— Уб-берите отс-сюда Орр-риджина. Слыш-шите? Он — насмешка над моими стр-раданиями! У него все, у мне-ня — ничего, никого, только од-диночество. Я совсем, совсем одна.

Она взяла кубок с орджем. Эрвин попытался помешать ей, но не смог: всякое омерзительное зрелище обладает особою силой — сложно наблюдать его, но еще сложнее оторваться.

Мими продолжала:

— Я од-на, слышите? Мать, отец, Адр-риан… все ум-мерли, кого я любила… К-как мне справляться? Ради к-кого?.. А этот… — она ткнула пальцем через плечо, куда-то в сторону Эрвина, — у него все: семья, сестра, альт… люб-овницы, хоть отбавляй… Еще смеет поучать меня: что я нат-ворила? Попробовал бы на моем…

Ее вновь замутило, она зажала рот рукой и прервала монолог.

Эрвин опомнился:

— Холодная тьма! Нужно делать что-нибудь.

— Потому мы и позвали вас, милорд, — развела руками леди Тальмир. — Не в наших силах отменить Палату.

— Не в моих тоже! Проклятье, проклятье!

Мими склонилась к тазу, качнулась от головокружения, шлепнулась на ковер. Капитан кинулся поднять ее, владычица всхлипнула:

— Нет! Все кружиться. Хочу тут, сидеть… Буду держаться за пол…

Эрвин выругался и дважды хлопнул в ладоши.

В спальню влетел кайр Джемис. В отличие от сюзерена, он понял ситуацию с первого взгляда, кивнул с выражением: «Ого!»

— Нужен экстренный военный совет, — объявил Эрвин. — Кто знает средства, чтобы протрезветь?

— Черный хлеб и чай с дубовыми листьями, — сказал Шаттэрхенд.

— Очень крепкий кофе, — сказала фрейлина. — Хотя опасно для сердца.

— Пить воду и блевать, — сказал Джемис. — Снова пить и снова блевать.

— Что-нибудь из этих средств может помочь за два часа?

— Нет.

— Нет.

— Если пила всю ночь, то нет.

— Черный хлеб, чай с дубом и кофе сюда! Распорядитесь.

Леди Тальмир выглянула в коридор и отдала приказ слуге.

— Далее. Что в ее планах на сегодня?

Фрейлина перечислила дюжину пунктов.

— Теперь — только те, которые нельзя отменить.

— Посещение больной Леди-во-Тьме и заседание Палаты.

— Сколько ехать до особняка болотников?

— Около часа.

— Какие вопросы назначены на первую половину дня в Палате?

Ответом стала тишина.

— Тьма! Эмбера сюда.

Фрейлина качнула головой:

— Прошу вас, милорд. Баронет Эмбер — сплетник. Он раззвонит всему двору.

— Я запрещу ему.

— Тогда он раззвонит только своим любовницам, а те — всему двору.

— Вестового к баронету, пусть пришлет подробную повестку дня. И сразу — пусть переставит все важное как можно позже. Джемис, распорядитесь.

Кайр вышел. Эрвин повернулся к Шаттэрхенду:

— Капитан, пока она здесь, поите ее водой. Стошнит — поите снова. Через час внутри должно быть пусто, вы поняли меня? Затем грузите в карету и везите к болотникам. В дороге — чай и кофе попеременно, то одно, то второе. Карета — самая невзрачная, эскорт минимальный, никаких парадных мундиров. В дороге не делать остановок, при крайней нужде — только в безлюдных местах.

— Милорд, — отметила леди Тальмир, — при визите к королеве владычицу сопровождает свита.

— Сегодня обойдемся без свиты. Объясним так: ее заботливое величество не хочет тревожить хворую толпой людей. К Леди-во-Тьме войдет только она и вы.

— Да, милорд.

— Когда прибудете к особняку, найдите сквер неподалеку и дышите воздухом, пока она не вернет хоть часть здравого рассудка. Тогда ведите на прием к болотнице. Если говорить поменьше, слепая старуха ничего не заметит. Вы будете за ширмой, еще и в масках — таковы требования лекарей. С помощью Праматери Янмэй можно избежать позора. Тяните визит как можно дольше, пока Минерва не начнет говорить совершенно ясно. Тогда — в Палату.

— Да, милорд.

