Ученик Гэвин мог пойти одним из двух путей: попросить Агату повременить, пока вернется Янмэй, либо обратиться к Праотцу Вильгельму, который тоже имел доступ в хранилище. Но в любом из этих случаев Перчатка не попала бы к Агате до утра. Так что Гэвин взял письмо и пошел к кайрам, которые стерегли хранилище Предметов. Они хорошо знали ученика Янмэй и выслушали его, а затем попросили показать письмо. На чистом листе бумаги кайры увидели только чернильный рисунок дамочки, идущей по дороге, — Агата изобразила его просто для забавы. Подлинный текст письма был скрыт от кайров, и они отказали Гэвину. Тот поблагодарил с улыбкой и ушел, а вернулся через час и принес кайрам вина. Из четырех стражей двое отказались, поскольку несли вахту. Другие двое решили, что от пары глотков не будет беды, и приложились к бутылке. Они ошиблись: беда случилась немедленно. Кайры упали, пуская пену и корчась в конвульсиях. Третий часовой промедлил, пораженный зрелищем, и Гэвин выхватил кинжал и заколол его. Лишь четвертый страж спохватился, сбил Гэвина с ног и обезоружил.

Вскоре состоялся суд. Гэвин, белый как мел, не смог ничего сказать в свое оправдание, кроме одного: «Я выполнял просьбу Светлой Агаты…» Праматерь Юмин, игравшая роль судьи, приказала поставить опыт, который выявил трагичную истину. Пыльца секретных писем совершенно безвредна для Прародителей, но ужасна для людей подлунного мира: она подавляет их волю, превращает в рабов и вынуждает слепо выполнять написанное. Юмин помиловала Гэвина, поскольку он был не властен над собою. Предмет, доселе безымянный, был назван Ульяниной Пылью — в честь самой трагичной из Праматерей.

— Да будет известно милорду, — окончил Дед, — что сей Предмет имеет вид яблока. Правда, он не зеленый, как подобает яблоку, а серебристый из-за пыльцы, возникающей на его поверхности. До Шутовского заговора Ульянина Пыль находилась во владении Дома Лайтхарт. На суде выяснилось, что заговорщики пытались применить Пыль против Телуриана. И хотя Ульянина Пыль не подчинилась им, но на всякий случай ее изъяли у Лайтхартов и передали Церкви Праотцов, которую несколькими годами позже возглавил Галлард Альмера.

— Хм, — сказал Эрвин и надолго замолчал, обдумывая услышанное.

— Благодарю вас, милорд, — продолжил он после паузы. — Полезно знать, каким орудием располагает наш благочестивый друг. Правда, вы могли сообщить это хоть немного раньше.

— Милорд, Церковь владеет многими Предметами, а Ульянина Пыль не значилась в их числе: при прошлой переписи она была еще во владении Лайтхартов. Вот и потребовалось много времени, чтобы разыскать ее.

— В любом случае, благодарю. Это шаг вперед. Имеются ли еще добрые вести?

Ворон Короны осторожно подал голос:

— Мы проследили за леди Аланис. Покинув зал суда, она вернулась в свои покои, велела слугам собрать вещи в дорогу, а сама отправилась в картинную галерею.

— В картинную галерею?..

— Известно, что леди Аланис с большим уважением относилась к владычице Ингрид, у коей служила младшей фрейлиной. Вероятно, покидая Фаунтерру, миледи решила попрощаться со своей покойной наставницей. Сперва она зашла в зал прижизненных портретов и долго стояла перед ликом владычицы Ингрид. Затем переместилась в зал печали и так же постояла у посмертного портрета, а затем решительно отправилась на вокзал и убыла в Сердце Света.

— В Надежду?.. И ваши люди ее отпустили?!

— Милорд, вы не приказывали задержать ее! Да и я рассудил, что будет полезно отсрочить процесс над Аланис. Вы же сами говорите, что история с мостом пятнает…

— Тьма. Я не назвал бы это доброй вестью! Порадуете еще чем-нибудь?

Ворон Короны почесал затылок:

— Ваша светлость, мы не очень продвинулись в деле об отравлении… Но наблюдение за поместьем болотников дало один плод. Агенты заметили, как оттуда выходил человек не из числа свиты королевы: какой-то священник, по виду путевец. Нам показалось странным, что он допущен в поместье, куда пускают только болотников. Мы задержали его. Когда я поделился новостью с кайром Сорок Два, кайр сказал мне, что вы искали этого священника.

