– Шестой.

– Шестой?

– Такое его прозвище, ваша светлость.

– И куда он подевался?

– Он хотел уйти.

– Хотел уйти?

– Да, ваша светлость.

– Со всем, что знает?

– Да, ваша светлость.

Морис Лабелин снова рассмеялся:

– Хотел уйти, а?.. Ха-ха-ха! Вот шутник!.. Ну, ничего, Бакли, возьмешь себе Седьмого.

– Да, ваша светлость.

– А теперь довольно болтовни. Собирайтесь!

* * *

Портовый город Грейс понемногу таял в дымке. Два человека на корме флагманского судна «Величавая» провожали город взглядами: уродливая толстая женщина в дорогом плаще и низкорослый мужчина с маленькими, сдвинутыми к переносице глазками. Мужчина, казалось, не находил себе места – переминался с ноги на ногу, прерывисто дышал, то выпрямлялся, то опирался на поручень локтями. Присмотревшись к нему внимательно, можно было понять: он теряет покой от близости толстухи. Искоса поглядывая на нее, он изо всех пытался уловить ее настроение, будто оно имело для мужчины крайнюю важность. То и дело облизывая губы и нервно сглатывая, мужчина словно бы собирался с духом, чтобы сказать нечто.

– Надеюсь, в Шиммери жарко, – сказала толстуха.

Ее слова странным образом придали мужчине решимости, и он, наконец, раскрыл рот:

– Прекрасная леди Магда, я хотел сказать о том, как меня переполняет радость от соседства с вами. Мысль, что я буду вашим спутником в этом путешествии, делает меня счастливейшим из…

– Ты любишь мою задницу? – спросила леди Магда.

– Простите, ваша светлость?..

– Отойди на два шага назад и посмотри внимательно на мою задницу. Ну!

Он вынужденно повиновался. Зад герцогской дочки был огромен и бесформен, словно две сгнившие тыквы. Вероятно, его сплошь покрывали прыщи, как и все остальные участки кожи миледи.

– И как, она тебе по нраву? – осведомилась леди Магда. – Если нет, то прекрати лизать ее, черт возьми!

– Ваша светлость, я ничего такого не имел в виду…

– Все эти «прекрасная», «великолепная», «радость от соседства»… Я знаю, какая я. Оставь свое вранье для безмозглых курей.

– Ваша светлость, простите меня, но я совершенно искренне…

– И «вашу светлость» засунь туда же, куда «прекрасную леди»! Я тебе не светлость! Папенька – светлость, за ним будет мой старший брат, а я – вряд ли.

Сконфуженный Бакли покраснел и не нашелся с ответом. Его глупый вид развеселил леди Магду:

– Хи-хи, какой ты потешный! Отними у щенка право подлизываться, и он не будет знать, что делать. Ладно, Бакли, если так уж хочешь лизать – лижи. Но делай это правильно. Говори то, что мне действительно будет приятно.

– Вы так умны, миледи!

– Угу, я это знаю. Придумай что-то поинтереснее.

– Меня восхищает прямота, с которой вы указали этим маркизам и баронам на их ошибки.

– Тогда почему ты такой скользкий, если любишь прямоту? Нет, Бакли, комплименты – не твоя стихия. Скажи то, что меня порадует, или помолчи.

– Ладно, миледи, порадую вас, – сказал Бакли снисходительно, подражая ее собственному тону. – Я знаю, как сберечь миллион эфесов.

– Повтори-ка.

– Нам дали два миллиона золотых, чтобы купить у шиммерийцев очи, а затем распродать по дешевке. Добрый миллион мы потеряем на этой затее: купим дорого, продадим дешево. Так вот, я знаю, как его сберечь.

– И как же?

– Я скажу вам, миледи… Но не сейчас.

– Это еще почему?!

– Во-первых, миледи, вам будет интересно самой поразмыслить об этом и найти способ. Во-вторых, я хочу как следует обдумать все детали, чтобы не попасть впросак. И в-третьих, самое главное. Если скажу сейчас все сразу, то вы спросите: отчего не сказал об этом на берегу, вашему папеньке?

– И отчего же не сказал?

– Тогда он дал бы вам лишь один миллион, не два.

– То есть, ты украл для меня миллион золотых у моего же отца?

– Ни в коем случае, миледи. Я свято верю в родственные чувства и убежден, что вы отдадите деньги отцу, едва мы вернемся в Южный Путь.