— Лордов Палаты беру на себя. Расскажу трагичную историю о том, как владычица рыдает у постели бабушки и не может выпустить руку умирающей. Когда Минерва, наконец, доберется в Палату, ее красные глаза и подавленный вид будут весьма уместны.

— Поняла, милорд.

Раздался стук в дверь. Принесли чай и кофе, Джемис с порога принял передачу, не пуская слуг внутрь.

Эрвин вздохнул:

— Приступайте к выполнению. Честь Короны — в ваших руках.

— Уйдите нак-конец… — простонала Мими, обернувшись к нему.

— С превеликим удовольствием.

Отсутствие ее величества Минервы жестоко омрачило первую половину нынешнего заседания. Лорды, сидящие на высоких стульях, были полны беспокойства и обменивались тревожными взглядами, ища того, кто объяснит им отсутствие владычицы. Тогда слово взял герцог Эрвин С. Д. Ориджин и сообщил, что ее величество покинула Палату по велению сердца. Ее величество не может вести хладные политические беседы, когда ее старшая родственница, королева Маделин, борется с безжалостной хворью. Ее величество Минерва наносит визит королеве Маделин и не покинет ее, пока лично не убедится, что лекари принимают все возможные меры для спасения драгоценной жизни королевы.

В послеобеденные часы ее величество Минерва прибыла в Палату и потрясла высоких лордов глубиною своей печали: глаза владычицы были красны от слез сострадания. Однако ее величество нашла в себе силы взойти на трибуну и оповестить лордов о здоровье королевы Дарквотера. Ее величество Маделин сделала один крохотный, но обнадеживающий шаг к выздоровлению: она обрела способность говорить свободно, не проваливаясь в беспамятство. В долгой беседе она поведала ее величеству Минерве историю своей юности и дала молодой владычице ряд ценных советов о правлении государством. Так трогательна была забота, проявленная королевой Маделин даже на смертном одре, что именно это и повергло ее величество Минерву в душевную печаль.

Конфликт с мужем оказал сокрушительное влияние на леди Иону. Она уличила супруга в двух проступках, каждый из которых, даже взятый в отдельности, выглядел чудовищно: оправдание жестокого убийцы, распродажа фамильного достояния. Леди Иона ждала от мужа разумных объяснений своих действий — таких, какие Иона смогла бы пусть не одобрить, но понять и принять. Вместо этого она получила встречные обвинения и — немыслимо! — откровенную ложь. Граф Виттор — правитель Великого Дома — повел себя в конфликте как трусливая и склочная мещанка. Это до такой степени не укладывалось в мировосприятие Ионы, что приходилось искать причину проблемы в себе самой. Так капитан, увидев в подзорную трубу коричневое море, решит, что испачкалась линза, а не водная гладь.

Леди Иона сделала единственно возможный вывод: я — скверная супруга. Только этим можно объяснить все неурядицы и беды. Будь я не столь холодна и жестока, муж был бы искренен со мною и не скрыл продажу Светлой Сферы. Будь я мягче и сердечнее, поняла бы, как можно поставить любовь к брату выше справедливости. Будь я более любящей, скучала бы по мужу так же сильно, как он по мне, и не задержалась бы в Фаунтерре надолго. Наконец, будь у меня больше смирения, я не посмела бы обвинять мужа, а просто приняла на веру правильность его поступков.

По мере раздумий леди Ионы, каждое ее самообвинение находило много подтверждений. Да, она любит мужа недостаточно: о том говорил и Эрвин, и пленный Джоакин. Да, она слишком подвержена гордыне, чересчур склонна судить и винить: разве не она так много критиковала Эрвина, пока тот не разъяснил свой план? Да, она слишком крепко верит в звучные абстракции, вроде справедливости, чести, закона — потому на живых несовершенных людей часто глядит свысока. И нет, Иона никогда не считала себя жестокой, но… рожденная в Первой Зиме, воспитанная кайрами, разве могла она полностью избежать фамильного порока?

Леди Иона видела лишь один выход — измениться и стать лучше. Дальнейшие конфликты с мужем породят череду взаимных унижений, о чем противно даже думать. Искать себе оправданий и перекладывать вину — ее понятия о чести не допускали такого. Перекроить графа Виттора согласно своему разумению — сама эта мысль выдает сильнейшую, непростительную гордыню. Нет, возможен лишь один путь: работать над собою.