И еще думал: а ведь тогда, над Бездонным Провалом, Сфера тоже почуяла кого-то злого. Любопытно, кого? Второго из Пяти?.. Да нет же, самого Адриана! Час спустя он сбил нас стрелою, а Сфера предупреждала, только мы не поняли. Она сразу мне говорила: Адриан — злодей! Хармон Паула, берегись его, не связывайся… Какой же я осел!

Люди оттаяли достаточно, чтобы заговорить. Весельчак сказал:

— Надо же, уцелели… Поленилась нынче лопатка.

Ворон сказал:

— Он хотел Эфес — он забрал Эфес. Сейчас же прикажу начать погоню.

Минерва сказала:

— Лучше велите принести чаю с орджем. Позовите лекаря, пускай осмотрит всех.

— Владычица, он похитил Священный Предмет!

— Он испортил стол для стратем, вот что грустно. Надеюсь, еще можно исправить… А Эфес, я полагаю, скоро найдется. Натаниэль — кто угодно, но не вор.

Кто-то ушел за чаем, кто-то подал императрице теплый халат. За окном начали собираться люди, Ворон командовал ими. Хармон, Салем и Весельчак поднялись, стуча зубами и отряхивая с одежды хлопья снега.

— Ну, дела, да? — ухмылялся ветеран. — Вот это гробки-досточки! Всем гробкам гробки!

Август 1775 г. от Сошествия

Холливел, Мельницы

Иксы неоднозначно восприняли план герцога. Эрвин-то надеялся порадовать солдат, уставших от потерь, но войско посмурнело и упало духом. Несколько офицеров выразили общую мысль: как же мы будем прохлаждаться, когда наши братья проливают кровь? Разве не бесчестно — отсиживаться в Степи, пока война гремит на Севере?

Герцог сказал, что иксам нужен отдых после тяжелых боев. Они возразили: милорд, какой тут отдых? Мы за месяц прошли Альмеру, трижды побили приарха. Выманили и разгромили чертяку Ондея, захватили Перст Вильгельма, перепугали всех шаванов на пятьсот миль вокруг! Такой успех нужно развивать. Как говорится, куй, пока горячо!

Эрвин сообщил об отправке раненых в монастырь, чем вызвал волну негодований. Легкие раненые возмутились: на кой черт нам в монастырь, выздоровеем в седле и сможем биться наравне со всеми! Тяжелые впали в печаль: значит, мы свое отвоевали, поедем в кельях подыхать… А в сопровождение раненым герцог выделил дюжину здоровых бойцов, и войско едва не взбунтовалось. Никто не хотел оказаться в числе этой дюжины.

Эрвин вскричал от досады:

— Да что же с вами не так?! Обитель — тихое, уютное место! Ни риска, ни труда, только и дел, что заигрывать с сестрами. Если вас волнует жалованье, то я выплачу его по военной мерке!

Кайры возмутились пуще прежнего: милорд обидел их предположением, будто дело в деньгах. Да они все жалование готовы вернуть, лишь бы в день победы над Кукловодом быть вместе с герцогом, а не в проклятом монастыре, пропади он совсем!

Следуя совету Джемиса, Эрвин предложил отцу Давиду сопровождать раненых. Но даже он отказался! «Милорд, я не могу покинуть вас в самую трудную минуту. Прошу, не приказывайте этого». Вроде, хорошо: подозрения были напрасны, Давид не пытается послать шпионское донесение. Но где взять чертов эскорт, если даже священник упирается?!

Ситуация почти зашла в тупик, как вдруг явилась нежданная помощь. Однорукий воин протолкался сквозь шеренги, встал подле Эрвина, откинул капюшон плаща — и все узнали капитана Гордона Сью! Отважный офицер смог выйти к войску на своих ногах, и лицо его было бледным, но не восковым, как в последние недели. Иксы разразились криками радости, а Гордон Сью накинулся на них:

— Парни, что это вы развели, тьма сожри?! Раненые, думаете, вы — бойцы? Хрена лысого! По себе знаю: хворь отступила, встал вот на ноги, но какой из меня воин? Кошка чихнет — я упаду. Вы — такие же! Хотите, чтобы милорд с вами нянчился? Он вам не мамка! Потому все, кто был ранен, — закрыли рты, построились и в монастырь!

Его речь положила конец спорам. Гордон Сью также придумал справедливый способ выбрать воинов эскорта: метнуть жребий. Случай выбрал из трех рот по четыре бойца для охраны раненых. В эту дюжину попал сир Михаэль, перебежчик из Альмеры. Его досаде не было границ. Сир Михаэль сражался наравне с иксами и в Рей-Рое, и в деревне. Он заслужил у северян уважение и надеялся получить от герцога черный плащ. Ссылка в монастырь положила конец мечтам.