Кривая ухмылка леди Магды отразила понимание:

– Но вернемся мы через добрых полгода. А за полгода человек с умом и миллионом золотых может сделать очень многое. Ты об этом, Бакли?

Он ответил поклоном.

– Вероятно, у тебя есть и мысль, во что вложить эти деньги?

Он многозначительно улыбнулся.

– Чего ты хочешь для себя?

– Крохотную долю прибыли… и счастья быть рядом с вами, прекрасная леди.

Дочь герцога усмехнулась:

– Вот теперь вышло уместно. Ладно, буду прекрасной, уговорил!

А Бакли подумал в который уже раз: как хорошо, что ты не умеешь читать мысли, жирная свинья. Если бы умела, то знала: под крохотной долей прибыли я понимаю все сто процентов. А также два миллиона золота, что сейчас лежат в трюмах, и все очи, которые мы купим. И ты будешь мне полезна, толстозадая. Дашь мне все, чего хочу, ведь ты заглотила крючок. Откуда я знаю? Просто: мы все еще плывем на юг, а не возвращаемся в Грейс.

И, умей ты читать мысли, знала бы еще одно. Сильней всего презираешь тех, перед кем ползаешь на коленях.

Окрестности Мелоранжа (герцогство Литленд)

– Лысый хвост, а не деревня, – сказал ганта Бирай.

Он даже не сходил с коня – знал, что на поживу нечего надеяться. Сидел на спине гнедого, жевал корень кислицы. Глядел, как его люди ходят с факелами от избы к избе.

– Обычная деревня, – ответил Неймир.

– Не хуже остальных, – прибавила Чара.

И то верно. Прошлые деревни ничем не отличались: дюжина глиняных мазанок, крытых соломой. Ни скота, ни зерна; серебра и золота – подавно. Люди ушли в джунгли, забрав все, что чего-нибудь стоило. Правда, в этой вот деревне осталась горстка стариков. Тупые или наивные, или жить устали – кто их разберет. Обшарив погреба и зверея от скудости добычи, шаваны Бирая сожгли деревню. Ползунов убили, вспороли животы, отрубили ступни – все, как велел вождь.

– Грязные обезьяны, – ганта Бирай сплюнул на труп крестьянина.

– Обычные литлендцы, – ответил Неймир.

– Везде такие, – кивнула Чара.

– Ни козы, ни лошади… Ни крошки хлеба! Чем только жили эти ползуны?

– Держали скот, а теперь угнали в джунгли, – пожал плечами Неймир. – Сам знаешь, ганта: нужно в джунгли идти.

– Я знаю?.. – Бирай пожевал корень, по бороде стекли бурые капли слюны. – Надо убираться отсюда, вот что я знаю. Мы ничего не находим в этих долбаных деревнях. А жрать-то хочется.

Он все жевал. От вида чужих работающих челюстей у Нея сводило желудок.

– И еще, чего доброго, в засаду влетим. Возвращаться надо, вот что.

– Ганта, Степной Огонь приказал…

– Я знаю, что он приказал! – взревел ганта Бирай. – Не тебе меня учить! Сам решу, что делать, а ты молчи!

Ней умолк. Не то, чтобы испугался, просто спорить смысла не было. Дерьмово все выходило. Это видели Неймир и Чара, и ганта Бирай тоже. О чем спорить, если каждый сам все видит ясно?

Пять степных деревень – без крохи добычи. В остальных селениях – тех, что в степи, – будет так же. А джунгли, что темнеют на горизонте, – это гибель для шавана. В той чаще под каждым кустом, на каждой ветке, в каждом чертовом дупле может сидеть ползун-литлендец с луком и отравленными стрелами. Сунуться туда – себе дороже. Даже Чара с Неймиром не пошли бы в джунгли без веской причины. А они из лучших всадников орды, куда там ганте Бираю.

– Чего стоите, парочка? – прикрикнул на них Бирай, будто услышал, что о нем думают. – Возьмите трупы, унесите из деревни. Сказано: ползунов скормить шакалам. Так и заберите, чтобы не сгорели.

Неймир пожал плечами и взял мертвеца за обрубки ног, Чара – под руки. Когда отошли на дюжину шагов, Чара сказала:

– Плохо, что Бирай стоит над нами.

– Да, – согласился Неймир.

– Плохо ездить с чужим ганом.