А Мартин Шейланд устал спорить и спешился.

— Надоело. Иду к волчице. Кнут, если барон дернется — застрели.

— С удовольствием.

Мартин Шейланд — убийца и зверь — зашагал к подвалу. Параллельно ему бежал по стене герцог Ориджин. На первого глядели все, второго никто не замечал.

— Я вот что думаю, — сказал барон Доркастер, — граф велел убить Иону в случае бунта. Ты, Мартин, поднял бунт. Выходит, я таки должен ее убить.

Мартин остановился, чтобы отвесить ему поклон.

— Благодарю за помощь, приятель. Но, пожалуй, я справлюсь и сам.

Эрвин остановился на галерее — прямо над крышей подвала и в шаге от шейландского солдата. Вдох спустя рядом оказался Обри.

— Вы чего тут?.. — буркнул шейландец.

Вместо ответа Обри указал на Мартина.

— Да уж, — хмыкнул солдат, поправляя прицел.

Он боялся целиться в графского брата, наводил арбалет на кого-то из шаванов. А Мартин отсалютовал барону и снова пошел к двери в подвал. Ему оставалось шагов десять. Он смотрел прямо в сторону Эрвина. Если поднимет взгляд на галерею, они встретятся глазами.

Капитан Лид, — подумал герцог. Вот сейчас. Идеальный миг!

Один из шаванов охнул и упал на мостовую. В спине торчало древко болта.

Солдаты барона промедлили вдох — растерялись без приказа. Но шаваны сработали с быстротою молнии. Хором запели луки, осыпая стрелами баронских бойцов. Кнут прыгнул из седла, присел, укрывшись за лошадью, ударил Перстом по галерее. Свист идовой плети, вопли изломанных людей. Крик барона:

— Отставить, не стрелять, нельзя!..

Стук арбалетов, чавканье болтов, входящих в плоть. Вопли раненых шаванов.

Мартин ринулся вбок, за угол донжона, за телегу. Упал на колено, с грозною меткостью открыл огонь.

— Теперь можно, — сказал Эрвин Гласу Зимы.

Тот выскочил из ножен и пробил шею солдата. Никто не должен был этого заметить, однако соседний стрелок обернулся:

— Эй, тут измена!..

Он вскинул арбалет. Обри подхватил труп, зачслонился от болта.

— Милорд, я прикрою. Идите к сестре.

С двух сторон солдаты бросились к ним. Обри выхватил клинки, а Эрвин прыгнул через перила, на крышу погреба. Тяжело ухнуло под ногами, скрипнула кровля. Второй прыжок — вниз, на землю перед входом. Болезнь сделала его неловким, Эрвин упал грузно, аж присел, целый вдох силился вернуть равновесие. Но стражники у входа действовали еще медленней: Персты отвлекали их внимание. Герцог шагнул к ним и рубанул. Один захрипел, оседая. Другой взмахнул алебардой — Эрвин пропустил над головой и уколол снизу вверх, прямо в гортань. Дал трупу упасть, переступил. Дверь в подвал. Где ключ?.. Нет ключа, простой засов, и тот не задвинут. Пнул дверь, шагнул вниз, на ступени. Полумрак, какое-то движение, лязг железа. Еще стражники! Уклонился, сделал выпад — в темень, на звук.

— Ой, мамочка…

Выдернул, крутанулся на месте, повинуясь инстинкту, отклонился назад.

— Г-га! — крякнул стражник, нанося кинжальный удар.

Он вложил слишком много силы, инерция увлекла его далеко. Эрвин отшатнулся, пропустил мимо, пнул под зад. Второй солдат полетел прямо на раненого первого.

— Двоих сразу. Хочешь?

Глас Зимы очень хотел. Молнией нанес удар, пронзил два тела насквозь. Отскочил, уколол снова. Взлетел, метнув на пол бисер сладких кровавых капель.

— Тьма, мы с тобой хороши!

Я всех убью ради сестры! Вот — идеальная формулировка!

Эрвин шагнул во мрак и закрыл за собой дверь подвала. Тяжелые доски отсекли звуки боя. Он перевел дух, откашлялся снял с крюка тусклый фонарь и двинулся вниз по ступеням. Лестница оказалась короткой, вторая дверь открылась без труда. Подвал дохнул в лицо плесенью и влагой. Светлячок фонаря не доставал до дальних стен, Эрвин еще не видел сестру, но уже знал, что она здесь. Должна быть здесь, как же иначе!

— Здравствуй, милая. Я пришел.

