— Сейчас, миледи, дайте сориентироваться. Я добуду денег, найду где занять. Хотя бы на ночь вам хватит? Вы сказали, Минерва что-то дала. Переночуйте тут, в гостинице, а утром я приду и с лекарем, и с платьем. Не беспокойтесь, я помню вашу мерку…

Дороти остановила ее:

— Что дала Мия, того уже нет… Много украли, а на остаток купила… Дорого стоило, знаете.

Она схватила руку Карен и вложила в ладонь пилюлю. Продолговатую, белую, с царапиной на боку.

— Помогите мне с этим.

— С чем? — не поняла Карен. — Одна пилюля вас не излечит. Нужно купить еще, скажите, как она зовется. Я найду денег, зайду в аптеку…

Голос Дороти упал, обратившись в жуткий шепот:

— Не для меня. Это яд. Смертельный. Возьмите во дворец, подсыпьте ему.

Все тело Карен покрылось льдом. Она сразу поняла, о ком речь.

— Меня не пустят, — зашептала Дороти, — возьмут сразу с порога. А вы с мужем там. Адриан любит шута, он позовет вас за стол. Это легко. Раздавите меж пальцев — и бросьте в вино.

Ее трясло от лихорадки, голос горячечно дрожал. Дороти повторяла, как одержимая:

— Легко, очень легко! Пройдите мимо, оброните в кубок. Если придется, хлебните сами. Как выйдете — два пальца в рот. Он медленный, сработает не сразу…

У Карен кружилась голова. То было наваждение, страшный сон. Она поднесла пилюлю к глазам и увидела цифру 7, нацарапанную на белизне порошка. Это сделал не алхимик, а сама Дороти, надеясь придать пилюле магическую силу. Карен вздрогнула от испуга. Схватила грязную руку, пылающую жаром, сунула пилюлю, насильно сжала пальцы подруги.

— Заберите ее, спрячьте! Не смейте просить о таком!

— Он убийца. Зарыл Глорию живьем. Ему было смешно.

— Я соболезную…

— Он убьет и вас. Его отец отнял у вас все, а он — знал. И не освободил, когда сел на трон. Вы помеха ему, слышите? Вы — память о злодеяниях отца. Он вас прикончит!

Карен строго оттолкнула руку Дороти:

— Вы сгущаете краски. Адриан — скверный человек, но не безумец. А я — не цареубийца.

— Вы гнили в лечебнице двадцать лет! Отбыли срок за преступление, хотя не совершали. Так совершите теперь! Ради меня и Глории, ради себя самой, ради Нави!

Карен бросило в жар. Соблазн был настолько силен, что почти невозможно сопротивляться. Такое же чувство, когда стоишь над пропастью на краешке скалы…

— Нет, тьма сожри. Я — не убийца! Просите о чем угодно, но не об этом.

Дороти вздохнула. Отбросила со лба паклю засаленных волос, грустно качнула головою. Протянула руку и взялась за сумочку Карен:

— Дайте денег, миледи, если не можете ничего другого.

Карен разжала пальцы, оставив сумку в чужой руке. Там многое может пригодиться Дороти: пудреница, парфюм, гребень и шпильки, порошок от головы…

— Возьмите все. И умоляю, останьтесь тут на ночь, в этой «Минерве». Утром я приду снова.

— Ничего не нужно, только деньги.

Дороти вернула сумочку, и Карен выскребла все монеты до одной, вложила в чужую ладонь.

— Благодарю, миледи.

— Дороти, одумайтесь! Нави не хотел бы видеть вас такой!

— Нави показал мне все, что нужно. Он дал понять, кто такой Адриан. Я должна уничтожить злодея.

Дороти сгорбилась и пошла прочь, накинув на голову рваный платок. Ни один человек во всей Фаунтерре не узнал бы блистательную графиню Сибил Нортвуд.

Карен нашла мужа в трактире. Он рубился в кости с тремя мастеровыми.

— Эй, так нельзя, — орали они, — бросай как все, из стакана!

Менсон работал на публику. Поднял высоко и показал трактиру колпак:

— Глядите, вот мой счастливый талисман! С ним мне все удается. Решил заколоть кое-кого — чик ножом, и готов. Решил дойти в Дарквотер — раз, и там. Надумал на прием к королеве — звякнул бубенцами, и впустили. Потом на суд попал, хотели меня вздернуть, но что вы думаете? На голове был колпак, и вот он я, живой-здоровый! Итак, ставлю свой волшебный талисман против всех денег этих парней, но при условии, что метну кости прямо из колпака!