Словом, раненые и сопровождающие пришли в настроение, близкое к трауру. А Эрвин увидел свое войско после очередной убыли: теперь осталось только три роты, и только в одной — больше пяти дюжин бойцов. Это зрелище добило его. Когда Гордон Сью подошел с личной просьбой остаться при герцоге, Эрвин не нашел сил протестовать.

В хмуром молчании войско разделилось на два отряда, один двинулся на север, к монастырю, а второй — на запад, в сторону Мельниц. Гармонируя с настроением людей, накрапывал мелкий серый дождь. Один из воинов Нексии достал музыкальный инструмент в виде гнутой пружинистой железки, сунул в рот и принялся наигрывать: брыыынь — брыыынь — драааммм — драаамм…

Придумывая свой план, Эрвин имел в виду несколько иную дорогу на запад. По пути до Фейриса — никаких сражений. Раненые переданы заботам лекарей и монашек, больше не нужно просыпаться от стонов. Дружба с Джемисом восстановлена, и снова можно поговорить с кем-то более реальным, чем Тревога. А в довершение всего — Нексия! Самая красивая девушка Надежды, беззаветно влюбленная в Эрвина, каждую ночь осыпает его ласками, шепчет на ухо нежные слова… Мечты, мечты!

Нексия ехала осторонь, даже не глядя в его сторону. За нею гуськом тянулась четверка охранников, один из коих, старый шаван по виду, монотонно дребезжал на варгане: брррымм — браммм — брыыынь — драаань…

Ветер то и дело менял направление, а дождь крепчал. Хлестнет, окатит водой, улетит по ветру. Только начнешь обсыхать — а он назад с новым ветром, и опять с головы до ног. Так и хлестал то слева, то справа — точно плетка палача по спине воровки.

Дорога раскисла, кони шлепали по грязи. Джемис поднял Стрельца в седло, и тот остался чист, но окутал отряд ароматом мокрой псины. А сам кайр снова провалился в печаль. Эрвин заговорил с ним раз и два, и получил хмурую отсечку. Джемис желал остаться наедине с горем.

А вот Гордон Сью легко завел беседу, но ее предмет насторожил Эрвина. Капитан спросил не о битве в деревне и не о положении дел на фронтах. Он как бы невзначай полюбопытствовал: нет ли еще змей-травы? Эрвин сказал: зелья больше нет, все отдал. И спросил:

— Капитан, как вышло, что вы столь внезапно встали на ноги? Я навещал вас каждый вечер, вы едва ворочали языком. И лекарь говорил: плохи дела, лежит без сознания… Как тут раз — и уже в строю!

Гордон Сью уклончиво помянул Светлую Агату: мол, сотворила чудо. Эрвин припер его к стенке:

— Агата здесь не причем, если б она сотворила что-нибудь — сказала бы мне. Да и вид у вас больно виноватый, так что выкладывайте напрямик.

Гордон Сью помялся, но выложил. Еще неделю назад его перестало лихорадить, в голове прояснилось, а рана начала затягиваться. Увидев это, лекарь отменил змей-траву. Но без нее капитану стало скверно: все тело начало зудеть, и рука дико разболелась — та, которой нет. Гордон Сью попросил змей-травы, но лекарь отказал. И капитан не нашел ничего лучше, чем изобразить горячку. Всякий раз при виде лекаря начинал трястись и стонать, а на вопросы отвечал путано или вовсе закатывал глаза. Лекарь давал змей-траву, Гордон Сью блаженствовал и сладко засыпал. Так длилось дней пять, а потом зелье кончилось. Мотив для обмана исчез, и капитан живо поднялся на ноги…

— Тьма сожри, — только и выронил Эрвин.

А шаван знай себе брынчал: дреееень — брааам — дрыыынь — дааань…

В этой тоске Эрвин нет-нет, да и поглядывал на Нексию. Она куталась в плащ, но даже плотная материя не скрывала всех прелестей. Округлые бедра, гордая осанка, тонкая рука, держащая поводья…

Лорд Эрвин София Джессика давно познал мудрость: не нужно бояться расставаний, ведь стоит тебе потерять барышню, как появится другая, лучше прежней. Потому он не был склонен долго тосковать по былым чувствам. Взвесил: не стоит ли в данном случае сделать исключение и погрузиться в любовную печаль? На что дал себе отрицательный ответ. В прошлом году, покидая Фаунтерру, он уделил расставанию с Нексией неделю качественной грусти, даже породил на свет один или два стиха. Этого вполне довольно, особенно — в военное время. Тем более, по большому-то счету, своим отказом Нексия только помогла ему. Эрвин — агатовец, Нексия — еленовка, и не из Великого Дома. Она — не пара герцогу, и рано или поздно он должен был указать ей на очевидный мезальянс. Но Нексия — умница! — взяла на себя бремя тяжелого разговора. Ему стоит благодарить ее!