— Эрвин, — сказал тьма.

Повторила:

— Эрвин. Эрвин!

Голос дрожал.

Он двинулся на звук — фонарь в одной руке, меч в другой. Огонек раздвигал темноту. Ящики, бочки, мешки, груда золы… Блеснуло. Стальные линии — решетка, две влажных точки — глаза.

— Сестричка моя…

— Эрвин!..

Она проявилась из тьмы, точно призрак. Худая, белая, грязная, заросшая. Но глаза… Вся сила жизни, все чувство — в двух омутах глаз.

— Ты жива, — выдохнул Эрвин и бросился в ее объятья.

Она прижала его сквозь решетку, стала судорожно гладить волосы, шею, лицо.

— Ты пришел… Мой Эрвин… Ты здесь…

— Ты жива, сестрица, — шептал он.

Речь не о дыхании или биении сердца. Он говорил о глазах. Душа Ионы выжила — Эрвин видел это сквозь зрачки. Он выронил меч, чтобы прижать к себе сестру. Прутья все еще разделяли их, но какая разница? Вот же она — коснись, обними, смотри в глаза!

— Я пахну псиной, — смеясь и плача сказала Иона. — Я теперь собачка, гав-гав.

— А я пахну кровью и простудой. Твой брат болен, как всегда. Вообще-то, я спас тебя затем, чтоб ты ухаживала за мною в постели.

Они шутили, чтобы успокоиться. Но ирония не справлялась, обоих переполняло чувство. Иона плакала, Эрвин обнимал ее, боясь отпустить. Глас Зимы стонал, брошенный и забытый.

— Выпусти меня, хорошо?.. Я тут немножко засиделась, самую малость…

Он растерялся: чтобы отпереть замок, нужно разжать объятия.

— Ключ у охранников, ты взял его, да?..

— Ой. Я мигом… Нет, через минуту…

Запустил руку в ее волосы. Грязные, жесткие, похожие на шерсть дворняги.

— Тебе не мыли голову?..

— Боюсь, это меньшая из моих бед.

— Хочешь, я прикончу их всех? Только что придумал: всех убью ради сестры. Раньше были другие варианты.

— Хочу вместе!

Он оттолкнул ее с силой, иначе было не разомкнуть объятий. А нужно сходить за проклятым ключом. Впился взглядом в ее глаза. Почти невозможно оторваться, но надо же как-нибудь.

— Вернусь через минуту. Через вдох. Я мигом!

Эрвин обернулся и…

В трех шагах от него стоял человек. Перст Вильгельма мерцал, наведенный Эрвину в живот.

Ноябрь 1775 г. от Сошествия

Майн, герцогство Ориджин

— Вы двое, — сказал Адриан, — моя самая близкая родня.

Гости за чайным столом озадаченно переглянулись. По факту-то владыка прав: ближе супруги и дяди у него никого нет.

— Вррроде, да, — обронил шут и тряхнул колпаком с бубенцами.

— Тем более досадно, что изо всего двора именно с вами у меня возникли трения.

Они стали протестовать.

— О чем ты, владыка! Колпак и корона дружны!

— Любимый супруг, твои речи ранят мое сердце. Мы же с тобой живем душа в душу!

Адриан поднял чайник:

— Позвольте, я налью вам чаю. Угощайтесь пирожными.

Менсон терпеть не мог сладкого. Взял бы для Карен, да неловко.

— Мне бы ханти, владыка, ну, если позволишь.

— А мне орджа, — попросила Магда. — Мы в Майне, как никак. Приятно пить ориджинское пойло на их земле.

Чистая правда: они сидели на террасе замка, прилепившегося к склону горы, точно птичье гнездо. Город Майн — ровесник Лида, дед Первой Зимы — лежал как на блюдце, видимый от края до края. Тугой обруч стен сдавил городскую застройку, улицы спутались в клубок, словно брошенные нити. Дома слиплись друг с другом, многие выдавились вверх на три, четыре этажа. А вне кольца укреплений рассыпались по горам спутники Майна: поселки рудокопов, приросшие к горловинам шахт.

Лакей подал крепкие напитки, налил Менсону и Магде. Владыка Адриан остался верен чаю.

— К сожалению, я был с вами не искренен, много темнил, прятался за отговорками. Этот туман вызвал у вас вполне понятную тревогу, которую ныне хочу развеять.

Скрытность Адриана как таковая не особо волновала Менсона. Ранила лишь одна конкретная ложь, о коей шут изо всех сил старался не вспоминать.