— Знаю, что ты не терпишь крыс. Но Хартли — особенное дело: она лучшая в мире советчица. Смотри, я спрошу: как думаешь, Хартли, у сестры есть деньги?

Зверек повел мордочкой из стороны в сторону.

— Ни эфеса?

Хартли вновь покачала головой.

— А она признается в этом?

Еще одно «нет».

— Так я и думал, — кивнул Эдгар и подвинул к сестре бумажный конверт.

— Спаси…

— Не смей благодарить. Я ничего не давал, это кто-то забыл на столе.

Пряча смущение, Карен сменила тему:

— Что за история с военной картой?

— Да вот, захотел сделать ставку. Но меня не ждут за игровым столом, потому попросил Нексию…

— Ты же не азартен.

— А бывают не азартные еленовцы? Все мы такие в глубине души.

— Но ты осторожен, как черт.

— Так и играю по маленькой…

Карен поняла, что дозрела до вопроса:

— Расскажи мне про нынешние игры. Что творится на поле?

— Ну, тут у каждого своя забава. Шейланд пожирает Север, Нортвуды с Ориджинами пытаются отбиться. Путевцы разгромили шиммерийцев и отняли уйму очей. Адриан согнал Минерву с трона. А наш дорогой Генри Фарвей прибирает к рукам Альмеру. Очень успешно, должен сказать. Домен альмерских герцогов уже за ним, на очереди графства Блэкмор и Дэйнайт. Орда уходит в Степь через эти графства. Она добьет остатки альмерских войск, а потом пройдет Фарвей и соберет земли без боя.

— Значит, все как прежде? Обычные забавы лордов?

— Земли и власть… — кивнул Эдгар как-то неуверенно и почесал шейку Хартли. Крыса возразила: «Нет».

Он сказал:

— Твоя правда, Хартли: кое-что изменилось. То бишь, Фарвей играет старую партию, но остальные… Деньги, земли, власть — уже не главный приз. Скажем, шаваны грабят, но важней для них — вера в Гной-ганту. Без него никакой орды бы не было. А закатники и шейландцы точно так же верят в Избранного. Взять Первую Зиму — вкусно, кто спорит, но главное — чтобы Избранный победил.

— Войскам нужны знамена, так было всегда.

— О, нет, сестра, это больше, чем знамена. Скорей, идеи, которые греют сердца. Гной-ганта — символ правоты шаванов, доказательство их веры. А Избранный — надежда черни и маленьких людей. Если банкир из крошечного графства может стать святым, то и простолюдину дорога открыта. А Ориджины, наоборот, воюют за закон Праматерей, за пирамиду с дворянами наверху. Их Агата — символ того, что мир всегда был устроен правильно.

— По-твоему, идет война за веру?

— Обрати внимание: даже корона империи мало кому нужна! Ориджин покинул столицу, чтобы сразиться с Паулем. Минерва тоже отдала трон без боя. Спросишь: за веру ли все воюют? Нет, за идею. Или за правду — кто как ее понимает. А еще точнее: за будущее. Каким станет будущее мира — вот что сейчас на кону.

— А наше будущее — каким ты его видишь?

Эдгар взял Карен за руку:

— К чему лукавить, сестренка: у меня и у тебя никакого будущего нет. Хоть бы у детей появилось.

Сомерсет сорвал с губ печать, чтобы пристыдить отца:

— Ну, папенька, опять! Мы же с тобой обсуждали. Ты похож на старика, когда так говоришь.

— Что делать… Карен, хочешь поехать с нами? Вернуться домой, в родные места.

— Очень хочу, — признала она. — Только не могу без мужа. Страшно боюсь за Менсона, пока он в столице. Одного не оставлю.

И спросила, раз уж о том зашла речь:

— Касательно идей… Как ты считаешь, в чем идея Адриана?

— Не знаю, — развел руками брат. — До войны была искра и поезда, теперь — нечто большее.

— По-твоему, он — тиран?

— Я бы выразился мягче: Адриан хочет изменить мир. Но так резко, что мир может сломаться.

— Мир сломан последние двадцать лет. Впрочем, целые фрагменты остались, Адриан найдет, что добить.

Эдгар издал унылый смешок. Все, что он делал, носило оттенок уныния.

— Представь себе, Перчинка: я увлекся рифмоплетством. Сочинил вот несколько строф, поделюсь с тобою.

