— Хрен ему на палке! Мое величество отошло ко сну!

Но вдруг озарило:

— Постой-ка… В каком смысле — одеться как надо? Как надо — для чего?

— Для спальни, наверное. Он же там ждет.

Октябрь 1775 г. от Сошествия

Клык Медведя

Окно рассыпалось вдребезги, и сквозь него на мостовую вылетел человек. Здоровый, косматый — настоящий медведь. Второй мужик — еще крупнее первого — выпрыгнул следом и накинулся на лежащего, стал яростно пинать по ребрам, не давая подняться. Тот ревел и крутился, тщась поймать врага за ногу. Из дверей трактира на улицу вывалила стайка зевак:

— Бей его! Задай жару! Будет знать!..

Давид прошел мимо, втянув голову в плечи. За сегодня то была пятая драка на его глазах, а может, седьмая. Жители нортвудской столицы колотили друг друга в порту, в подворотнях, на площади, в трактирах. «Медведи», — презрительно бросал кайр Мердок при виде нового мордобоя. Давиду становилось грустно и страшно.

— Баран вырвался, держи!..

Избитый мужик опрокинул врага наземь, приложил головой о мостовую и бросился бежать.

— Держите, уйдет скотина!

Это кричали Давиду и Мердоку, беглец мчался прямо на них. Задел священника плечом, едва не сшиб с ног. Хромая и бранясь, пробежал еще пару домов, юркнул в переулок. Толпа у трактира заголосила недовольно:

— Эх, скот недобитый. Упустили… Ничего, еще найдем, много их развелось!

Мужики принялись оглядываться в поисках новой жертвы. Щуплый юноша показался из-за поворота — и тут же сделался мишенью.

— О, барашек! Держи его!..

Юноша не успел спастись бегством: кто-то метнул бутылку и попал точно в затылок.

— Что ж они делают!.. — с болью вымолвил Давид.

— Медведи, — оскалился Мердок.

Не было сил смотреть эту сцену до конца. Как можно скорее священник свернул за угол — и наткнулся на телегу, замершую посреди дороги. Извозчик валялся рядом, разбитый в кровь. Двое парней скидывали с телеги груз, их приятели ловили и тащили в подворотню.

— Допрыгались, ягнята. Теперь наш черед!.. — приговаривали грабители.

— Спаси нас, Глория, — простонал священник, бочком обходя телегу.

Он знал причину происходящего — по крайней мере, формальный повод. Еще в порту Давиду рассказали: войско Крейга Нортвуда потерпело поражение, а сам он улетел на Звезду. Прошлой осенью при поддержке Ориджинов Клыкастый Рыцарь отнял власть у отца. Три месяца назад граф Шейланд помог старому Элиасу вернуться к власти. Месяц назад Крейг снова вышиб отца из замка, замуровал в темнице и ушел бить Шейланда. А теперь Крейг погиб, и сторонники старого графа опять торжествуют.

Клыкастого Рыцаря поддерживали вояки и бандиты — хорошо вооруженные, но малочисленные. Старину Элиаса — толпы моряков, ремесленников и звероловов. Каждый раз, как город менял хозяина, одни избивали и грабили вторых. Раньше произвол немного сдерживала угроза мести. Теперь, после смерти Крейга, сторонники Элиаса отбросили стеснение. Они гордо звали себя седыми — в честь старого графа, а противников — баранами и ягнятами. Седые метили себя белой чертой на одежде. Поначалу они били только тех, кто хвалил Крейга. Но бараны научились держать языки за зубами, а седые только вошли во вкус. Теперь они избивали любого, кто не носил белой полосы. Или — острого меча, как кайр Мердок.

— Чего вы стонете? — сказал Давиду кайр. — У них тут обычная круговерть. Когда Крейг приходил к власти, было то же самое.

— Потому и горько, — вздохнул Давид. — Можно жить без насилия, стоит только захотеть…

Голая баба с визгом пересекла улицу. Следом, отдуваясь, бежал бородач:

— Стоять, паскуда!

Мердок предложил:

— Вмешайтесь, отче. Помирите их, расскажите о вреде насилия.

Давид ниже опустил голову. Он ни разу не пытался остановить драку — чего скрывать, боялся. И за себя самого, и за нортвудцев. Если Давиду придется туго, кайр Мердок вступит в дело, и отнюдь не с кулаками. Потому священник говорил:

— Делаю лишь то, что могу…

— То бишь, ничего, — констатировал кайр.

