И Менсон забарабанил в дверь, крича:

— Опасность на пути! Пррредупредить владыку! Я должен!

Хороший способ, — сказала Пыль. Владыка верит твоей интуиции. Используй ее.

— Ночь, — сонно ответил часовой. — Спи, колпак. Днем доложишь.

— Поздно будет! Поздно! Опасность вперрреди! Стрррах!

— Ладно, позову твоего Форлемея. Скажешь ему, а он — владыке.

— Форлемей не сможет! Я должен прррямо владыке, только он поймет!

— Ну, конечно. Сказал — спи! Ночью в Адрианов вагон хода нет.

На рассвете, — согласилась Пыль.

— На рассвете? — спросил Менсон. — На рассвете отведешь?

— Спи! Утром посмотрим.

Спать он и не думал. Менсон сидел на полу, лицом по ходу поезда, и смотрел в разверстые пасти чудовища. Оно приближалось. Со скоростью пятнадцати миль в час. Как лошадь, идущая галопом.

При первых лучах солнца шут обрушил кулаки на дверь.

— Пррроснись! Ты обещал меня к владыке! Опасность близко!

— Чертов колпак, уйди во тьму… Лекарь разрешит — тогда пойдешь…

Ульянина Пыль нырнула вглубь его памяти, пронизала последние двадцать лет, раскопала то, что лежало ниже…

— Чертов колпак? Это ты, солдат, меня так назвал? — произнес дядя императора спокойно и вкрадчиво, даже с усмешкой.

— Тебя, — ответил часовой, слегка сбитый с толку переменой в голосе.

— Давай-ка проясним ситуацию. Я хочу увидеть своего племянника и предупредить об опасности, а ты мешаешь мне. Все ли верно, солдат?

После минутного молчания дверь отворилась.

— Идем, — буркнул гвардеец. — Но если владыка разгневается, ты сам виноват.

— Дрожу от ужаса.

— И говорить будешь в моем присутствии, не наедине!

— А уж это решать нам с Адрианом.

Они прошли по коридору, открыли дверь, вышли на балкончик. Утро было морозным, и Менсон вздрогнул от внезапного холода. Вокруг лежали все такие же снежные поля, редкими метелками торчали поодинокие деревца. Солнце розовело, выкарабкиваясь из-за горизонта. Менсон вытянул шею, чтобы взглянуть вперед. Чудовище было там, но теперь, в лучах солнца, сделалось невидимым. Рельсы вели к мосту через какую-то реку. В стороне от рельс, на севере, темнели замковые башни.

— Где это мы? — крикнул гвардеец.

По балкону прохаживались часовые, кутаясь в тулупы. Один ответил:

— Подъезжаем к Бэку.

— А тот замок — Эрроубэк?

— Угу.

— Быстро. Треть дороги уже сделали.

— Угу.

Гвардеец и Менсон перешли по мостку на балкон соседнего вагона, стукнули в дверь. Их спросили:

— Что нужно?

— Я пришел увидеть Адриана, — холодно ответил Менсон.

— Он не велел.

— А ты его самого спроси. Передай: моей интуиции есть что сказать.

— Он еще спит.

— Так разбуди его, солдат. Разбуди.

Нечто в голосе Менсона заставило гвардейца отпереть дверь.

— Ждите здесь, я узнаю. Если владыка уже проснулся, то…

Не договорив, ушел вглубь вагона. Послышались голоса.

Менсон смотрел вперед, сквозь всю длину состава — вагон императора шел последним. Чудовище ждало за рекой. А может, в реке, под мостом. Менсон не мог разобрать точно.

На балкон вышел капитан Грейс — командир гвардейской роты.

— Владыка одевается. Что произошло?

— Впереди опасность, капитан.

— Откуда вы знаете? Машинист и дозорные ничего не видели.

— Они не умеют смотреть.

— Какого рода опасность?

— Не знаю. Но я чувствую ее. Должен сказать владыке, он поймет.

— Владыка одевается.

Менсон и трое гвардейцев умолкли в тревожном ожидании. Морозный ветер пробирал до костей. В просвете меж вагонов стальными лентами скользили рельсы. Менсон спросил у Пыли: если столкнуть Адриана туда, под колеса?.. Пыль ответила: можно.

Поезд был уже у моста, когда владыка вышел на балкон.

— Боги, как холодно! Зайдемте внутрь.

— Нет, владыка! — вскричал Менсон. — Я должен показать. Отсюда, с балкона, виднее.

— Виднее?.. — удивился Адриан и вопросительно глянул на Грейса.

