— Потому, сударь, советую поторопиться.

— Я вас понял, милорд. Позволите идти?

— Отнюдь. Как вы помните, я поручил вам две задачи, поиск отравителя — лишь одна из них. Вторая — подготовка суда на Менсоном. Вы занялись этим делом? Что можете сообщить?

Марк усмехнулся, обретя под ногами твердую почву.

— Я основательно изучил дело и пришел к ясному выводу. Шуту конец, милорд.

— Вы убеждены в этом?

— Менсон — первородный дворянин, а истцом выступает Корона, значит, дело будет рассматривать верховный суд. Из девяти судей семеро назначены еще Телурианом и помнят Шутовской заговор. По их мнению, Менсон — главный злодей, ушедший от расплаты. Они же вынесли смертный приговор, а Телуриан помиловал. Теперь-то судьи отыграются. Дай им хоть одну улику — и Менсон ляжет на плаху. А здесь — не одна улика, целый толстый пучок.

— И как вы к этому относитесь?

— К пучку улик, милорд? Хорошая метла, такою кого хочешь сметешь. Правда, вся на одной палке держится: на показаниях рыбаков. Но показания надежные, не сломаешь.

— Я о другом, сударь. Как вы относитесь к скорой гибели шута?

Тут Ворон дал себе время задуматься. Покосился на Деда и в безмятежном его спокойствии нашел для себя поддержку.

— Не скрою: буду рад, если убийцу владыки накажут. Почту за честь приложить к этому руку. Вот только… не чувствую уверенности, что шут виновен. Менсон, конечно, ненавидел брата, но отнюдь не племянника. А если исключить ненависть и месть, то я не нахожу мотива для убийства.

— Однако рыбаки видели, как шут нанес удар.

— Видели, да, — повторил Марк с заметным сомнением.

Эрвин твердо кивнул:

— Я абсолютно уверен, что этот удар они видели. Однако мне, как и вам, неясен вопрос мотива. Менсон поступил довольно странно, за странностью кроется загадка. Я хотел бы, чтобы на суде эта загадка раскрылась.

— Как и я, милорд.

— Пусть это будет в ваших руках. Корона, выступающая истцом в данном деле, назначает вас своим представителем.

Марк пожевал губы, зябко потер ладони, вновь покосился на Деда.

— Это большая честь, милорд… Но позвольте прямой вопрос. Вы — последний человек на свете, кого я хотел бы разгневать. Если вскроется, что виновен не Менсон, а кто-то другой…

— Первое, — отчеканил Эрвин, — не я убил Адриана. Спору нет, я желал ему смерти, но отнюдь не такой. Второе: факты указывают, что шут виновен, под вопросом лишь его мотив. Третье: если все же волею Праматерей обнаружится, что Менсон невиновен…

— Да, милорд, если.

— Тогда не мешайте его оправданию. Я хочу справедливого суда.

— В таком случае, милорд, не лучше ли заменить состав коллегии? При помощи владычицы вы можете распустить верховный суд и набрать новый, менее предвзятый.

Герцог качнул головой:

— Невозможно, к сожалению. Владычица сочла нужным превратить процесс в потеху для лордов и провести его в Палате. Доверием лордов пользуются именно эти судьи, не другие. Кроме того, замена коллегии займет добрый месяц — мы не можем настолько растягивать сборы Палаты.

Впервые губ Марка коснулась усмешка:

— Стало быть, я должен представить этим злобным стариканам все убийственные улики, но не дать им казнить шута в первый же день?

— Верно. Дайте время всем: свидетелям — подробно высказаться, судьям — как следует задуматься, Менсону — выложить все, что он знает.

— Будет сделано, милорд. Служу Короне!

Ворон вышел, явно воспрянув духом — даже походка стала бодрее. Дед остался и сказал Эрвину:

— Позвольте заметить, милорд: я очень рад, что вы стремитесь к справедливости.

— Буду весьма благодарен за помощь на этом нелегком пути. Что вы думаете о деле, милорд?

