителей, даже тех, кто узнал мою тайну. Вы снова напали…
Еще один пленник пошевелил челюстями. Глас Зимы только этого и ждал. Взлетел искрою и опустился, оставив борозду поперек горла.
— Зачем?.. — удивилась альтесса.
— Он хотел в меня плюнуть.
— А по-моему, просто сглотнул от страха.
— Значит, ему не повезло.
Эрвин шел дальше вдоль строя и говорил все громче, наполняя голос силой и злобой:
— Вы кидаетесь на меня, как чертовы дворовые псы! Гной-ганта — жестокий зверь, и вы лижете ему пятки. А я милосерден — значит, слаб? Вы уверены в этом?
Шаван дернулся — бежать или напасть, теперь не разберешь. Он захлебнулся стоном, когда клинок вонзился в его брюхо. Глядя в глаза умирающему, Эрвин провернул Глас Зимы:
— Как по-твоему, я слишком милосерден?
Тот затрясся в агонии, издал жуткий хрип. Эрвин выдернул клинок, позволив телу упасть.
— Коль вы собаки, мне придется лаять. Скажу на языке, понятном вам. Если снова полезете ко мне — я раздавлю вас, как червей. Если Гной-ганта вернется — раздавлю и его. Если с ним будет сорок тысяч всадников — я положу в пыль всех до единого!
Кузнец Бершан раскрыл рот — и Глас Зимы с радостным свистом метнулся в воздух. Полоса дымчатой стали вошла точно между зубов кузнеца, но не задела плоть. Острие меча остановилось во рту, почти касаясь языка.
— Ты желал что-то сказать? — осведомился Эрвин.
— Прости нас, — сказала жена кузнеца, сгибаясь до самой земли. — Гной-ганта принес беду. Ондей зря пошел за ним.
— Ондей пошел за ним потому, что Гной-ганта — зверь. Но волк — тоже зверь. Намного опасней червя.
Ориджин взмахнул мечом, сметая кровь с клинка, и убрал его в ножны.
— Вы свободны. Ступайте и расскажите всем: вы видели последний раз, когда герцог волков проявил доброту. Это чудо больше не повторится.
Меч — 1
Июль 1775 г. от Сошествия