— Боюсь, ваше величество, вы не поверите!

Август 1775 г. от Сошествия

Рейс

Владычица Юлиана снискала славу еще в молодости. К тридцати годам она провела военную реформу, результатом которой стала внушительная победа в Альмере. Дворяне признали незаурядный талант императрицы и стали называть ее Великой.

Подобно многим янмэянкам, Юлиана была падка на похвалы. Однако тут решительно восстала против лестного прозвища:

— О, нет, сколько можно! Великие полководцы, великие лорды, великие ученые. Наша история набита великими людьми, словно утка — яблоками. Не смейте звать меня так. Я — Юлиана Широкая.

Двор принял это как простительную блажь: пускай будет Широкая, коль ей угодно. Но годы шли, и множились блестящие успехи Юлианы. Освобождение Надежды, победа на Гулком броде, бурное развитие морского флота, Столетний договор с шиммерийцами (действующий и поныне), а венцом всему — общеимперский свод законов. Годы правления Юлианы вошли в историю как долгая весна: империя Полари цвела неувядающим цветом. Прозвище «Великая» вновь и вновь появлялось рядом с именем государыни.

С немалым упорством Юлиана удаляла «Великих» из документов, книг, стихов, табличек на портретах. Во всеуслышание журила придворных:

— Поймите, господа: «великий» означает огромные амбиции. Человек жаждет быть очень большим, крупнее всех вокруг. Что это, как не жадность? Намного ценней амбиций для владыки — широта взглядов. Когда правишь большою страной, нужно смотреть так широко, чтобы видеть ее всю целиком, от края до края, на много лет вперед. Если верите, что я это могу, зовите Юлианой Широкой.

Стоит заметить: даже к пятидесяти годам императрица не поддалась полноте. Она имела шесть футов роста и была стройна, как кипарис. Министр двора деликатно указал на несоответствие:

— Ваше величество может ввести в заблуждение потомков. Не всякий уловит глубокую мудрость, вложенную в прозвище «Широкая». Его могут — да спасет Праматерь! — приписать вашей внешности.

Юлиана рассмеялась:

— Я не слыхала большей нелепицы!

Министр выложил козырь на стол:

— Ваше величество, ганта Мирлай прислал в подарок ваш портрет, выполненный известным мастером из Рей-Роя. Позвольте вручить его.

Владычица была приятно удивлена:

— В Степи настолько развита живопись, что имеются даже известные мастера?

— Живописные полотна не в чести у шаванов. Зато степняки весьма искусны в изготовлении ковров. Рисунки на них поражают фантазию.

С этими словами министр велел внести и развернуть подаренный ковер. Рисунок действительно поразил Юлиану. Изображенная дама обхватом талии и пышностью груди затмила бы лучшую дойную корову. Трон под ее седалищем выглядел детской табуреткой, могучие бедра дамы выступали далеко за границы престола. Внизу портрета золотой нитью значилось: «Императрица Юлиана Широкая». Скрепя сердце, владычица приняла неизбежность и согласилась зваться Великой. Под этим именем и вошла в историю.

А вот что любопытно: ни ганта Мирлай, ни мастер ковровых дел не пытались высмеять Юлиану. Напротив, в те времена в западных землях ценились пышные дамы: верилось, что они рожают самых здоровых детей. Обе любимые жены Мирлая имели по двести фунтов весу. Выходит, шаванский мастер и степной вождь хотели своим подарком польстить императрице. Той самой, что покорила их народ! Как это возможно?..

Сама Юлиана связывала свою популярность с кодексом законов, в котором столь бережно учла традиции и нравы всех земель. Однако шаваны, глухие к юриспруденции, полюбили ее за инженерное чудо: Юлианин мост. Он связал берега священной реки Холливел, доселе непокорной зодчим, и создал легкий путь из Рейса в Альмеру. Шаваны получили возможность продавать в центральные земли скот — в любое время года, в любых количествах. Империя бурно развивалась, население росло, лорды охотно закупали коней, коров, шкуры, мясо. Благодаря мосту, на Степь пролился целый дождь серебра.