— Дозорные не видят никакой опасности, владыка. Ночь прошла без происшествий. Путь чист, — доложил капитан.

— Нет, посмотри! — Менсон вцепился в рукав Адриана. — Выгляни вот сюда, мимо вагона!

— Ты же понимаешь, — ласково спросил владыка, — что я не увижу того, что видишь ты? Мы с тобою смотрим по-разному. Просто скажи, в чем беда.

Тягач уже вкатывался на мост.

— Ты должен увидеть! — вскричал Менсон. — Это внизу, на реке!..

— Ну, довольно, — неожиданно осерчал Адриан. — Я иду в тепло. Хочешь говорить — иди со мной.

Он шагнул внутрь вагона, и Менсон в отчаянии метнулся следом, а капитан Грейс удивленно воскликнул за их спинами:

— Глядите-ка, он прав! Там, на реке, какой-то отряд! Кажется, они…

Тогда чудовищный скрежет вспорол весь мир. Полотно моста проломилось под тягачом, и тот рухнул вниз, увлекая за собою состав.

* * *

Месиво. Хлам. Осколки. Фарфор. Дерево. Железо. Мясо…

Черный звон. Очень черный. Внутри Менсона. Или Менсон — внутри него. Менсон не знает, где кончается он сам, а где начинается мир. Внутри — месиво. Снаружи — месиво.

Он шевелится, пытаясь нащупать хоть собственное тело. Боль — единственный признак. Боль должна быть внутри. Вот рука. Она болит — значит, моя. Вот что-то режет и ноет при каждом вдохе — моя грудь со сломанным ребром. Горячее течет по бедру… Я чувствую. Мое бедро. Горячее — кровь или моча. Бедро болит, значит — кровь. Течет вверх… Влага на животе… Почему так? Я лежу вниз головой. А вот вторая рука… не болит, значит, чужая. Я лежу на чьем-то теле. Вперемешку с ним, с осколками стекла, со щепками дерева… Над собой вижу стену — она вмята и продавлена, сквозь трещину вползает свет. Где-то что-то трещит… Похоже на огонь… Да, огонь. Угли из печки, ковер… Все затянуто серым дымом.

Менсон пытается встать и долго не может освободить свои ноги. Они зажаты между ногами трупа, с которым Менсон слипся при падении. Наконец, выдирает одну ногу, ставит на что-то вроде бы твердое. Цепляется рукою за обломки стены, тянет себя вверх.

Вагон качается и роняет его обратно, на труп. Дым становится гуще.

Сквозь дыры в стене Менсон слышит голоса снаружи. Недалекие, но глухие, смятые.

— Ну и свалка… Тьма!

— А ты чего ждал…

— Но твою Праматерь, а! Ты только посмотри!

— Заткнись.

Те, что говорят, ходят где-то. Менсон слышит шаги, скрип дерева. Кажется, ходят прямо по останкам вагонов.

— Тела проверьте. Все ли мертвы?

— А то! Не видишь, какая каша?

— Проверьте, бараны!

Скрип, скрежет. Ломаются доски. Кто-то натужно пыхтит, выламывая дверь. Не в этот вагон, а в какой-то другой.

— Тьфу, черт…

Голос слышится снизу. Почему снизу? Наш вагон лежит на других вагонах?..

— Что — черт?

— Мясо внутри. Мертвяки и кровища.

— Уверен?

— Как я тебе, черт, проверю? Туда и не пролезешь…

— А огонь есть?

— Да черт его… Что-то дымит… Может, печка.

— Сделай, чтоб загорелось. Держи бочонок.

— Тяжелый, тварь…

Ухватившись за что-то, Менсон снова силится встать. Подтягивает себя к дыре в стене. Вагон снова качается, и снизу летит голос:

— Твою Праматерь, он шатается!

— Кто шатается?

— Да вон тот, верхний!

— Так поджигай быстрее и вылезай!

Менсон умудряется высунуть голову в щель. Видит наружную стену вагона — она смята, как кузнечные меха. Меж складок сочится дым. Чей-то труп сдавлен балками, другой насажен на перильца балкона. Высоко в небе — мост, взломанный посередине. В стороне и внизу — река. Далеко внизу, ярдов десять… Кажется, вагоны упали на берег, образовав кучу. Менсон смотрит с вершины этой кучи…

— Фух, поджег вроде!

Тот, кто говорит, гулко швыряет бочонок внутрь какого-то вагона. Доносится удар, а потом — треск пламени.

— Хорррошо горит! Там ковров полно…

— Так не стой, как болван. Проверяй следующий, а ты иди вон туда…