– И как повернулось дальше? – с живым интересом спросил Джоакин.
– Подался наш рыцарь в Первую Зиму. Заметь: где Блэкмор, а где Первая Зима! Пол-империи проехал прежде, чем добрался. Стал проситься на Посвящение, а ему говорят: тебя здесь никто не знает, послужи сперва пехотинцем, тогда уж, быть может, допустим к испытанию. Он на это: так я же – рыцарь, куда мне в пехоту? А ему в ответ: плевать, что ты на юге рыцарь; здесь ты – никто. Ну, делать ему нечего, вступил в герцогское войско простым солдатом. Тут пошла война, за ней – вторая. Наш герой снова бился доблестно, как мог выслуживался, в любую атаку кидался, как лев. И в Нортвуде сражался, и на Западе. Ранен был раза три – то стрелой, то копьем; чуть не помер. Наконец – уже года два прошло! – кайр, что командовал его отрядом, сказал: теперь вижу, ты хорош, допускаю тебя к испытанию. А Ориджиновское испытание, скажу я тебе, это тоже не увеселетильная прогулочка.
– Я знаю, наслышан.
– Так вот. Богам, видимо, приглянулся наш герой: прошел он испытание, хотя и с великим трудом. Сам герцог Ориджин вручил ему плащ и похвалил, а командиру нашего рыцаря сказал: и тебя хвалю, что заметил доблестного воина и допустил на Посвящение. Командир отвечает: ручаюсь, ваша светлость, что этот человек прекрасно послужит вам. Ну, тут наш герой и выложил командиру с герцогом всю правду: дескать, он сражался только чтобы заслужить любовь красавицы, а теперь, получив плащ, хочет вернуться в Блэкмор и добиться руки своей дамы сердца. Герцог нахмурился, но сказал: ладно, ты мне вассальную присягу не приносил, и если судить по закону, то не имею причин тебя задержать. Езжай, сказал. А вот командир взбеленился: это что же, ты, чужак, над нашими северными обычаями насмехаешься? Прошел священный обряд, получил плащ от самого герцога – и лишь затем, чтобы выполнить прихоть какой-то вертихвостки? Тогда и рыцарю кровь в голову ударила: не смей звать леди Блэкмор вертихвосткой! А командир: не нравится – заставь меня замолчать. И выхватил меч.
– Рыцарь победил его?
– Ну, можно и так сказать… Рыцарь проткнул кайру печенку, но тот, невзирая на боль, изловчился, рубанул в ответ и отхватил рыцарю руку повыше локтя. Герцог поглядел на раненого героя, истекающего кровью, поразмыслил, стоит ли спасать чужака, в итоге смилостивился и позвал лекарей. Еще месяц пролежал наш рыцарь в госпитале, наконец, очухался, взял красно-черный плащ и отправился в Блэкмор. Разыскал любимую, встретил спустя три года разлуки, а она ему рассмеялась в лицо: ты что, со Звезды свалился? Я уж замужем давно! А была бы и свободна, так нужен ли ты мне теперь, однорукий?..
Джоакин вздохнул и покачал головой. Похоже, он примерил на себя шкуру отверженного рыцаря, переполнился горечью и досадой.
– Да, бывает… – сказал молодой воин и надолго задумался.
Потом спросил:
– Хозяин, вы говорили, этот герой был лишь рыцарем, но его сын стал бароном. Как так вышло?
– Ну… – Хармон пожал плечами. – Во время своих военных мытарств рыцарь неплохую славу заслужил, да и золотишком трофейным разжился. Опять же, звание кайра тоже немалого стоит. Словом, нашлись охотники с ним породниться. Один из альмерских баронов отдал за него свою дочь-наследницу. Вот так рыцарь и заработал лордский титул для сына. Но только это не имеет отношения к делу: любил-то он леди Блэкмор, а она его оставила с носом.
– Но, получается, – отметил Джоакин, – леди вдохновила его на подвиги. Благодаря ей он сделался кайром и бароном.
– Ага, и еще потерял руку. И сердце она ему разбила, как пустой горшок.
Джоакин не ответил и погрузился в раздумья. Тем и кончился разговор.
* * *
На второй день пути от Солтауна Хармон обнаружил, что ожидает прибытия к новому покупателю примерно с тем чувством, с каким ждут расставания с любимым человеком. Дело шло к вечеру, солнце порозовело, скатилось к горизонту, и Хармон подумал тоскливо: второй день кончается, остается пять. Тут же и сказал себе: так и хорошо, что всего пять! Спустя пять дней я стану богачом! Радоваться нужно.
