Но птица стояла и глядела на него, даже не думая двигаться с места. Он прыгнул — и мигом позже врезался в каменную стену. Птица присела, он пролетел над нею. Птица присела! Этого не может быть, птицы не садятся! Они бегут со всех ног или сдыхают в когтях, но не увертываются от атаки! Внезапная боль ожгла его плечо. Птица ударила ногой и распорола ему шкуру. Барс отпрыгнул, спасая себя. Птица осталась стоять, где была. Крохотная головка покачивалась на стебле шеи.

— Это только начало, — бросил Беллис. — Сейчас котяра задаст жару!

— Хех, — повторил Уфретин, перекатывая жвачку языком.

Барс развернулся и вновь начал атаку. Дернулся влево, чтобы птица повернулась, молнией метнулся вправо, выскочил из-под взгляда и, невидимый, атаковал. И снова добыча успела присесть, и снова он шмякнулся в стену, и снова бросился наутек, когда кривые когти птицы свистнули в дюйме от его морды.

Двуногие разразились хохотом. Многие вопили:

— Фури! Фури! Святой Фури!

— М-не пом-нимаю, на что ты м-надеешься? — сказал капитан Уфретин, комкая слова жвачкой. — Все знают: Фури нельзя победить. Он святой и бессмертный.

— Спали тебя солнце, Уфретин! Он — просто страус! Я могу взять лук и пристрелить его.

— М-промахнешься.

— Тогда срубить его башку мечом!

— Он пригнется, ты м-сломаешь меч об стену.

В доказательство слов капитана барс снова атаковал — и снова промазал. На сей раз он прыгнул низко, ожидая, что враг присядет. Но Фури просто поджал ногу, и кот промчался под нею, и Фури полоснул когтем его задницу.

Уфретин похлопал Беллиса по плечу.

— Друг, пойми: это м-не просто страус. Это святой тотемн-мный зверь нашего полка. Его может убить м-недведь с герба м-Нортвудов или гигантский нетопырь Ориджина, или болотная змея Дарк-мвотера. Но не обычный… эй!

Барс рванул с места и понесся вокруг Фури. Страус завертелся на месте, ожидая прыжка, но барс не прыгнул. Он сузил кольцо и бросился под ноги Фури, и тот поджал ногу, но барс не пролетел насквозь, а замер под брюхом птицы, присел на задние и полоснул передними по животу. Перья полетели во все стороны. Фури издал дикий клекочущий визг, ударил в ответ, но барс уже отпрыгнул. Фури сделал нетвердый шаг, с его живота капала кровь.

— Конец ему, конец! — пьяно заорал Беллис. — Я говорил: кот его прикончит!

Толпа затаила дыхание. Замер барс, наблюдая за раненой добычей. Он ждал, и зрители ждали: сейчас брюхо птицы распахнется, и внутренности ляпнутся на песок, и барс начнет поедать их еще теплыми, пока птица корчится в агонии. Но Фури сделал шаг, второй, третий — и не раскрылся, как вспоротый мешок. Напротив, его движения обрели твердость. Изогнув шею, он прицелился клювом в хищника… и вдруг побежал. За один вдох он покрыл двадцать футов, и барс кинулся в сторону, но слишком медленно. Фури сшиб его наземь и принялся топтать. Барс визжал от ужаса и боли, извиваясь на песке, пытаясь вывернуться, а Фури втаптывал его в землю и драл когтями, и жутко гортанно клекотал.

В этот миг Уфретина проняло. Смесь, которую он перетирал зубами, включала не только жевательный табак, но и сухой порошок болотных мухоморов. Грибной яд впитался в его слюну и начал дело. Капитан Уфретин издал сладкий стон.

Все вокруг стало ярче, сочнее, красочней. Все будто наполнилось чувством: большое сделалось больше, страшное — еще страшнее, мелкое — еще ничтожней. Барс — живой, но сжавшийся до размеров щенка — выкатился из-под ног страуса и бросился бежать. А Фури вырос, как слон, как искровый тягач. Взрывая землю стальными когтями, он пошел по арене, и при каждом шаге из его суставов летели искры, будто там, внутри, крутились шестерни движков. Голова Фури поднялась над стенами бойцовской ямы, его глаза остекленели и засветились, как фонари. Перья превратились в клинки мечей, что рассекали воздух. С живота порою падало что-то красное — но то была не кровь, а искровые очи.

— Я люблю тебя, Фури! — заорал Уфретин. — Убей его!

Барс бежал, а Фури шел следом. Шаг страуса был так огромен, что покрывал половину арены. Барс еще не был растоптан лишь потому, что прятался между гигантских когтей. Но драться он даже не пытался, а панически бежал, оставляя скользкий кровавый след.