Брови Эрвина полезли на лоб:

— Отец Давид?..

— Да, милорд.

— Что он делал у болотников?!

— Мы не знаем, милорд. Мы не решились допросить его без приказа, все-таки он — святой отец. Но если велите, милорд…

Эрвин качнул головой:

— Не нужно. Я сам поговорю с ним. Приведите.

* * *

Всегда, от самой первой встречи, Эрвина поражало одно качество отца Давида: полное спокойствие пред лицами вельмож. Люди по-разному ведут себя, встречаясь со стоящими выше: одни теряются и мямлят, другие заискивают, лебезят, третьи говорят излишне много, отчаянно стараясь показать ум, четвертые — таких много среди военных — молодцевато рубят краткостью. Отец Давид говорил с герцогом не просто спокойно, а — привычно, будто обычные его навыки общения с людьми подходят и тут, не требуя никакой коррекции. И нельзя сказать, что священник не уважал Эрвина — напротив, он проявлял глубокое уважение в каждой фразе. Но, кажется, с таким же уважением он беседовал бы с любым мирянином из своей паствы, даже с последним бедняком.

— Я рад встрече, милорд. Жаль, что долго был лишен удовольствия беседовать с вами. Я держу на уме любопытную тему, которой надеюсь поделиться.

Таким спокойствием полнились слова отца Давида, что гнев Эрвина мгновенно утих. Возникло чувство, будто он сейчас не в своем кабинете, а в соборе Светлой Агаты в Первой Зиме, огражденный священными стенами ото всех мирских сует. Даже неприятно стало говорить те слова, что минуту назад рвались с языка:

— Отче, вы мне солгали. Не отрицаю права человека на ложь, но вы солгали о Священном Предмете. Я не ожидал от вас.

Отец Давид медленно склонил голову.

— Вы говорите о Светлой Сфере, милорд. Я сожалею, что мне пришлось пойти на обман.

— Странно звучит, отче. Что могло вынудить вас солгать?

— Клятва, данная ранее.

Эрвин вздохнул.

— Святой отец, я хочу объяснить вам кое-что. Я переживаю сейчас трудное время. Мои планы рушатся, репутация шатается, а Империи грозит опасность, которую я пока не в силах отвратить. И причина всех трудностей в том, что слишком многие вокруг меня считают нужным лгать и темнить. Ложь разных людей сплетается так тесно, что образует непролазные джунгли, сквозь которые не видно света. И я устал, до крайности устал расплетать эти заросли. Все крепче, все нестерпимей во мне желание выхватить меч и прорубить себе чистый путь. Будь на вашем месте другой человек, я уже отдал бы его экзекуторам. Но я слишком уважаю вас, чтобы опускаться до угроз, потому прошу, искренне прошу: укажите мне путь. Если существует способ получить от вас знания, приемлемый для нас обоих, — назовите его.

Отец Давид ответил, смиренно сложив ладони:

— Такой способ есть, милорд, и он очень прост: сейчас я расскажу вам все.

Эрвин моргнул:

— Отчего раньше не рассказали?

— Как я говорил, мои уста запечатывала клятва. Но я увидел в вас и вашей леди-сестре многие достоинства, и испытал желание раскрыть вам тайну. Я обратился к человеку, способному снять с меня клятву, и испросил разрешения на этот разговор. Человек, стоящий выше меня, к сожалению, питал к вам недостаточно доверия. Он счел нужным подвергнуть вас ряду проверок прежде, чем позволить мне говорить. Вчера я получил разрешение и направился во дворец, а по дороге был перехвачен агентами протекции и доставлен сюда даже быстрее, чем добрался бы сам.

— Человек, стоящий выше вас?.. Приарх Галлард?..

Тонкая улыбка коснулась уст Давида, и Эрвин ощутил себя кромешным идиотом. Вчера Давид получил разрешение. Разве с приархом он виделся вчера? Нет, он был взят, выходя из поместья болотников.

— Леди-во-Тьме — ваша патронесса? С каких пор она командует Церковью?

— Однажды я солгал вам, милорд. Но в другой раз я сообщил гораздо больше правды, чем следовало; меня спасла только шутливость беседы: вы не придали веса моим словам. Видите ли, сан священника — не единственный сан, которым я обличен.