Однако, радоваться не получалось.
С трудом дождавшись привала, Хармон Паула велел свите не беспокоить его, опустил завесы в своей половине фургона и извлек из тайника Предмет. Волна благоговейного трепета, уже привычная, захлестнула его. Творение Бога-Ювелира казалось краше при каждой новой встрече. Сфера была еще чудеснее, чем в Солтауне: возможно, от того, что Хармон сжимал ее в руках при свете дня, укрытый ненадежной холщовой преградой, из-за которой шумели людские голоса. Он остался наедине со своей тайной, и тайна была в этот миг особенно хрупкой, горячей и греховно сладостной.
Хармон крутанул внутреннее кольцо. Оно пропало из виду, став вихрем из дрожащих бликов, и в сердце у Хармона защемило. Внезапно он подумал: а что, если все дело – в десятине? Может быть, печаль возникает от того, что мне достанется лишь десятая доля цены, а девять долей придется вернуть графу? А вот если бы…
На половине мысли он резко оборвал самого себя. Ты, Хармон, не думай эту мысль дальше. Ты, дорогой, прогони ее из башки сию же секунду и никогда не впускай обратно!
Однако он продолжал думать ночью, и следующим днем, и следующим. Ведь это не план и даже не мечта, а простая фантазия. В ней нет греха, верно? Он же не думает о том, чтобы украсть выручку за Предмет. Он лишь воображает: любопытно, что делал бы некий торговец, попади ему в руки сорок тысяч эфесов? Чистый вымысел, не более того!
За десять тысяч можно было бы купить замок, еще за десять – изрядный кусок земли. Сделаться лордом. Нанять воинов, слуг. Жить на оброк с крестьян, время тратить на охоты и пьянство… Неа, не улыбается ему такое будущее. Хочется жить в городе, а не в каменном склепе среди поля; управлять землями хлопотно, содержать замок с гарнизоном – дорого. Да к тому же, всякий лорд имеет сюзерена и обязан ему служить на ратном поле… а какой из Хармона Паулы воин?
Можно, конечно, взять жену из первородных. Сорока тысяч хватит с лихвой и на невестин выкуп, и на дворец, и на жизнь, достойную леди. Вот только такого счастья, как дворянское отродие, Хармону и даром не нужно.
Можно, по примеру Гобарт-Синталя, купить кораблей и создать торговый флот, сделаться негоциантом. Невероятно прибыльное дело, многие лорды позавидуют таким доходам. Жизнь пойдет в роскоши, всеобщем почете. По миру доведется поездить, увидеть дальние диковинные земли – тот же Шиммери, Дарквотер, Берег Заката. Однако морское дело совершенно незнакомо Хармону, ничегошеньки он в этом не смыслит – как курица в кузне. А годы уже такие, что хвататься за новую науку не сподручно, да и попросту лень.
Что же остается?
Вот если бы, – думал Хармон-торговец исключительно в духе фантазии, – если бы граф скоропостижно помер? Не допустите боги, конечно, такого несчастья! Но из чистого любопытства: что бы вышло тогда? Детей у графа нет, леди Иона не знает о Предмете – стало быть, не найдется такого наследника, кто с меня спросит. И тогда вся выручка останется мне – все сорок тысяч! Что я стану делать с нею?
Что?
С удивлением Хармон понял, что не может изобрести плана на подобную сумму. Давно привычный к трезвой расчетливости, накрепко пришитый к земле, презирающий пустые мечты Хармон-торговец был неспособен справиться с задачей. Священный Предмет ошарашил и придавил его своим величием. Все Хармоновы самые смелые желания, планы, мечты по совокупной стоимости легко укладывались в десятину от цены Светлой Сферы. Вся его жизнь, вместе со всеми прошлыми делами и прибылями, нынешними сбережениями, надеждами на будущее, самыми далеко идущими планами – дешевле одной десятой Предмета! С ошеломляющей ясностью Хармон ощутил свою ничтожность. Никогда, ни с кем из первородных лордов – даже за столом графа Шейланда – торговец не чувствовал себя столь мелким, как сейчас.
Чертовски захотелось посоветоваться с кем-то большим и мудрым. В окружении Хармона таких людей не было. К кому он пошел бы за советом, имей такую возможность?