— Хватит! — вскричал Беллис. — Останови это!

— Нет, пусть Фури убьет кота! Пусть сдерет его шкуру и сделает себе воротник! Это будет уроком для всех чертовых котов. Нельзя победить святого страуса!

Механический страус вырос до размеров арены и вынужден был шагать на месте. Барс висел на его ноге, как на стволе гигантской сосны.

— Святой Фури! Святой Фури! — вопили наемники Уфретина. Солдаты Беллиса понуро молчали, многие отводили глаза.

И тут все испортил вестовой:

— Капитан Беллис, капитан Уфретин! Предместье горит!

Уфретин повертел головой и увидел на западе столб дыма. Мухоморы делали его густым и жирным, как масло. Дым упирался в небо и разливался по нему чернильным пятном. Клякса росла на глазах.

— Какого черта? Как это случилось?!

— Сначала занялась таверна Эстора — в ней дрались и перекинули жаровню. От нее пошло на весь квартал.

Капитаны переглянулись. Уфретин не должен тушить чертов пожар. Четвертый из Пяти нанял его бригаду защищать Изерин от врагов. От человеческих врагов, а не от духов чертова огня! Но и Беллис, вообще-то, не обязан тушить. Он, Беллис, командир небольшого гарнизона в замке Четвертого, и он может вовсе не выходить в город — лишь бы замок был цел. Все это верно, да. Но если Изерин сгорит к Праотцам, а Четвертый вернется из Лаэма и найдет угольки — и Беллис, и Уфретин полетят со своих мест о-ох как далеко. Как котенок от пинка страуса.

Уфретин заложил пальцы в рот и свистнул, плюясь синеватой слюной. Фури дернулся и остыл: сбавил бег, опустил перья, перестал клекотать. Несчастный кот юркнул в клетку и принялся зализывать раны.

— Ставку отдашь после пожара, — сказал Уфретин Беллису. — Смотри мне, не сгори.

* * *

Бригада Святого Страуса представляла собою шесть сотен парней, большинство из которых разделяли взгляды своего командира. Реальный мир представлялся им слишком унылым местом для жизни. Скрасить его тем или иным способом, сбежать из темницы будней — не только право, но и долг любого человека с фантазией! В бригаде имелись грибоеды, нюхачи пыльцы, лизатели жаб, змеелюбы и прозаичные пьяницы. На последних здесь глядели свысока, но все же принимали за своих. Кроме того, вся бригада была одержима страстью к азартным играм. Под играми понимались не только привычные карты или кости, но и абсолютно все, что зависит от удачи и может стать поводом для ставок. Одолеет ли барс Святого Фури? Кинуть камень с горы на крышу — пробьет или нет? Встать в грозу с поднятым кверху копьем — бахнет молния или не бахнет? Большой пес оприходует маленькую собачку? А если да, то что из нее родится? Победит император или мятежник? Принц Гектор или Степной Огонь?.. Месячные жалования кочевали из рук в руки каждый день. Счастливцы, сорвавшие куш, спускали его на грибы, пыльцу, ядовитых жаб. Проигравшие невезунчики рыскали по Изерину в поисках, кого бы побить и что бы сломать. Словом, чего бригада Святого Страуса не знала никогда — так это скуки.

Какой-то зануда, вроде капитана Беллиса, мог сказать — не только мог, а и говорил с завидной частотой — что дисциплина бригады заставляет плакать богов войны. Уфретин считал это лестью. Беллис говорил также, что наемники Святого Страуса дерутся как стадо взбесившихся свиней. Уфретин и это принимал за похвалу. Однажды он видел бешеного кабана — куда там рыцарю до такой силищи! Жители Изерина нередко жаловались своему лорду — Четвертому из Пяти — на беспорядки, исходящие от наемников. Четвертый слушал вполуха и смотрел сквозь пальцы. Он-то знал: за бригадой Страуса идет слава законченных безумцев, и сама эта слава держит врагов подальше от Изерина. В трех днях пути от города лежали земли зандов — свирепых горных дикарей. Однажды занды рискнули устроить набег на город. Наемники встретили их бешеным хохотом и криками: «Слава страусу!» Впереди всех, рядом с капитаном Уфретином, мчался Фури и выклевывал глаза нападавшим. Вождь зандов, шедший в первых рядах, был сбит с ног. Один наемник вынул из мешка гремучую змею — живую, настоящую! — сел на вождя верхом и принялся стегать его змеей, как кнутом. «Вперед, моя лошадка!» Занды сбежали и больше не возвращались. Уфретин от души повеселился, хотя и проиграл много денег: поставил, что занды все полягут в бою. Ему очень нравилось звучание слова «полягут».