Здоровенная лапа рухнула Давиду на плечо, его аж перекосило под тяжестью. Кто-то проревел над ухом:

— Эй вы двое, чего так медленно ползете? Ноги отсохли?

Кайр Мердок развернулся к медведю, откинул полу плаща.

— Желаете нас поторопить?

Здоровяк смекнул, что к чему, примирительно поднял руки:

— Да я ничего… Но вы шустрее, а то ж опоздаете. Начинается уже!

Теперь Давид заметил: люди на улицах, отвлекаясь на драки, все же двигались в определенном направлении — к цитадели графов Нортвуд.

— Что там будет?

— Как — что?! Старина Элиас выйдет на люди! Наш граф скажет речь! Шагайте живее… и полосы себе намажьте, чтоб не это…

Он бросил Давиду огрызок мела и поспешил к замку.

— А что, любопытно, — признал Мердок, ускоряя шаг.

Давид поколебался пару вдохов, затем провел черту на рукаве.

— О, так вы за седого графа? — усмехнулся кайр.

— Я за всех, — ответил Давид. — Людям не нужно делиться на стороны.

Таким было его кредо. Нет, больше: главная вера. Давид ощущал все человечество единым, слитным организмом. Для него не существовало хороших и плохих, злых и добрых, своих и чужих. Любую жизнь он почитал священной, а потому всякое насилие причиняло боль. Давид знал: мир достаточно изобилен, чтобы досыта накормить всех. Если правильно устроить государство, можно каждому — абсолютно каждому! — обеспечить достойную жизнь. Тогда исчезнут все причины для насилия. Люди злы, завистливы, драчливы только потому, что живут в нищете и унижениях. В том мире, который строит Давид, ничему этому не останется места.

Кайр Мердок в своих насмешках был так далек от истины, как Бездонный Провал — от грота Косули. Отец Давид делал все, что мог, — и это было очень много. Он не вмешивался в уличные драки, зато участвовал в игре масштаба всего континента. Сюда, в Клык Медведя, он тоже прибыл с весьма важной целью. Давид должен посетить церквушку Праотца Максимиана в южной части города. Этот визит, без преувеличений, может изменить весь ход истории.

— Что думаете: седой граф подружится с Избранным, а? — спросил рядом какой-то прохожий.

Ему ответили:

— Да они уже друзья! Это ж люди Избранного вернули графу замок! Ох, и разозлился Крейг, когда узнал.

— Тупой баран!

— Еще какой! Давно мог понять: у Избранного — сила! Победа за теми, кто на его стороне!

Давид поморщился. Точнее, испытал досаду, которой не дал отразиться на лице. Не существует никаких сторон, все человечество плывет в одной лодке. Между альмерцем и шаваном, между кайром и болотником, между лордом и подмастерьем нет существенной разницы. Давид не верил в «стороны», он был на стороне любого жителя подлунного мира. Именно потому являлся неоценимым агентом.

Каждому человеку, к которому его посылали, Давид искренне сопереживал, принимая чужую боль как свою. И в конечном итоге, ему открывались все. Хитрый торговец Хармон, проницательный герцог Ориджин, гневливая и мстительная леди Аланис, загадочная леди Иона… К каждой душе Давид с легкостью подбирал ключи. Как правило, подходил один ключ: доброта. Словами торговца, доброта — дефицитный товар, на который клюют все.

Давид был великолепен в своем ремесле. Его давно произвели бы в магистры, не будь он настолько ценен как агент. Это его, Давида, послали в Первую Зиму под видом паломника, чтобы узнать о странной болезни Десмонда Ориджина. В дороге он встретил беглянку — Аланис Альмера, — и провел крайне успешную импровизацию. Он стал другом и исповедником Аланис, и в свое время она проговорилась ему, какой Предмет ищет Кукловод. С этим знанием Леди-во-Тьме поставила ловушку в гробнице. Которая, правда, не сработала, но в том не его вина.

Это он, Давид, прочно и надолго вошел в доверие к герцогу Эрвину. Давид исподволь внушил герцогу симпатию к ордену. Было очень просто, хватило одной ассоциативной связки: тайный орден — романтика — сестра. Каждая вдумчивая беседа показывала: на самом деле, сущность Древа противна герцогу. Он не приемлет ни общего равенства, ни массовых Священных Предметов, ни слишком быстрого прогресса. Но личная симпатия к Давиду делает Ориджина доверчивым. Например, сегодня герцог отпустил его на берег — под наивным предлогом морской болезни.