Первым возник маршрут от Юлианина моста к новой столице Рейса — Рей-Рою. Затем шаваны соседнего графства Холливел пожелали иметь долю в торговле и протоптали путь от моста к себе в Корден. А потом и бароны Мельниц, потомки меченосцев, связали маршрутом Юлианин мост и древний город Фейрис. Холлы не слишком любили реев, реи — холлов, и уж подавно те и другие терпеть не могли меченосцев. При въезде на мост возникали конфликты, которые частенько оканчивались кровью. Не для защиты Альмеры от западников, а во избежание ссор между западными народами, Юлиана велела возвести Славный Дозор. Гарнизон этого форта исполнял важную задачу: следил, чтобы на подходе к мосту шаваны не грызлись друг с другом, а мирно и культурно строились в очередь. В зоне наблюдения гарнизона находились ближние к мосту восемь миль степи. На девятой миле дороги расходились: одна отпадала на юг, к Рей-Рою, другая изгибалась к северу и вела в Корден, третья шла прямиком на запад, аж до самых Мать-мельниц. Конечно, каждая из этих дорог обросла поселками, станциями, трактирами и базарами. Несклонные к оседлой жизни шаваны в данном случае сделали исключение — уж очень заманчивы были места вдоль такого доходного маршрута. Ближайший к Юлианину мосту поселок расположился в девяти милях от Славного Дозора и получил название Трезубец — поскольку стоял на развилке дорог. В начале августа 1775 года от Сошествия туда прибыла с малою свитой одна таинственная дама.

Этот городишко при взгляде сверху напоминал куриную лапку: три длинных когтя торчали в стороны Рей-Роя, Фейриса и Кордена, короткий задний указывал на Славный Дозор. Плотно сбитый из двухэтажных деревянных домов, Трезубец был способен сгореть целиком от одной опрокинутой свечки, и доказывал эту способность четырежды с юлианиных времен. Его населяли примерно в равных количествах реи, холлы и потомки меченосцев. За многие годы, прожитые бок о бок, они настолько притерлись друг к другу, что обрели умение улаживать споры без помощи кинжалов и луков. Шериф тут избирался большинством мужских голосов, с согласия коменданта Славного Дозора, и пользовался таким уважением, как ни один из вождей соседних земель. Главными занятиями местных жителей были торговля, азартные игры, кабаки и бордели, или, говоря короче, выжимание монет из карманов путников. Словом, Трезубец являл собой весьма гостеприимный городок, какой нечасто встретишь на просторах Степи.

Июль 1775 года стал потрясением для Трезубца. За короткий срок мимо него трижды прошли огромные армии. Быстрым маршем прошагал на юг корпус Снежного Графа Лиллидея, принеся горожанам меньше прибыли, чем тревог. Затем еще стремительней он же промчал в обратную сторону, а через пару дней Трезубец задела крылом орда Гной-ганты. Жуткий вождь со своими ханида вир канна спешил в погоню за кайрами, потому лишь парочка отстающих ганов заглянула в Трезубец, пограбила по верхам, угнала десяток женщин и убила пяток мужчин. По меркам орды это была такая мелочь, что Гной-ганте даже не доложили о ней. Однако Трезубец, стоящий в тени Славного Дозора, привык к безопасности. Жители близко к сердцу приняли грабеж и смертоубийство, а пуще того — унижение. Вспомнились давние ссоры. Холлы обвинили реев, поскольку орда Гной-ганты большей частью состояла из шаванов Рейса. Реи обвинили меченосцев, ведь в их жилах нет шаванской крови. Если б Трезубец населяли одни шаваны, Гной-ганта не тронул бы его. А меченосцы заявили, что нельзя полагаться на милость какого-то червивого демона из сказок. Нужно самим взять оружие в руки и защитить себя… или, на худой конец, ограбить кого-нибудь более слабого, чтобы возместить потери. Эти споры так поглотили жителей Трезубца, что никто не уделил должного внимания таинственной даме. То бишь, конечно, в ней мигом распознали аристократку, вчинили ей тройную цену за комнату и стол, раскрутили на покупку горсти украшений и бочонка вина, и даже почти сумели уложить небесплатного юношу в ее постель. Орда ордой, а мастера Трезубца все-таки знали свое дело. Но никто не удосужился рассмотреть даму тщательно и трезво, потому и не заметил странностей, коих в ней имелось вдоволь.