Граф Эдгар Флейм подал сестре сложенный листок. Она развернула, ожидая прочесть нечто трагичное и дурно срифмованное. С большим удивлением увидела детскую считалочку.

— Забавно, — сказала Карен и принялась ждать, когда брат объяснит ей, в чем состояла шутка.

Эдгар молчал. Он и Сомерсет, и даже Хартли имели серьезный вид. Лишь тогда она поняла. Двадцать два года назад Карен в последний раз видела ключ к фамильному шифру дома Лайтхарт. Конечно, считалка поменялась с тех пор, но принцип кодирования остался прежним.

Она прочла еще раз и вернула листок брату.

— Я еду во дворец, нельзя иметь это при себе. Но у меня прекрасная память на поэзию.

Леди Магда Лабелин убедилась на собственном опыте: новичкам везет. Во-первых, на поле брани. В жизни она не сунула носа в военные дела, но вот попробовала — и сразу успех! Во-вторых, в отношениях с мужчинами. Никогда не пыталась их наладить, заведомо ожидая провала. Мужчины хотят дурочек-скромниц-красавиц, а от нее воротят носы. Потому и взять с них нечего, кроме постели. Свой будущий брак юная Магда представляла таким образом: лорд-муж, мускулистый болван, хорошенько ублажает ее ночью, а утром берет меч и куда-нибудь исчезает. Теперь, обзаведясь супругом, она поняла свои ошибки. Оказалось, с мужчиной можно поладить, если следовать двум секретам: не называй его говнюком и не заставляй спать с тобой.

Леди Магда навещала Адриана каждый вечер. Перед сном, переодевшись в халат, он любил выпить чашечку чаю, сделать несколько распоряжений на утро и развлечься приятною беседой. Магда служила для поддержания последней. Она выслушивала супруга, давала комментарии, не лишенные остроумия, и воздерживалась от своих фамильных эпитетов. А главное: стоило беседе окончиться, она желала доброй ночи и уходила.

Адриан добрел с каждым днем. Он посвятил жену во многие дела, перестал делать колкие намеки, позволил и дальше управлять казною. На людях он все деликатней обходился с женой, даже придворные отмечали, как тает лед между их величествами. А в один прекрасный день он рассказал о своих усилиях по наполнению бюджета. Адриан лично объехал налоговые инстанции Фаунтерры, оставил образцы новой печати и собрал копии учетных книг. Это давало возможности собрать налоги в столице — пусть не по всей Короне, но уже что-то.

Тем вечером Магда с особой радостью готовилась оградить мужа от любовных утех. Столь явные старания супруга заслуживают награды. Но неприятная болезнь свалила ее в койку. Магда не могла сказать Адраину «доброй ночи», поскольку не дошла до него.

И, о диво, он явился сам!

— Миледи, вы заставили меня грустить.

— Да я и сама грущу, но просто не могу подняться.

Он поинтересовался ее самочувствием. Магда постеснялась честно назвать диагноз:

— Ах, у меня такая мигрень…

Владыка признал: мигрень — дело серьезное, у владычицы Ингрид она случалась, и было не до шуток. Он пришлет супруге лекаря и вкусного чаю, а утром вновь зайдет проведать.

— Вы пришли ради наших бесед?

— Да, мне их не хватало. Но коль вам нездоровится…

— Нет же, я хочу поговорить! Беседа развлечет меня, поможет унять… головную боль.

— Я думал обсудить войну.

— О, прекрасно, обожаю ее! Стоило попробовать, и я убедилась: война — мое любимое дело!

Владыка сел рядом с Магдой и спросил ее мнения о северном фронте. Спросил ее мнения! Она ответила со вкусом и толком. Сводки с севера были слаще меда. Шейланд гнал Десмонда Ориджина в хвост и гриву. Старый герцог бесконечно отступал, избегая крупных сражений. Войска Кукловода поглощали графство Нортвуд. Крейг свирепел, сидя в Клыке Медведя. Он сам отклонился туда, чтобы скинуть отца с графского престола, а теперь оказался отрезан от союзников. И он, и Десмонд боялись атаковать Шейланда, чтобы не быть разбитыми порознь, а напасть вместе не могли из-за плохой координации. Кукловод легко теснил обоих врагов.

Адриан внимательно выслушал ее анализ ситуации, а затем спросил:

— Миледи, по-вашему, как нам лучше поступить?