— Нельзя так! Не по правилу, пущай мечет стаканом…

Но лепет соперников растворился в криках зевак:

— Да пусть бросит, любопытно! Неужто правда, колпак завороженный?!

Игроки смирились, но прежде ощупали головной убор изнутри — нет ли тайника. Менсон схватил кости со стола, взмахнув рукою так изящно, будто отражал выпад рапиры. В одно мгновенье кости очутились в колпаке, и шут затряс им, оглашая трактир мелодичным звоном. Он приговаривал, как заклинанье:

— Враги мои — сдохнут! Друзья — в хлам напьются! Жена — родит сына! А вы пойдете домой… без штанов!

Кости выкатились на стол. Трактир грянул аплодисментами. Менсон сгреб монеты в карман и только тут заметил супругу.

— Что случилось? На тебе лица нет!..

Карен дождалась, пока вышли на улицу. Подальше от чужих ушей сказала:

— Я встретила верную подругу. Она ошиблась, но ее наказали слишком жестоко. Отняли все, совершенно все…

Менсон заметил:

— Кого-то это мне напоминает.

Жена разрыдалась, уткнувшись ему в плечо.

Сентябрь 1775 г. от Сошествия

Фейрис (графство Мельницы)

— Слыхали новости? Избранный вошел в Нортвуд!

Горшечник заговорил сразу, как только увидел Коменданта со Сквайром. Он держал лавку на углу Дождевого спуска и кривого проулка без названия прежде всего затем, чтобы каждому встречному пересказывать слухи, новости и небылицы. Прилавок с мисками и кувшинами служил всего лишь прикрытием.

— К черту Избранного, — буркнул Комендант.

— Чистой воды вам, господа, — расплылся в улыбке горшечник. — Или, как у вас на Севере говорится, здравия желаю.

Комендант остановился у прилавка, глянул на товар. Здесь не было ничего из чистой бурой глины. Вся посуда покрыта блестящей глазурью, усыпана орнаментами: чайки, рыбки, якоря, морская пена. По центру каждой тарелки красовался яркий рисунок: корабль под парусами, Мать-мельница, бабенка с треугольными сиськами…

— Я не куплю ничего из этой дряни, — сказал Комендант.

— Воля ваша, — легко согласился горшечник.

— Полдня хожу, везде одно и то же! Осточертело. Хоть бы что-то новое придумали.

— Точно сказано, — подтвердил Сквайр.

— Я вам так отвечу, господа воины: скоро все будет новое. Избранный шагает по Нортвуду, а медведи прячутся кто куда. Десмонд Ориджин бежит без оглядки — вот вам новость!

— К черту Ориджинов, — с чувством сказал Комендант.

— А знаете, что лучше всего в Избранном?

Комендант отвернулся. Сквайр выудил из груды товара крупное блюдо с рисунком солнца, закованного в кольчугу.

— Смотрите, сир: это новое. Я такого не видал.

— Я видел тысячу раз, — отрезал Комендант.

— Лучше всего — детишки Избранного! Всюду, где он проходит, в каждом городе и деревне, выбирает мальчика или девочку, и сам обучает. Говорят, он вырастит их по своему образу. Вот это будет достойная смена…

— А я бы купил, — сказал Сквайр.

— На кой черт?

— Вы разбили прошлое, сир.

— Потому, что была такая же дрянь! Хорошее найди, без всего этого вот…

Сквайр отложил блюдо с кольчужным солнцем и потянулся к русалке на волнах.

— Нет!

— Представьте, какими будут дети, если их сызмальства растит святой человек? Они же кем угодно смогут стать! Епископом — запросто, генералом — пожалуйста, да хоть министром… Избранный не остановится в Первой Зиме. Он прямо сказал: весь мир нужно спасти! Весь мир!

— От чего спасать? — спросил сквайр.

— А будто не от чего!

— От дураков, вроде тебя?

— Идем, — вмешался Комендант.

И двое солдат свернули на тот кривой проулок без названия. Половина улиц Фейриса не имела названий, три четверти были кривыми. Многие изгибались настолько, что завязывались в узлы. Домишки — всюду одинаковые: белый песчаник, темные ставни, плоские крыши с водосбором. Лавки — одинаковые: навес из парусины, прилавок из бочек. Товар — одинаковый: штурвалы, якоря, русалки, мельницы. Если выйдешь на площадь — она тоже по шаблону: в центре — памятник какому-нибудь мореходу и поилка в форме моллюска; по периметру — кабаки с музыкой. Музыка — на один лад: долгие странствия, несчастная любовь…