Дед подкрутил ус и произнес с легким лукавством:

— Жил-был один мудрый лекарь. Принимал пациентов с толком, чин по чину. Сначала спрашивал имя, возраст и сословие, потом — на что жалобы и где болит, и как давно, потом просил раздеться и тщательно осматривал, потом укладывал на лежанку и щупал, а после всего говорил: «Я думаю, вам поможет такое-то снадобье». Так у него все и шло, пока однажды, трогая одного солдата, не подхватил он лишай. Целый месяц пыхтел, с трудом отделался заразы, и тогда подумал: а зачем щупать пациентов? Барышням и детям щекотно, господам неприятно, а мне толку мало: по осмотру итак все видно, щупанье много не прибавит. Бросил ощупывать, стал только задавать вопросы, раздевать, смотреть — а затем выписывать снадобье. Так и шло, пока однажды зимою не подвел слуга: забыл дров наколоть, печка погасла, сделалось холодно. Тогда подумал лекарь: зачем раздевание нужно? Господа и дети зябнут, барышни робеют, а мне мало пользы. Многие симптомы и на лице видны, а чего не видно — про то спрошу: «Нет ли у вас, скажем, на чреслах красноватенькой сыпи?» Так и пошло: стал он только выспрашивать, а потом давать снадобье. Но однажды принимал лекарь монашку, и она ему наврала: была на сносях, а сказала — вздутие желудка. Сильно лекарь разозлился. Подумал: зачем про симптомы спрашивать? Пациенты врут, а я и так закономерности знаю: дети болеют горлом, старики — костями, лорды — сердцем, леди — легкими, купцы — печенкой, бедняки — кишками и кожей. Вот и завел лекарь практику: принимает пациента, спрашивает только возраст да сословие, и сразу говорит: «Я думаю, примите такое-то зелье». Очень люди его хвалят: «С полуслова ловит суть — вот мастер своего дела!»

* * *

Утром Эрвина ждал неприятный сюрприз. Неприятность как таковая случилась еще накануне вечером, но к утру возымела заметные последствия.

— Милорд, вашей помощи просит первая фрейлина, — сообщил кайр Джемис, бесцеремонно прервав чаепитие герцога.

— Лейла Тальмир?.. — по мнению Эрвина, скорее Темный Идо попросил бы его помощи, чем эта злобная грымза.

— Так точно, милорд.

— Чего ей нужно?

— Она скажет сама, если позволите.

Джемис впустил фрейлину. Она выглядела собранной и мрачной, как старый солдат перед безнадежным боем.

— Ваша светлость, прошу о помощи в деликатном деле, связанном с ее величеством.

Дело не только деликатное, но и скверное, — понял Ориджин. Иначе фрейлина звала б его просто милордом, а не светлостью.

— Я слушаю вас, миледи.

— Вашей светлости лучше увидеть своими глазами. И я прошу дать слово, что не станете разглашать увиденное.

Эрвин не привык давать обещания втемную. Но было ясно, что без самой крайней нужды леди Тальмир не обратилась бы к нему, и Эрвин пошел на уступку. Он поклялся молчать, и фрейлина поспешила в покои владычицы, увлекая его за собой.

Миновав комнату для игр, чайную, библиотеку, оба кабинета и будуар, они проникли в святая святых — спальню. С порога Эрвин ощутил мерзостно кислый запах — и секунду спустя увидел его источник. Стоя на четвереньках, ее величество Минерва блевала в таз. Капитан Шаттэрхенд придерживал ее волосы.

— Холодная тьма! — вскричал Эрвин. — Вы уже поняли, какой яд? Послали за лекарем и противоядием? Какие симптомы, кроме тошноты?

Капитан и фрейлина странно поглядели на него.

— Дело не в яде, — произнесла леди Тальмир.

— А в чем, тьма сожри?!

Владычица прервала свое занятие, села на пол, отерла рот рукавом халата. Уставилась на Эрвина мутными красными глазами:

— Ч-что здесь д-делает этот с-сударь?

Ее язык заплетался. Эрвин так и сел.

— Сколько она выпила?

— Нельзя сказать точно, милорд. По всей видимости, начала вчера, сразу после Палаты.

— Во время Палаты! — сообразил Эрвин. — И продолжала весь вечер?

— Боюсь, что…

— Эй! — вмешалась Минерва. — П-пчему говорите так к-будто я не здесь?

— Что вы натворили, миледи?!

— М-мое в-величество! И это вас некас… некасается!

Эрвин схватился за голову.

— Это касается не только меня, а всей идовой Фаунтерры! Через два часа откроется Палата — вы туда явитесь… такою?!

Мими отвернулась от него — картинно, с комичным пафосом, которого полны жесты многих пьяниц — и заговорила с вассалами: